Вашему корреспонденту и его коллегам из других СМИ довелось задать несколько вопросов нынешнему министру образования Юрису РАДЗЕВИЧУ. Предлагаем нашим читателям по его ответам судить о том, что в будущем ждет русские школы.
Юрис Радзевич по образованию юрист. Вероисповедание католическое, однако к числу усердных прихожан церкви себя не относит. Карьеру начинал на ниве профсоюзной деятельности. Будучи юристом профсоюза «Энергия», заслужил уважение за помощь в отстаивании прав и выбивании задолженностей по зарплатам и соцвыплатам незаконно увольняемым с гибнущих предприятий латвийской промышленности работникам. Был избран на пост председателя Союза свободных профсоюзов Латвии. Один из создателей Латвийской Первой партии, ее генеральный секретарь. В правительстве Репше занимал пост руководителя бюро вице-премьера Шлесерса. Входил в члены совета «Латвэнерго» до занятия поста министра образования.
Как неспециалист, скажу…
— Вы юрист по образованию, к педагогике отношения не имеете, а кресло главы Министерства образования и науки занять не побоялись…
— По-моему, главное не в образовании. В прошлом Сейме было много депутатов-медиков, медициной занимались медики-министры. Насколько успешно — все мы знаем. Министр скорее политическая и административная должность. В довоенной Латвии юрист уже занимал кресло главы МОН и успешно работал. МОН занимается, помимо педагогических проблем и школ, еще и вузами, спортом, наукой, политикой – молодежной и языковой. И обеспечением работы по всем перечисленным направлениям. Надеюсь, что мне, как человеку со стороны, легче будет найти равновесие между всеми приоритетами и задачами МОН.
— Ждут ли министерство кадровые перемены?
— Прежде всего присмотрюсь, кто и как в нем работает, нет ли там тех, кто считает себя великим специалистом во вверенной ему сфере, а на деле лишь политкомиссарит. Оценку сотрудников буду вести по их деловым качествам.
— Общая политическая линия министерства изменится?
— Она уже изменилась с приходом нового правительства и утверждением его декларации.
— А отношение к внедрению реформы-2004?
— Я уже встречался с представителями ряда школ и родителями учеников и буду продолжать это делать. В ходе бесед с ними убеждаю, что отношение государства к тем, кто думает о реформе иначе, изменилось. Что не идет уже речи о ее противниках как об огульных врагах государства. Что настало время снять эту дешевую политпропаганду. И создать реальный диалог со всеми, кто работает в сфере образования и его потребителями. Сейчас мне не с кем даже проконсультироваться — единственными собеседниками были директора школ и руководители школьных управ. Но моя позиция — главными в этом диалоге должны быть не они, а ученики и их родители.
Потребители разные бывают…
— Однако главные, с вашей точки зрения, потребители образования выходят на улицы, протестуя против реформы. Получается, что тех из них, кто участвует в акциях Штаба защиты русских школ, вы не считаете объектами диалога?
— Они не единственные потребители образования. Я готов говорить и с ними, но на улице диалога не получится, его нужно вести за столом переговоров.
— О чем говорить собираетесь? О том, как все-таки внедрять реформу или о том, как отложить ее или отменить?
— Я хочу понять, возможна реформа или нет. А если возможна, то почему ее не желают. Может, потому, что толком о ней не знают? Сдается, что разъяснений ее сути не было вообще.
— В том числе нет и ясности, на какой научной базе она строилась и была ли таковая? Или вся реформа и пропорция предметов 40:60, мотивацию которой не могла объяснить, как специалист между прочим, президент Вайра Вике-Фрейберга и откровенно признала чисто политическим решением чиновница МОН Эвия Папуле?..
— Я не специалист в области научной педагогики, но насколько мне известно, у всех педагогических направлений есть оппоненты. Однако реформа не вчера началась и не только в русских школах. Реформируется методика и в латышских школах. Поэтому на встречах с родителями учеников и русских и латышских школ звучит немало одинаковых претензий. А пропорция предметов появилась как компромисс, достигнутый на переговорах консультативного совета по образованию на языках меньшинств.
— Заммэра Каугури, вероятно большой «спец» в вопросах педагогики, на встрече с родителями в ответ на их заявление, что они не хотят, чтобы их детей учили не латышскому, а на латышском, открыто выдал: не нравится реформа, так убирайтесь вон из Латвии! Если большинство родителей заявят то же самое, что и собрание в Каугури, будет ли это для вас аргументом в пользу свертывания реформы?
— Я ни в коей мере не поддерживаю высказываний в духе господина из Каугури. А на вопрос отвечу контраргументом – средняя школа не дает специальности, для ее приобретения нужно идти в вуз. А там учеба идет на латышском…
— Вы забываете про частные вузы и возможность учиться в России.
— Далеко не все имеют возможность дать детям высшее образование в частных вузах или за рубежом.
— И все же, если почти сорок процентов налогоплательщиков недовольны тем, что государство навязывает их детям за их же деньги, не пойти ли им навстречу? Они ведь предлагают выход — увеличить количество уроков латышского и начать его преподавание с первого класса или даже с детских садов.
— Нельзя огульно всех русскоязычных записывать в противники реформы. Я встречался и с теми, кто против нее не возражает. Или их заботит лишь проблема качества образования.
— В США в 70-х годах в школах нацменьшинств тоже пытались перевести все образование на английский, вводили билингвальное обучение. И столкнулись с таким же неприятием, как нынче у нас. Итогом стало введение углубленного изучения английского, а о прежних попытках уж больше десятка лет ни слуху ни духу.
— В США есть и примеры сегрегации. Нам и их перенимать? И все же как неспециалист я надеюсь, что методику реформы и преподавания на латышском языке разрабатывали специалисты.
Закон есть закон
— Из ваших высказываний видно, что вы не сторонник манифестаций ШЗРШ…
— Я не сторонник слепого, рабского повиновения власти, поддерживаю протестные акции и сам как профсоюзник их организовывал. И по опыту знаю, что самое трудное – обеспечить порядок во время их проведения. Но те, кто выводит детей на улицы, вряд ли представляют всю ответственность, которая ляжет на них, случись, не дай бог, хоть один несчастный случай.
— Похоже, что правительство просто перекладывает ответственность с себя на других. Ведь именно действия властей толкают молодежь на манифестации, зачастую стихийные. Их удавалось раньше вводить в рамки под эгидой встреч с депутатами. Теперь это практически запретили, увеличив возможность создания конфликтной ситуации. И опять это дело рук властей…
— Я бы не вводил таких запретов. Их несоразмерность заставит оппонентов реформ искать другие формы протеста и, уверен, они в этом преуспеют. Но речь не о форме, а о содержании. У митингующих попутно появляются и политические требования, которые я как представитель исполнительной власти обсуждать не имею полномочий.
— Считаете ли вы, что реформа все же может претерпеть некие изменения?
— Реформа – это закон об образовании. Закон не может не исполняться. Не думаю, что нынешний Сейм его изменит. Но в действиях по его исполнению возможны разные варианты…
— Можно ли считать справедливым закон, принятый парламентом, за который голосовало чуть больше половины населения Латвии, учитывая, что большинство русскоязычных, объектов действия закона, как неграждане и вовсе лишены возможности влиять на законотворчество…
— Сатверсме определяет, что Сейм избирается гражданами страны и принимает законы. И это тоже закон.
— А все же, не считаете ли вы возможным на какое-то время наложить мораторий на реформу?
— Считаю, что до сентября еще достаточно времени, чтобы, посетив каждую русскую школу, выяснить, что им необходимо, какие у них проблемы. И решить, как помочь начать реформу в каждой конкретной школе.