Режиссерская лаборатория национальная версия

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

Режиссерская лаборатория национальная версия

Еще лет восемь назад один человек сказал, что ненавидит КВН:

Разговор двух женщин, старой и молодой. Обе – в мужской одежде. У первой — ветхое тряпье. У второй — добротные штаны и рубаха. О чем говорят эти странные дамы, разобрать трудно, так как хакасским я не владею. Потому читаю их мимику и интонацию. Старуха с растрепанными волосами о чем-то горюет, а молодая спутница жалобно гладит ее по голове. Таковы образы Бога и демона в пробном спектакле якутского режиссера Сергея Потапова "Дорога вниз без остановки".

Вместе с этим спектаклем 26 и 27 февраля при участии актеров Хакасского национального драмтеатра им. А.М. Топанова публике были представлены еще три режиссерские работы — "Наташина мечта" (питерский режиссер Гороховская), "Остров Рикоту" (тюменский режиссер Заец) и "Хароол и Воронок" (московский режиссер Потапова). Все они были задуманы в "Лаборатории современной драматургии" Олега Лоевского, опробованной Русским республиканским драматическим театром и раскритикованной режиссером Василием Соколовым на страницах "ШАНСА". Условные спектакли готовились два дня и читались исключительно на хакасском языке. Переводом современных текстов занимался хакасский драматург Александр Чапрай. С режиссерами из Якутии и Тюмени удалось побеседовать корреспонденту.

Режиссер должен быть честным и пьющим

Сергей Потапов

— режиссер хоть и молодой, но уже привилегированный. Еще в ГИТИСЕ, обучаясь у Марка Захарова, он получил "Золотую маску" за первую дипломную работу, а в 2004 году поставил спектакль во Франции.

Еще Сергей активно снимает кино, в основном авторское, и параллельно работает в Саха академическом драматическом театре имени П.А. Ойунского. Этот опыт работы в лаборатории у него первый, поэтому от классической читки текстов отказался. Режиссер предложил актерам учить роли, чтобы "магия" театра сохранилась.

— режиссер хоть и молодой, но уже привилегированный. Еще в ГИТИСЕ, обучаясь у Марка Захарова, он получил "Золотую маску" за первую дипломную работу, а в 2004 году поставил спектакль во Франции.

– Театр с бумажками для вас все-таки неприемлем? – спросила я режиссера.

– Конечно. Лучше тогда брать пьесу и читать ее самостоятельно, дома. Зачем в театр приходить? Я не вижу смысла в том, что актеры выходят на сцену и читают.

– Пьеса Богаева вами интерпретирована несколько иначе...

– В роли Бога и дьявола у меня выступают женщины. Но все равно они играют мужчин. Бог мне видится очень старым, немножко в маразме. А дьявол — шустрым и пакостливым, но не вписывающимся в клише рогатого-хвостатого Люцифера. В какой-то момент дьявол в моем спектакле жалеет Бога. Но потом выпускает клыки в адрес зрителя, потому что мы в какой-то момент отворачиваемся от Творца.

– Как публике, не знающей языка, воспринимать хакасские тексты без синхронного перевода?

– Это очень плохо, что у вас хакасский язык не знают. Это первый признак того, что народ вымирает. У нас, слава Богу, язык жив. Вот по-русски артисты говорят даже хуже.

– Что, по-вашему, определяет хорошего режиссера?

– Ему должно нравиться то, что он делает. При этом режиссер должен быть честным перед собой, актером и зрителем. Человечным, пьющим. Хорошие режиссеры, как правило, пьют. Ведь искусство — это магия. Почему я занимаюсь театром? Потому что верю в чудо. И я это чудо могу сотворить на сцене.

– Вы учились у Марка Захарова, у него же учился приглашенный режиссер хакасского музыкально-драматического театра "Читiген" Баатр Колаев. Вы случайно с ним не знакомы?

– Да, это мой однокурсник.

– Скажите, чему вас научил Захаров?

– Каким я был, таким и остался. Захаров лишь дал мне толчок. Наверное, это задача настоящего учителя. Он не насиловал меня, не вправлял мозги, а просто в меня поверил. Он говорил, что рисует белую полосу для нашего самолета. А взлетит он или нет — уже зависит от нас. Мне нравится захаровская ирония, в ней есть что-то буддистское. Как говорил его Мюнхгаузен, все глупости в мире совершаются с серьезным выражением лица. И этой фразой можно охарактеризовать все творчество Захарова.

Бог кроется в деталях

Режиссер Тюменского Театра драмы

Михаил Заец

уже бывал в Хакасии. Ровно тридцать лет назад. В одиннадцатилетнем возрасте он приезжал сюда с классом на зимние каникулы и даже посмотрел спектакль в республиканском драмтеатре. Режиссер и по сей день помнит мусорные баки в виде пингвинов, красные театральные кресла и поездку на СШ ГЭС. В эксперименте Олега Лоевского он участвует не в первый раз и профанацией его не считает. Ведь актеры и режиссеры, по его словам, открыто заявляют зрителю, что это не полноценный спектакль, а всего лишь лаборатория, которая в Саратове, например, на протяжении нескольких лет собирает полные залы. Необходимость Игры на хакасском языке режиссера немного озадачила. Но он вышел из этого положения очень оригинальным способом.

– Главный персонаж пьесы говорит на русском языке, а все остальные — на хакасском. И в зависимости от того, что он говорит, мы понимаем, о чем его спросили. В этом кроется особенный смысл. Герои хоть и понимают друг друга, но, по сути, говорят на разных языках.

уже бывал в Хакасии. Ровно тридцать лет назад. В одиннадцатилетнем возрасте он приезжал сюда с классом на зимние каникулы и даже посмотрел спектакль в республиканском драмтеатре. Режиссер и по сей день помнит мусорные баки в виде пингвинов, красные театральные кресла и поездку на СШ ГЭС. В эксперименте Олега Лоевского он участвует не в первый раз и профанацией его не считает. Ведь актеры и режиссеры, по его словам, открыто заявляют зрителю, что это не полноценный спектакль, а всего лишь лаборатория, которая в Саратове, например, на протяжении нескольких лет собирает полные залы. Необходимость Игры на хакасском языке режиссера немного озадачила. Но он вышел из этого положения очень оригинальным способом.

– Как, по-вашему, эта пьеса перекликается с современным миром?

– Москва далеко, а мы еще дальше. Между Москвой и Абаканом, к примеру, четыре часовых пояса, и столице до нас, по сути, по барабану. Она живет своими делами, своими деньгами. Есть на карте город Абакан, ну и есть. До простых людей этому городу нет никакого дела. То, что ценно для нас, их не задевает. Вероятно, поэтому на центральных каналах так много юмора. Все деньги уходят в Москву, у нее все в порядке, потому она может смеяться.

Еще лет восемь назад один человек сказал, что ненавидит КВН:

"Я не могу смотреть на мальчиков, которые, откупившись от армии, пляшут на сцене в то время, как их одногодки гибнут в Чечне".

То же самое можно сказать и о других комедийных телепроектах. Это какой-то пир во время чумы. Отдаленным регионам, например, не до смеха. Вот у вас в Черногорске раньше добывали уголь, а сейчас нет. В результате город встал. А в Москве почти никто и не знает про Черногорск. А здесь ведь живут люди, у них свои судьбы. Разрыв между нами громадный, и как его преодолеть, я не знаю.

– На чем вы хотели сделать акцент в спектакле?

– Я хотел сделать атмосферный спектакль, привнести какие-то мелочи. Есть поговорка, что дьявол кроется в деталях. Думаю, и Бог кроется в деталях. В этом мире все зависит от мелочей. И именно они делают пространство сцены более насыщенным. Спектакль как вино — чем он гуще, чем больше имеет мелочей, тем сильнее его вкус и аромат.

– Что вы хотели сказать этим спектаклем зрителю?

– Я ничего не хотел сказать. Я не люблю давать однозначные ответы: добро-зло, да-нет. И Гитлер, и Сталин были уверены в своей правоте. Другой вопрос — добро это или зло? Мне нравится задавать вопросы. А зритель должен сам на них ответить.

Московский поэт-пародист Евгений Нефедов высоко оценил прошедший праздник иронической поэзии