Даниил Крамер: "Я играю Моцарта XXI века"

Меню сайта

Категории раздела

Наше образование [1271]

Статистика

Форма входа

Главная » Статьи » Образование » Наше образование

Даниил Крамер: "Я играю Моцарта XXI века"

Менее образованной нацией гораздо легче управлять

2 ноября в Хакасской республиканской филармонии состоялся концерт выдающегося пианиста и великого импровизатора, одинаково преуспевшего в исполнении джаза и классики. Искусного преподавателя, фестивального менеджера и раскрученного артиста, который работает по 17 часов в сутки и не думает о деньгах. Известного онлайн-геймера и законченного мистика, ведущего переписку со всем миром и на полном серьезе считающего рояль живым существом. Наконец, настоящего мудреца, готового учиться у дураков и обладающего редкой способностью узнавать музыкантов на слух, за полминуты игры определяя, можно ли с ним идти в разведку. Все это – Даниил Крамер, незаурядный человек и музыкант, который накануне встретился с журналистами и ответил на вопросы нашего корреспондента.

Разнос от Чижика

– Даниил Борисович, с чего началось ваше увлечение джазом?

– С моей нелюбви к нему. Я не понимал, что это такое, до тех пор, пока не побывал на концерте Чижика и не вышел оттуда с отвисшими челюстями. Не зная эту музыку, я ощутил себя запертым пусть в роскошной, но в одной комнате. Мне ее сразу стало мало. Я нашел Чижика. Моя учительница и его были близкими подругами, мы оба харьковчане. Я пришел к нему лауреатом всероссийского джазового конкурса, с высоко задранным носом, с полной уверенностью, что мне напоют кучу дифирамбов по поводу моего великого таланта. А получил разнос по полной программе. С этого момента началось мое серьезное увлечение джазом.

– А как вы стали почетным членом Сиднейского профессионального джазового клуба?

– Совершенно автоматически. В 1989 году мы с моим партнером Александром Фишером поехали в Австралию в рамках культурного обмена. И практически в каждом австралийском городе к нам подходили и говорили: "Наши хорошо играют, но вы просто их забили..." Наш ансамбль без нашего ведома обозвали "Джазность" (вместо "гласности" – в тот момент это было самое модное слово во всем мире), и две трети всех статей в Австралии начинались одними же и теми словами: "В России мы имеем гласность, а здесь, в Австралии, мы имеем джазность". Нас принимали мэр Сиднея, в правительстве Австралии, а однажды пришли какие-то люди и вручили нам дипломы почетных членов Сиднейского профессионального джазового общества. Оказалось, что эти дипломы давали нам множество прав в Австралии, которых нет у обычных музыкантов. Правда, я ими ни разу не воспользовался.

Менее образованной нацией гораздо легче управлять

– Вы преподаете в частном институте. Есть ли у него какие-то преимущества по сравнению с бюджетными учреждениями?

– Есть. Я обладаю гораздо большей свободой как руководитель джазового отделения, я царь и бог на своем отделении. Конечно, каким-то образом я согласую это, к большому сожалению, с документами министерства культуры РФ. Но даже при глупости всех инструкций, которые не имеют отношение к моему жанру, я найду способ работать только так, как я хочу. Я так делаю с детства.

Недостаток частного института – вынужденность непрерывно зарабатывать деньги и принимать студентов, которых в государственное учреждение, может быть, я иногда бы и не принял. Но это побуждает меня вырабатывать методики преподавания, позволяющие даже из этих студентов сделать классных специалистов. Я индивидуалист и признаю только индивидуальный подход к каждому студенту. Только так вырастают люди, а не серая масса. Я не просто противник ЕГЭ, я его ненавистник и считаю это убийством образования. Подозреваю, что это делается не просто так – менее образованной нацией гораздо легче управлять.

– Насколько принципиальное значение для вас имеет инструмент? Скажем, играете ли вы на рояле, который хуже по качеству, чем "Steinway" и "Bechstein"?

– Инструмент имеет значение для вас, для слушателей. А я вытяну из любого рояля все, что в нем есть, все, на что он способен, и даже сверх того. Потому что я с роялем общаюсь как с живым человеком. Я не преувеличиваю. Я мистик. Я могу вам объяснить, почему рояль живой. В свое время это объяснил мне мой педагог Евгений Либерман – один из лучших учеников Генриха Нейгауза. Однажды он меня просил: "Даня, чем ты отличаешься от мотоцикла?" Я обиделся. А он говорит: "Давай объективно разберем его по параметрам. Мотоцикл умеет работать быстрее и медленнее, делать тише громче? Умеет..." В итоге мы пришли к выводу, что мотоцикл может все, он даже мелодии играть умеет. И так же рояль. Вы его стукнете – он закричит, простудите холодным ветром – он начнет кашлять. В принципе рояль – это ударный инструмент, и двадцати пианистам удается издавать двадцать разных звуков, одинаково ударив по одной и той же клавише. По идее, рояль способен только на два параметра: ударил сильнее – он громче играет, ударил слабее – он играет тише. Как получается, что он вдруг становится нежным, поющим или плачущим? Я никогда не мог себе отдать в этом отчет и даже не пытаюсь. Для меня разобрать мистику акустического инструмента – это все равно, что положить на анатомический стол любимую девушку.

"Севильского

цирюльника” выучил наизусть в пробках

– У вас есть музыкальные приоритеты? Что вы больше всего любите играть и слушать?

– Я люблю играть хорошую музыку. Приоритеты? Есть несколько композиторов. Например, Моцарт. Я явный моцартианец, даже в джазе. Люблю мелкую блестящую технику, искрометность, яркость. Где-то я играл 22-й концерт Моцарта и услышал один из самых больших комплиментов за всю мою жизнь: "Если бы Моцарт жил сегодня, он, наверное, играл бы так". Я никогда не играю канонического Моцарта XVIII века, я всегда играю Моцарта XXI века – то есть делаю его таким, каким бы он, по-моему, был бы сейчас. Сочиняю свои каденсы к его концертам, меняю темпы, но делаю это внутри канонов. И слушаю я все-таки больше классику, хотя являюсь джазовым музыкантом по природе и деятельности. Особенно в пробках. Я даже не представлял себе, как "Севильский цирюльник" хорош в пробках. Эту оперу я даже на память выучил благодаря пробкам.

– Некоторые делят людей на оптимистов и пессимистов, любителей Толстого и Достоевского, Моцарта и Бетховена. А вы оптимист или пессимист?

– Многие, кто знает меня поближе, считают меня законченным пессимистом. Те, кто видит меня в первый раз и на концертах, считают меня законченным оптимистом. Во Франции мне дали титул "солнечный пианист". После этого один из французских критиков мне сказал: "Я понимаю, что вы делаете... Вы ведете нас к пониманию света через понимание мрака". Он был прав. На концерте (который прозвучал 2 ноября в Хакасской республиканской филармонии – прим. авт.) как раз есть вещи, не очень свойственные джазу. Джазу не очень свойственна трагичность, там есть как максимум глубокая грустная лирика. Трагедии типа "Реквиема" или "Похоронного марша" вы там не найдете. А я, имея классическую натуру и джазовое исполнительство, привношу ее в джаз. Оптимизм – это понимание света. А понять свет, не понимая тьму, невозможно.

Месть

для школьников

– Как у Булгакова?

– В том числе. Кстати, одна из первых импровизаций в моей жизни была в литературном салоне, когда мне дали тему "Бал у Волонда".

– И вам, как мистику, эта тема, должно быть, близка?

– Они не знали, что я мистик, они мне ее просто дали. Когда-то я часть концертов посвящал игре на темы из публики. И чего мне только ни приходилось исполнять. Чаще всего в школах мне давали тему "Урок математики". И она меня так достала, что я однажды отомстил всем школам вместе взятым. Дети не смогли предложить ни одной темы для импровизации. Я не выдержал и сказал, что сам выберу тему – "О том, как у вас нет фантазии", и минут десять тыкал на одну ноту, и с каждой нотой дети хохотали все больше и больше.

Другие статьи по теме:

«Допоможемо дитині, якій скрутно в родині»