Андрей Смолко За театр обидно!

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

Андрей Смолко За театр обидно!

Мистика шестерок

29 и 30 ноября Русский республиканский драматический театр им. М.Ю. Лермонтова давал премьеру "Лекарь поневоле". Поставил спектакль человек новый, ранее в Хакасии не бывавший и имеющий солидную режиссерскую школу. Осваивать почти еще непаханое театральное поле Хакасии приехал Андрей Смолко – выпускник Санкт-Петербургской академии театрального искусства и ученик лауреата Государственной премии России Григория Козлова.

Молодой режиссер имеет серьезные ориентиры. В перечне его работ можно увидеть Достоевского, Островского и Экзюпери, а теперь его пополнил и "абаканский" Мольер. Правда, сценическую жизнь французская комедия получила не сразу. Затяжная реконструкция сцены, бесконечный ремонт откладывали премьеру и едва не довели приглашенного режиссера до отчаяния. Две недели назад директор театра Андрей Патрикеев сделал в телеэфире сенсационное заявление о том, что питерский постановщик отказывается работать в таких условиях. Слава богу, страсти улеглись. Пройдя все уготованные ему мытарства, все мыслимые и немыслимые испытания, Андрей все же поставил спектакль. Хороший, незаурядный, глубокий. Только есть определенные сомнения, что он согласится работать у нас снова. Своими чаяниями, настроениями и мыслями о перспективах русского драмтеатра Андрей Смолко поделился с "ШАНСОМ".

Русский характер

соткан

из противоречий

– Андрей, как пришла идея приехать в Абакан, провинциальный по сути городок?

– Меня давно посещали мысли уехать либо в Сибирь, либо за границу. В декабре я слетал в Чехию по теоретическим вопросам. Потом появилась Сибирь. Можно сказать, что мысль материализовалась.

– Наверное, уже пожалели, что приехали? Уж больно много проблем на вас навалилось...

– На самом деле, здесь большой круг обстоятельств. Размышляя о культуре, о театральной культуре в целом, о национальных проблемах, приходишь к выводу, что на поверхности остались те же вопросы, что и в XIX веке, только уже с современным накалом. Русский характер соткан из противоречий. В Сибири эти противоречия заострены.

– В чем суть возникших перипетий? Говорят, что вы даже хотели оставить работу над спектаклем...

– В театре накоплен определенный груз проблем. Я не могу сказать, что они не решаются. Мы беседовали и с министром культуры Хакасии, и с замминистром. Они тоже все понимают. Но, я думаю, здесь нужны общие усилия, объединенные какой-то стратегической программой. Ну не сложились у труппы отношения с главным режиссером. Но опять же, для чего иметь четырех ставящих режиссеров? Ведь это четыре вектора, направленных в разные стороны. Надо полагать, что труппа поделится на фракции.

Вторая проблема – отсутствие своего здания. Театр вынужден делить площадку с концертами и правительственными мероприятиями. В итоге коллектив не чувствует себя хозяином, и его самоуважение начинает хромать. Здание, конечно, не построишь в один момент, но необходимо создавать в таком случае какие-то компенсационные механизмы. Если театр республике действительно нужен, его нужно поддерживать. В свое время была разработана федеральная правительственная программа по поддержке русскоязычных театральных коллективов Ближнего Зарубежья. Хакасия пока осталась в стороне. Мне, честно говоря, слегка обидно за положение Русского республиканского театра. Не думаю, что главный режиссер Юрий Петрович Нестеров единолично несет за него ответственность. Возможно, он устал, у него не самый лучший период в творчестве и, может быть, ему пока не стоит работать с коллективом.

Я не снимаю ответственности и с труппы. Но она является наименее защищенным звеном, ей необходимы победы. Безусловно, труппа должна выезжать в благополучные театральные зоны и ощущать, что может работать вровень с другими хорошими театрами. И министерство культуры должно в этом помочь. Театр должен выигрывать и выдавать адекватный художественный продукт. Я в свою очередь попытался сделать первый шаг, внести посильный вклад.

Пьеса охватила

большую часть труппы

– Почему для своего первого спектакля в Хакасии вы выбрали именно Мольера?

– Мы искали пьесу, которая бы охватила большую часть труппы театра. При этом хотелось сделать добротную, качественную постановку. После того, как в Абакане побывал мой приятель Саша Кладько (интервью с ним публиковалось в "ШАНСЕ" – прим. авт.), который поставил спектакль "Ханума" в Хакасском национальном театре им. А.М. Топанова и всем понравился, мне было просто необходимо ему соответствовать. Мы с ним, кстати говоря, из одной мастерской. Чем-то похожи, а в чем-то очень разные. Он – одессит, а я периодически впадаю в состояние черной меланхолии.

– Вероятно, Александр что-то успел рассказать о нашем драмтеатре?

– Конечно, он меня о каких-то вещах пытался предупредить. Когда труппа теряет главного режиссера, происходит дестабилизация. Ты попадаешь в ситуацию, когда не только нужно наладить рабочий процесс, но еще и понять, почему возникли те или иные проблемы. Ради этого пришлось помучиться. Есть драматургические законы, согласно которым работа над спектаклем начинается тяжело, но зато заканчивается хорошо. Вот и мы начинали тяжело, а сейчас артисты чувствуют некий подъем.

Мольеровский герой

похож на бродяжку

Чаплина

– Какую главную идею вы хотите донести в спектакле "Лекарь поневоле"?

– Мы не разрушаем Мольера, но и не делаем махровую академическую постановку. Мне ведь тоже не семьдесят лет. Театральная школа, которую я прошел, уходит корнями в традиции Товстоногова. Но в то же время мне захотелось затронуть какие-то современные ассоциации, современные мотивы. И за это я очень благодарен постановочной группе и замечательному художнику Лене Володиной, в частности. Мы попытались отказаться от подражательного, иллюзорного принципа и вместо этого создали какой-то конгломерат визуальных мольеровских, барочных мотивов.

– Как вы думаете, насколько тема шарлатанства, невежества актуальна в наше время, ведь именно она проходит красной нитью в мольеровской пьесе?

– Актуальна, но мы эту сторону не особо заостряем и не сводим к агитационно-плакатной системе: "Смотрите, сколько вокруг нас шарлатанства!" Такими прямыми ассоциациями работать с современным зрителем не стоит, он и так это знает. Наверняка и в вашей газете есть масса объявлений всевозможных целителей. Полагаю, что "Лекарь" – это фарсовая ситуация, поэтому она имеет очень много шаблонов. Сганарель – это шаблон дурака. Но я попытался сравнить его с бродяжкой Чаплина – фигурой, которая находится на периферии большого, прагматичного, жесткого социума. Он болтается и ни к чему не может приклеиться, но в какой-то момент в ощерившемся социуме образуется проблема, и бродяжка становится нужнее всех. Он решает чужие проблемы именно за счет того, что является не таким, как все. Сганарель – типичный пьянчужка, который давно махнул рукой на свою жизнь и безалаберно живет. Но оказывается, что даже в этом человеке есть что-то стихийно талантливое, чего очень не хватает нам всем, организованным и сидящим на жестких мотивах.

Мистика шестерок

– Интересный факт – "Лекарь поневоле" был создан в 1666 году. Как вы относитесь к такого рода символам?

– Да, я обратил на это внимание.

– Может, есть какие-то мистические явления, связанные с этой постановкой?

– Честно – есть. Но это личное. Видите, вы обратили внимание на 1666 год, и я обратил внимание. Более того, я 6 лет не мог сделать этот спектакль. Лена Володина говорит, что в работе над постановкой этой пьесы у нее и ранее возникали проблемы, революционные ситуации. Может быть, избыток смеха вызывает какой-то дисбаланс в окружающей среде?

Проза позволит

сделать театр более

авторским

– Как вы оцениваете творчество наших театров? Уже удалось посмотреть какие-то спектакли?

– Я видел "Панночку" в "Сказке" – это крепкий театр. Кстати, еще в институте я познакомился с Женей Ибрагимовым (в прошлом – главным режиссером "Сказки" – прим. авт.). Он учился на старших курсах, но мы хорошо знали друг друга. Спектакли Русского драматического театра мне не понравились, по крайней мере, те, что я видел – "Вы полюбите меня" (по Мариво – прим. авт.) и "Правда – хорошо, а счастье – лучше" (по Островскому – прим. авт.). Островский – один из моих самых любимых авторов, но так бы я его делать не стал. Я – адепт Фоменко. Сохранил бы у Островского русские характеры, конфликты – это абсолютно христианский автор. Однако насыщать его какими-то сегодняшними ассоциациями, плакатными штампами, мне кажется, не стоит. Быт поддается поэтизации. При соблюдении таких подходов мог получиться хороший актерский ансамблевый спектакль. В спектакле Нестерова я увидел внешний ход. Мариво, наверное, чуть покрепче, но тоже поставлен как-то формально. Возможно, этих спектаклей недостаточно, чтобы судить о том, какие у театра были победы и поражения.

– Какие перспективы вы видите у Русского драматического театра?

– Мне кажется, театру нужна поддержка. Дело даже не в деньгах, хотя без них какой может быть театр? Тогда надо идти за Гротовским (пропагандирующим "бедный театр" – прим. авт.). и организовывать какую-то другую ситуацию. Но если это все-таки государственный, республиканский, репертуарный театр, то здесь должна быть творческая ситуация. Сейчас, как мне кажется, часть режиссерской молодежи возвращается к традициям. Режиссер моего поколения Миндаугас Карбаускис лет пять назад начал ставить прозу в Москве, вслед за Женовачем и Фоменко. Это очень интересно. Поскольку драматургически проза не адаптирована к сцене, возникает еще один уровень задач – придумывать театральные эквиваленты для восполнения лакун. Работая с прозой, театр в большей степени становится авторским. И для русского театра, ориентированного все-таки на традиционное начало, проза могла бы быть серьезным направлением. Попытки отрицания того, что было до нас, Додин считал деструктивными. Они часто способны возвеличивать свое собственное "Я". Ты начинаешь позволять себе все, что угодно – даже "ломать ребра" классике. Сейчас, к сожалению, этого в культуре очень много. Нестабильная обстановка в стране, социальная и экономическая неустроенность, проблемы в сфере культуры заставляют нас испытывать постоянное чувство вины, свойственное христианскому мировоззрению. Недальновидные люди пытаются внушать, что и наш театр отстал. Но он отстал не в техническом развитии, он отстал в модели, поскольку непонятно, что будет дальше со страной и какое место займет репертуарный театр, а какое – антрепризный. Традиции нельзя "опрокидывать", у нас всегда был великий театр и великая литература.

Еще один – изм

Дама Фиалка с собачкой Талантом