Количество жителей Хакасии с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума сокращается, вероятно, не столь резвыми темпами, как хотелось бы региональному начальству. Скажем, по итогам последнего года губернаторства Алексея Лебедя (2008-го, когда, по теперешним речам товарищей из Серого дома, регион напоминал болото) их было 93800 (при общей численности населения – около 540 тыс. человек). За первый год руководства Виктора Зимина (когда якобы на горизонте замаячила лепота) количество неимущих выросло до 100800. В 2010 году произошел некоторый спад – 88900 бедолаг, живущих, несмотря на фактическое отсутствие денег. При такой скорости и непостоянстве одному Всевышнему известно, каким результатом ознаменуется уходящий 2011-й.
Каково сегодня приходится людям, чьи доходы ниже утвержденного в Хакасии прожиточного минимума – 5988 рублей? Видят ли они свет в конце туннеля? Есть ли вообще жизнь за чертой бедности? Ответы на эти вопросы искал Наш репортер.
"Пугаться уже нечего"
Жаждущему ностальгических эмоций обитателю центра хакасской столицы пешая прогулка в старейший уголок Абакана – район "Космос" – может показаться подобием экскурсии на машине времени. По улице, носящей имя прославленного русского публициста и революционера Александра Герцена, впервые перемещаюсь в "Космос" по открытому недавно подземному переходу. До этого передвигаться отважно приходилось через железнодорожные пути, под навесом, исписанном лозунгами типа "Альбертыч, спаси Хакасию!". Под землей наглядной агитации анонимных поклонников известного в наших краях депутата пока не видно, но облик перехода уже изрядно подпортили местные ребята, нижние конечности которых (судя по отпечаткам подошв на свежевыкрашенных стенах) в нужные им моменты дотягиваются чуть ли не до потолка.
Из новенького андеграунда сразу же попадаю в квартал, где, по идее, кинематографисты могли бы снимать фильмы о послевоенной поре. Герцена, Минусинская, Красноярская... Время здесь будто остановилось. Двухэтажные бараки, ряды покосившихся кладовок с грозными предупреждениями на стенах вроде "Урки, здесь не мусорка! Увижу, […] оторву!".
– Сашка! – старушка, несмотря на ощутимый морозец, одетая по-домашнему, рыскает по двору, то и дело поправляя сползающие с носа очки. – Сашка, черт плюгавый!
Отчаявшись отыскать необходимого ей человека, пожилая гражданка ныряет обратно в подъезд. Топаю вдоль почерневших от десятилетий сараев и обнаруживаю товарища лет сорока, притаившегося за кучей ящиков. Это и есть "Сашка". Прячется он здесь от соседки – той самой голосистой пенсионерки.
– Обещал исправить печку, взял задаток, но... Не складывается, в общем, – мутно объясняет Александр.
На заурядного забулдыгу мужик не похож: руки не трясутся, речь внятная, побрит, тужурка вроде бы чистая. "Сашка" – типичный экс-представитель социальной прослойки, которая лет тридцать назад считалась "гегемоном" – пролетариата. Полжизни отбарабанил слесарем на экспериментально-механическом заводе. А потом на предприятии начались непонятки, наличных денег платить не стали и...
– Сам ушел, чтобы время не терять.
Теперь, по словам Александра, все в его жизни легко и понятно.
– Понимаешь, я сам себе хозяин, – выглядывая из-за ящиков в поисках назойливой соседки, шипит экс-пролетарий. – Могу с утра найти себе дело и заработать, а могу, если лень, и не вставать.
В основном зарабатывает бывший высококвалифицированный слесарь тем, что оказывает услуги ближним и дальним соседям:
– Меня вся округа знает! Я все по "железу" умею делать. Могу стиральную машину починить или старый "Москвич".
Вообще же, "Сашка" (если припечет) не чурается любых трудов, лишь бы клиенты рассчитывались деньгами:
– Хочешь – дрова нарублю. Уголь помогу разгрузить. Крышу могу подлатать или еще чего.
Почему же не ищет работу по специальности (до пенсии же еще далеко)?
– Бояться устал, – затягиваясь сигаретой, мрачнеет Александр. – Чего больше всего боятся работающие? Правильно, потерять эту работу. Люди из-за страха не спят ночами. А мне теперь вроде бы и пугаться уже нечего. Хорошо!..
"Бомжи все делают проворнее"
Во дворике по Минусинской толпится ватага разношерстной публики. Дрожащий то ли от холода, то ли с похмелья мужичок в порванной курчонке; пара крепких ребят, утоляющих жажду "Ханкулем"; барышня, разговаривающая по телефону и оглашающая округу заразительным смехом. То и дело один из парней забегает в барак и, вернувшись, разочаровывает компанию:
– Не могу я его поднять! Кто ему вчера наливал!
В этом квартале социальное расслоение общества наблюдается визуально. Если на вторых этажах бараков, как правило, установлены стеклопакеты, а кое-где сбоку виднеется камера видеонаблюдения, то, судя по всему, на первых обитают люди с, мягко говоря, дырявым карманом. Это видно невооруженным взглядом – по прогнившим оконным рамам (где-то они вообще заколочены досками), по грязным стеклам и дырявым занавескам. Граждане во дворике – именно из этой невеселой когорты.
– Мы работаем бригадой, – объясняет Леха – товарищ лет под тридцать, который после дембеля перепробовал целую обойму профессий (начиная от секьюрити, заканчивая водителем автобуса), но так ничего по своей мятущейся душе и не нашел.
В "бригаде" собрались такие же неприкаянные личности.
– Иваныч у нас хрен знает сколько лет отработал в школе учителем. А потом его что-то клюнуло, и он ушел, – кивает Леха на дрожащего коллегу.
У "бригады" нет какой-то четкой специализации, берутся они за все, за что можно получить реальную копейку:
– Толпой легче отремонтировать сарай или баню, не надо искать напарников. Вообще, любое дело легче сделать. Если чинить нечего, металл ищем, сдаем. По весне ездим за черемшой в тайгу, перебираем, сдаем.
Если уж совсем "голодный год", то "бригада" переходит на поиски "подножного корма" – стеклотары. Правда, такие рабочие будни – самый крайний случай, когда ничем другим прокормиться невозможно.
– Бутылка "чебурашки" стоит рубль пятьдесят, – сокрушается Леха. – Сколько их надо сдать, чтобы каждому (а нас пятеро) хватило на хлеб? Попробуй еще найти, если бомжи все делают проворнее!
Наличие девушки в мужской компании, занятой порой тяжелым и грязным трудом, объясняется просто:
– А поесть кто сготовит? А в магазин?
В общем, каждому здесь свое, но, между тем, добычу (если уж она вдруг случится) делят по-братски:
– Друг друга знаем с детства. И получку делим по-равному, всем одинаково.
Рубли эти (даже с учетом того, что порядок цифр Леха преувеличивает) далеко не длинные.
– За один день можем заработать на месяц вперед! – сбрасывая вдруг зазвонивший телефон, заговорщицки улыбается самостийный труженик. – Сейчас "Газель" ждем, поедем за металлоломом. Там его примерно две тонны. Значит, тыщи по полторы-две получим.
В этот момент из-за угла действительно показывается грузовичок, и вся "бригада", до этого похожая на сборище анархистов, приходит в упорядоченное движение. Леха в очередной раз забегает в барак и уже через несколько секунд (о, чудо!) выводит оттуда жмурящегося спросонья приятеля с помятым лицом. Кто-то раздает коллегам ватные рукавицы, кто-то зачем-то укладывает в пакет жгут пластиковой веревки. Погрузка в кузов проходит молниеносно, и уже через минуту "Газель", урча, увозит "бригаду" в туманную даль...
"Все вроде бы есть"
– Жизнь у меня простая, как две копейки! – лицо "грузчика-любителя" Аркаши светлеет, вероятно, от четкого осознания, в каком благолепии он пребывает.
Вообще-то, Аркаша не всегда занимался переноской тяжестей. Когда-то он трудился на железной дороге. Но затем с кем-то могущественным в этой организации у него произошел конфликт, и Аркадий оказался за бортом. Поначалу пытался трудоустроиться через службу занятости, но потом и на это дело плюнул:
– Там вакансии такие, на которые никто нормальный не пойдет. Какой толк работать задаром? За пособием не гонюсь – исходишь ноги, пока что-то докажешь. Зачем унижаться?
Теперь гордый экс-железнодорожник пытается вкалывать вольным грузчиком в артели себе подобных, что толпятся на пяточке на улице Чкалова рядом с центральным рынком. Семьи у Аркаши нет, и он этому факту, по его словам, очень рад.
– Привык все делать по-своему, – загибает заскорузлые пальцы товарищ. – Живу в своем доме, пускай он и старый. Если беспорядок, а убираться неохота, то и не прибираюсь. Жена бы пилила, портила бы нервы, что нет нормального жилья. Или денег нет. Вообще бы довела!
При отсутствии супруги или близкой подруги будни Аркаши протекают тихо и размеренно.
– Мне ничего лишнего не надо, веришь, да? – глаза грузчика сверкают, как у уличного проповедника. – Мне даже пожрать много не надо. Что ем? Покупаю кости на рынке. Если костей нет, покупаю куриные лапки – это тоже на суп. Вообще нет мясного – постные каши варю, вермишель. Осенью по грибы в лес езжу. Осенью вообще о пропитании не думаю – страда.
– Представь, что какой-нибудь олигарх захотел бы пожертвовать тебе любую сумму. Сколько бы ты запросил денег? Ну, чтобы полное счастье наступило, – задаю вопрос, ожидая услышать космическую цифру.
Аркаша долго молчит, затем окликает проходящего мимо мужика, который, кряхтя, волочит по земле какой-то ржавый агрегат:
– Чего-то большого бы не просил, – наконец, отвечает Аркаша и еще минуту-другую прикидывает, сколько ему конкретно необходимо денег. – В своем доме хорошо. За квартиру платить нужно было бы. машина не нужна, прав даже нету. Наверное, лодку резиновую попросил бы. И спиннинг хороший – рыбачить люблю. А так... Все вроде бы есть...
***
Какой вывод можно сделать из нашего маленького исследования? Старые поговорки и пословицы о бедности и в XXI веке не утратили своей актуальности. Свое бедственное материальное положение некоторые наши сограждане по-прежнему не считают пороком. Кто-то находит в бедности и положительные стороны, мол, при пустом кармане не так страшно жить (помните поговорку: "Голый, что святой, беды не боится"?). Кто-то считает, что в процессе поиска пропитания мозг гомо сапиенса работает изощреннее ("Голь на выдумку хитра"), а весь организм оперативнее ("Голому одеться – только подпоясаться"). В общем, есть жизнь за чертой бедности, есть! Пускай даже в очень странной для благополучного гражданина форме.