Бенуа Фомин

Вместе с Дягилевым и Бенуа Фомин еще может здесь без всяких «но» и «если» преклоняться перед московским классицизмом, и как ясно становится при этом, что от «Мира искусства» к двадцатым годам вел не один путь. Версаль, Пьеро делла Франческа, петербургская греза, Петергоф — это тоже часть наследства, которое переняли двадцатые годы, а не один только Малевич. Одно потрясение сменяется другим, заставляя забыть об усталости. Невозможно представить большего контраста с миром форм и музыкой орнамента, чем плакаты первой пятилетки: мощные краски и образы, краны, зияющие шахты метро, котлованы, спортсмены, колхозники, еще наивнопатетические, без стилизации конца 1930-х гг. Всюду еще чистый энтузиазм, во всяком случае, что касается официального изображения этой страницы индустриализации (а генеральное наступление на деревню уже началось!). Прибавим сюда ритм Дейнеки, колорит Петрова-Водкина: без них это время немыслимо. Новый человек идет вперед, уже, видимо, не без насилия, но по крайней мере без судорог. Такие книги лежат непроданными, несмотря на хорошее оформление, несмотря на мастерство художников. Дело не только в цене, просто в годы десятой пятилетки нет спроса на живопись первой. Если спросом пользуются другие эпохи — времена богатства, роскоши, неприятия аскезы, времена утонченного искусства, это кое о чем говорит: стало быть, есть потребность в таком искусстве, почва для его восприятия.

Бесконечная вереница людей

Бесконечная вереница людей, извиваясь, медленно продвигается по Александровском саду, складывая у Кремлевской стены и у могилы Неизвестного солдата дань памяти тех, кто пал под Брестом, Керчью, Курском, Волгоградом (здесь город назван именно так). И случайно ли больше всего цветов громоздится на могиле диктатора, с именем (хоть и не обязательно с заслугами) которого неразрывно связана победа в войне? Кто усомнится в том, что эти мужчины и женщины, рисковавшие своей жизнью, здоровьем, будущим, знают, что такое война, и не хотят новой? Но в этих ежегодных «встречах у костра», которые в их памяти, вероятно, перевешивают размышления об исторических обстоятельствах, есть нечто пугающе неподвижное. Сборы ветеранов в гостиницах, вечера в Театре Красной Армии или в парке Горького — с участием Левитана, диктора Московского радио в годы войны, — короче говоря, периодические встречи с великим прошлым как будто останавливают время, а ведь оно все-таки меняется. С тех пор были танки в 1953 г. в Берлине, в 1956 г. в Будапеште и Познани, армия прежних освободителей в августе 1968 г. в Праге (вечером 9 мая чехословацкий посол выступил с благодарственной речью по случаю освобождения Праги), давно уже есть военные советники на Кубе, в Анголе, Эфиопии, а теперь еще и оккупанты в Афганистане. Совершенно независимо от страданий и усилий еще живущих героев их муки и героизм играют на руку агрессии. Агрессия предстает неизбежным продолжением обороны: совесть агрессора чиста!