Указанные на табло названия городов, ставших доступными в ту далекую пору, — Архангельск, Вологда, Воркута, Тайшет — теперь звучат не так невинно. Слишком многие познакомились с заполярными городами не по своему желанию, а по чужой, непостижимой воле. И вернулись они оттуда всего-то лет тридцать назад.
При этом вероятно открытие: быстрота, пунктуальность, рациональность метро — лишь оборотная сторона другого времени. Ведь минуты, выигранные благодаря стремительной поездке под землей, можно снова потерять в другом месте из-за тягостного ожидания, бесконечной медлительности в организации повседневной жизни. В здешнем обществе не действует максима «Time is money».
Там, где рельсы бегут в Куйбышев и Омск, Самарканд и Душанбе, — на Казанском вокзале — царят одновременно суета и спокойствие, которым следует запастись пассажирам, готовящимся провести несколько дней в купе.
Я не могу точно сформулировать, почему мне так нелегко прийти в Кремль. Может быть, дело в чистоте и великолепии предстающего перед посетителем исторического комплекса, подобного музейному экспонату? В том, что здесь чувствуется не пульс времени, а разве что сторонняя деловитость черных лимузинов с зашторенными окнами, мчащихся через ворота?
Но, может быть, самое разумное — двигаться действительно по следам поколений, т. е. очередей строительства, или поискать станции, где почерк архитектора служит знаком эпохи. Простоты ради я назову эти маршруты так: линия «этики ударного труда», линия «полководцев-триумфаторов» и линия «нормального передвижения». Линия «этики ударного труда» охватывает станции, построенные до и во время войны. Первая очередь (1935 г.
Существуют предпочтительные объекты, на которых архитекторы набивали руку в течение двух предреволюционных столетий: вокзалы, общественные здания, великолепные доходные дома буржуа, банки и, конечно, особняки. Может быть, в стиле той эпохи отражается и различный характер двух столиц.
Здесь же все не так: разделение труда, тейлоризм еще слишком мало продвинулись, а дисциплина в слишком большой степени приходит извне и сверху, чтобы они могли подчинить себе «внутреннего человека». Избыток внешнего господства сочетается с внутренней природой, пока не очень затронутой перенесенным внутрь общественным принуждением. Спорт — не примирение расколотых побуждений, а движение еще не разделенных людей.
На уровне межгосударственных отношений Германию, униженную в Версале, и Советскую Россию, находившуюся в тяжелом положении, связывал «дух Рапалло». В Берлине существовала русская колония, объединявшая многих знаменитых деятелей русской и советской культуры — Бердяева, Белого, Пастернака, Пильняка, Федина, Тынянова, Алексея Толстого, Эренбурга, Цветаеву.
Хоть книга и кажется пассивным предметом, целиком зависящим от того, кто держит его в руках, неверно было бы совершенно отрицать у нее собственную жизнь. Книги жили и живут своей жизнью, позади у большинства из них удивительная одиссея, порой они чудом избегали смерти, на них остались рубцы и шрамы. Но очень редко им выпадает счастье вернуться туда, где они были задуманы, созданы и выпущены в свет.
На эскизе Леонидова показано стройное сооружение высотой метров триста, этакий Тауэр, квадратный в плане, а рядом с этой башней — несколько меньшая башня-близнец, нечто вроде изящной градирни огромной высоты. Перед ними, и перспектива, взятая рисовальщиком, это подчеркивает, в картину входит храм Василия Блаженного со своим нагромождением луковок-куполов.
Покойный покидает свое место работы, средоточие своей жизни. С ним прощаются. После того как приглашенные на похороны сели в автобусы, чтобы ехать на кладбище, и погрузили в них венки, шторка на окошечке кассы снова поднимается. Кассирша неприветливым тоном сообщает, что билетов на «Реквием» еще достаточно.
Может быть, с тех пор с обеих сторон столь многое изменилось, что такое элементарное, рисковое репортерство лишилось почвы под собой. Тогда аппарат агентств только создавался, общество еще не было столь закрытым, а существование журналистов — столь обеспеченным, обнесенным своего рода оградой.
Но время экспериментирования осталось у них уже позади. Еще кругом рассыпан мусор и грязные балки, но над ними уже отчетливо и ясно высятся контуры могучего здания. Это настоящая вавилонская башня, но башня, приближающая не людей к небу, а небо к людям. И счастье благоприятствует их работе: люди, строящие ее, не смешали своих языков, они хорошо понимают друг друга. Да, да, да!
Золотые буквы на черном фоне по бокам от входа в старый московский дом «МИНГП» (Ленинский проспект, 65) — Московский ордена Трудового Красного Знамени институт нефтехимической и газовой промышленности имени академика И. М. Губкина. Если бы эти монстры встречались поодиночке, они не требовали бы размышлений.
И то, и другое неверно. Едва удается углядеть явления из далекого прошлого, как они тотчас же исчезают, играя, в виде фрагментов и частиц, роль связующего клея в более широком контексте. Если же смотреть на контекст, на «советский образ жизни», он оказывается рыхлым, рассыпающимся, зависящим от вставок и образцов из другого культурного круга.
«Город в замедленной съемке». Вне контекста трудно объяснить, что под этим подразумевается. Поэтому сначала несколько примеров. Часто утверждают (в том числе и в критическом лагере), что между архитектурой 1920-х и 1930-х гг. существовал резкий разрыв и все последующее было не более чем халтурой («пряничный стиль»). Такой приговор не выдерживает основательной проверки.
Там напротив обувной фабрики «Буревестник», основанной в 1924 г., стоит клуб с тем же названием, спроектированный Мельниковым в 1929 г., а чуть в стороне — особняк бывшего владельца фирмы, здание эпохи русского «грюндерства». Вот неплохое место для контрапункта. Самое примечательное в этом клубе — почти отдельная стеклянная секция, примыкающая к прямоугольному в плане главному зданию.
У посетителя не бывает достаточно свободного времени, приехать и уехать не так просто, нельзя остановиться где-то в городе, сделав это как нечто само собой разумеющееся. Приезжий ходит по маршрутам, которые хотя и не строго предписаны ему, но из-за краткости времени, находящегося в его распоряжении, позволяют лишь «пробежать» по огромному городу и составить некоторое приблизительное впечатление.
Следы, однако, соприкоснулись еще раз, пусть даже в непредвиденно жестоком и переносном смысле. В первый же год после возвращения Беньямина в Берлин Гнедин в качестве корреспондента присутствовал на первом из больших показательных процессов, по так называемому Шахтинскому делу, проходившем в Колонном зале Дома Союзов в 1928 г.
Московский почтамт, хотя он, как центр коммуникаций, многократно переходил из рук в руки и буквально служил баррикадой как в 1905-м, так ив 1917 г., — это наконец найденное место «temps perdu», причем без всяких реставрационных усилий. Здесь непринужденно заявляет о себе замедленный ход иного времени. Правда, я зашел сюда в воскресенье. Но покой, царящий здесь, связан не только с воскресным днем, но и с самим помещением.