Вечный причал подождет…

Меню сайта

Категории раздела

Фантастика [66]

Курьезы из истории [588]

Наша история [1403]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Мифы и реальность » Наша история

Вечный причал подождет…

Боевая работа досталась капитану II ранга Андрею Мезенко уже в послевоенные годы и состояла в разминировании фарватеров на Балтике, а 9 мая 1945 года на его плечах еще были курсантские погоны. За годы нашего знакомства он много рассказывал о флоте и флотоводцах, о морской службе, в которую был влюблен, но никогда о своих истоках. Теперь вернулся из Новосибирска, куда ездил повидаться с помнящими его людьми, и ожило прошлое.

Своей малой родиной он и сегодня считает сибирское село Завьялово, хотя коренных сибиряков в роду его никогда не было.

После революции необжитая Сибирь стала убежищем для многих, у кого были основания опасаться преследований. К отцу - поручику царской армии - это имело прямое отношение. Боевой офицер, в самом начале первой мировой войны он оказался в составе легендарного Парижского корпуса и вернулся на родину только после окончания этой грандиозной бойни. Таким образом, помимо враждебной сути царского офицера, поручик Мезенко, по логике наших органов, мог быть завербован любой из западных разведок, и судьба его была предопределена. Тем более что с Францией поручика связывали семейные узы - в Париже остались его французская жена и сын.

В период массовых репрессий конца 30-х карательные отряды, скорее всего, добрались бы до него и за Уралом, но Климентия Мезенко не стало еще до этого. Вслед за ним ушла из жизни и его вторая - сибирская жена, оставив троих сирот…

- Так сложилась судьба, - излив эту горечь, говорит мой гость. - И все же я ей благодарен. Жизнь не баловала, но хорошего было много. Ничего бы не вымарал из своего прошлого.

- И детский дом? И непосильную для подростка работу в твоем сибирском колхозе? - спросил я.

- И это тоже. В детском доме, кстати, к нам, сиротам, было материнское отношение и забота. А в колхозе, когда началась война, всем было тяжело, но никто не жаловался. Женщины, дети и старики, свои и эвакуированные ленинградцы, одинаково работали в поле дотемна. И ночевали вместе на полевом стане, и еле вместе, и вместе переживали, когда с фронта приходили похоронки.

- Как жилось в глубоком тылу, когда немцы были под Москвой?

- Настроение у всех было такое, что, если немцы возьмут Москву, это конец. Конец для всех, хотя Сибирь далеко. Потом мимо нас пошли эшелоны с пушками, танками, с кадровыми, одетыми в валенки и полушубки дивизиями, и настроение приподнялось: такая сила! А когда немцев от Москвы погнали, подъем был необыкновенный. Все поздравляли друг друга: это наши воюют, сибиряки! Я благодарен судьбе, что детство прошло в нравственно здоровой сибирской деревне, среди сильных, добрых, трудолюбивых людей. К сожалению, время не пощадило и сибирскую деревню. Съездил и не обнаружил дома, который приютил нас троих - меня, сестру и младшего брата. Сфотографировался на этом месте с лошадкой, повидался с теми, кто еще жив, и простился…

- На снимке ты в морской форме. Люди работают, а ты при параде. Не было неловкости?

- Наоборот! Не знаю чем объяснить, но там к человеку в военной форме и сегодня другое отношение. В Новосибирске ко мне подходили незнакомые молодые люди и просили сфотографироваться с ними. Благодарили. Не меня, конечно, а в моем лице всех, кто прошел войну.

- В своей военной биографии ты трижды менял форму: общевойсковую, летную и морскую. Редкий случай.

- Действительно редкий. С общевойсковой у меня связан первый период после призыва: 1943-й - 1944 год. Воспоминания о нем остались небогатые: трехэтажные нары, соломенные тюфяки, лыжные кроссы в сорокаградусный мороз и ожидание приказа - на фронт. Потом в полку появились офицеры с голубыми петличками и стали отбирать кандидатов в летное училище. И я благодарен судьбе, сделавшей за меня этот выбор. Атмосфера в училище была просто замечательная. Нас учили асы, знающие цену взаимовыручке и крепкой мужской дружбе. Мы уже отлетали на учебных самолетах, предстояло пересесть на боевые, но война шла к концу, и училище расформировали. И дальше мне на роду была написана другая - морская - стихия.

- Больше тебя никуда не швыряло?

- Нет, с этой формой я больше не расставался.

- А не следовала за тобой тень отца - царского офицера? Не отразилось на карьере?

- Отразилось. Бдительные органы напоминали мне о моем досье неоднократно, даже вербовать пытались. Но вспоминать об этом мне не хочется. Отошло, переболело. Из прошлого осталась единственная боль - безвременный уход из жизни любимой жены, и это всегда со мной.

- Давай, Андрей, вернемся на флот. В твоем послужном списке Черное море, Балтика, Север. Что больше всего запало в душу?

- Север. Особенно Новая Земля.

- Но там же был атомный полигон! Радиация, атмосферные бури!

- Когда я туда приехал, испытания атомного оружия проводились уже исключительно под землей.

- И можно было в это время спокойно чай пить?

- Ну не скажи, напряжение было очень большое. Перед началом испытаний в воздух поднимался набитый приборами самолет, в море уходило научное судно, готовилась куча наземной чувствительной аппаратуры. Командный пункт находился за сотню километров в подземном бункере, но в момент взрыва вода выплескивалась из стакана.

- И как же выглядело место взрыва?

- Гора, в недрах которой помещался заряд, оплывала льдом, снегом, скальными обломками. Там говорили: гора плачет. Хотя заряд залегал в скальном теле на глубине полукилометра.

- Не случилось после взрыва заглянуть в эту преисподнюю?

- Случалось. Под землей работали военные строители, сотни людей. Пробивали в скале тоннель длиной до двух километров. Тоннель заканчивался камерой, от которой к выходу тянулись пучки кабеля и проводов. Через каждые полсотни метров в нем сооружались многометровой толщины переборки из набитых породой мешков. Я был в составе приемной комиссии. Мы осматривали готовый тоннель. Там оставались нетронутые пещеры, и в одной из них я увидел изумительной красоты каменные цветы. Пещера просто сверкала крупными кристаллами горного хрусталя. Парочку я отковырнул, не удержался. До сих пор храню как память.

- А картина после взрыва?

- Страшноватая. Был в одном тоннеле через девять лет после взрыва. Камень, металл, арматура, провода - все искорежено, сплавлено, перемешано. Какой-то неземной хаос.

- А как радиация?

- Радиация уже не превышала нормы. Чрезвычайная ситуация была у нас только однажды. Приборы пропустили микротрещину в скале, при взрыве все расперло, и произошел выброс.

- Не было опасений по части здоровья?

- Были, конечно. Особенно когда обследовали старые шахты. Ребята после этого невесело шутили: любимые женщины теперь могут спать спокойно…

- И несмотря на это ты снова благодарен судьбе?

- Еще бы! Таких человеческих отношений, как на острове, я в жизни никогда не встречал. Вдалеке от родных и близких люди щедро делились друг с другом душевным теплом и независимо от рангов и званий проникались глубоким чувством братства.

- Говорили, что атомные испытания не оставили на Новой Земле ничего живого.

- Неправда. Аборигенов перед этим вывезли на материк, а животный мир сохранился. Там очень много белых медведей. К месту испытаний мы летали на вертолете, и когда машина снижалась, они ложились на спину и отбивались лапами от страшного врага. А стада оленей веером рассыпались по тундре. Рыба у нас не переводилась круглый год. Летом в прибрежных скалах на птичьих базарах собирались несметные колонии черно-белых гусей. А вся равнина зацветала ромашками и незабудками - сплошным бело-голубым ковром.

- Жили в бараках?

- Какие бараки? Моя каюта по комфорту не уступала нормальной городской квартире. В поселке были пятиэтажные дома со всеми удобствами, школа, крытый бассейн, Дом офицеров. А такой бани нет больше нигде. Строили специалисты высшего класса, генералы с материка к нам париться прилетали: в парной плюс восемьдесят, а за дверью в снежной траншее минус сорок. Арктика - это как неизлечимая болезнь. председателю Гидрометеоцентра СССР Израэлю дали прекрасную квартиру в Москве, а он вернулся жить за Полярный круг. Арктика - это другой образ жизни, другие люди, другие отношения. О красоте уже не говорю. Когда полыхает северное сияние, это фантастика, нет таких красок. А как ждешь солнца! И потом оно появляется. Сначала голубым холодным пламенем наливаются ледники пика Седова. Потом краешек солнца показывается над ледяной пустыней, и это сказка. Солнце, луна, звезды - все сразу. И густая синева. А воздух… Это не передать.

- Слетал бы напоследок?

- А почему напоследок? Мы еще поживем! Вечный причал подождет.

…У меня возражений не было.

Марк Майстровский

С КЕМ ВОЕВАЛ ТАРАС БУЛЬБА