По замечанию многих исследователей творений святителя Григория Богослова, главным делом его жизни было созерцание Троичного Света. Это необычное живое чувство тяги к созерцанию Триединого Божества родилось в нем еще в раннем детстве. Известно, что Григорий, будучи мальчиком, видел в ночном видении двух прекрасных дев – Чистоту и Целомудрие. Они то и призвали мальчика избрать девственный образ жизни, чтобы приблизиться к «сиянию бессмертной Троицы». Это сновидение оставило глубокий след в душе Григория, можно сказать, что оно во многом определило его жизненный путь как Троичного Богослова.
Другим важным событием в его жизни было опять таки видение; на этот раз молодой Григорий созерцал Божественный Свет. Это мистическое видение было первым опытом соприкосновения Григория с тайной Святой Троицы. Позже святитель Григорий, вспоминая годы своей юности писал: «Вместо земных стяжаний… у меня перед очами были – Божие сияние, пресветлое ликостояние и слава душ благочестивых». Вспоминая более ранний период своей жизни, Григорий отмечает, что «когда я был ребенком… я восходил ввысь к сияющему престолу».
Будущий святитель получил блестящее образование, обучаясь в различных учебных заведениях того времени. Во время обучения в Афинах он приобрел себе прекрасного друга Василия (будущего епископа Кесарии Каппадокийской). Святитель Григорий всю жизнь с теплотой вспоминал об этой дружбе. «Когда по прошествии времени открыли мы друг другу свое желание и стремление посвятить жизнь философии, тогда уже стали мы друг для друга все – друзья, сотрапезники, родные».
Впоследствии святитель Василий Великий будет иметь большое влияние на богословские взгляды святителя Григория, точнее на терминологическую их часть.
Широкую догматическую деятельность святитель Григорий разворачивает в тот период, когда он был приглашен святым Василием Великим на константинопольскую кафедру. Святитель Василий написал епископу Григорию, что община, которая собирается в храме святой Анастасии (святого Воскресения), нуждается в хорошем, красноречивом пастыре. Здесь в скромном храме святого Воскресения святитель Григорий произнес свои знаменитые пять «Слов о богословии», в которых изложены основы догматического учения о Святой Троице. В них содержатся те сведения, с которыми должен считаться каждый, приступающий к таинству богословия.
В современной богословской литературе часто приводят слова святителя Григория Нисского, ставшие классическими, когда речь заходит о богословствовании. «Иные, вчера или позавчера оторвавшись от своих обычных трудов, внезапно стали учителями богословия, другие может быть, слуги, не раз подвергавшиеся бичеванию, бежавшие от рабского служения - с важностью философствуют у нас о непостижимом… Все в городе полно такими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это и торговцы одеждой, и денежные менялы, и продавцы съестных припасов…».
Святитель Григорий Богослов очень настойчиво повторяет, что богословием, этой «не дешёвой вещью», не всякий может заниматься. «Нужно знать, когда, перед кем и о чём можно философствовать… не всем это доступно, а только тем, которые испытали себя и провели жизнь в созерцании, а, прежде всего, очистили душу и тело или, по крайней мере очищают, ибо для нечистого, может быть, небезопасно прикоснуться к чистому, как для слабого зрения – к солнечному лучу… Я не говорю, что не нужно всегда вспоминать о Боге… Вспоминать о Боге нужно чаще, чем дышать! … Запрещаю не вспоминать о Боге непрестанно, но богословствовать непрерывно; притом запрещаю не само богословие, как что-то неблагочестивое, но богословие не вовремя; запрещаю не учительство, но несоблюдение меры».
Для святителя Григория богословие не есть наука, Искусство или чего хуже профессия – оно есть ничто иное, как мистическое восхождение к Богу, переживание встречи с Живым Богом – результат такого богословия, - «шедше, научите вся языки» (Мф. 28, 19).
Святитель Григорий не случайно в одном из своих слов (28-ом) обращается к образу пророка Моисея на Синае; он настаивает на том, что только тот способен богословствовать, кто входит внутрь облака, общается с Богом лицом к лицу. «В этом развернутом аллегорическом построении Моисей символизирует человека, у которого богословие разрастается из опыта богообщения; Аарон прообразует – того, кто богословствует на основании услышанного от других; Наддав и Авиуд – людей, богословствующих на основании того, что обладают высокой иерархической степенью. Но ни знакомство с опытом других людей, ни священный сан не дают человеку право богословствовать».
«Когда я усердно восхожу на гору… если кто Аарон, пусть взойдет вместе со мною и встанет рядом, но пусть смирится с тем, что ему следует оставаться вне облака. Если кто Наддав или Авиуд или один из старейшин, пусть взойдет, но встанет вдали, в соответствии со степенью своего очищения. Если кто один из толпы и из недостойных такой высоты и созерцания, если он нечист, пусть вовсе не приступает, ибо это небезопасно…».
Таким образом, настоящим богословом может быть только «Моисей», - гностик (знаток) и теоретик (созерцатель), все остальные находятся на различном «расстоянии» от него в зависимости от степени своего очищения.
Святитель полагает, что для богословствования необходима не столько начитанность и образованность, сколько смирение и скромность. Но скромность и смирение не внешние (внешнее может быть обманчивым), а то внутреннее устроение человека, то, как он живет перед Лицом Бога. Смиренномудр тот «кто умеренно говорит о Боге, кто знает, о чем сказать и о чем промолчать, в чем признать свое неведение, уступив слово имеющему на него право; кто признает, что другой может быть более духовным и более преуспевающим в умозрении; стыдно… доказывать смирение и сознание собственной немощи мозолями на коленях, потоками слез, также постничеством, бдением, возлежанием на голой земле, трудом и всякими знаками уничижения, а касательно учения о Боге - быть самовластным и самоуправным, ни в чем никому не уступать… тогда как здесь смирение не только похвально, но и безопасно».
Характерная особенность в богословии святителя Григория - апофатический подход к проблеме богопознания (впрочем, такой подход свойствен и многим другим Восточным Отцам). Бог по своей Сущности непостижим для человеческого разума и, следовательно, не может быть описан, выражен в категориях тварного мира. Святитель Григорий Богослов говорит, что истинное благочестие заключается «не в том, чтобы часто говорить о Боге, но чтобы больше молчать». Бог открывается человеку через молитвенное соприкосновение с Ним, которое происходит при глубоком молчании ума. Когда все человеческие слова исчерпаны, тогда «открывается возможность для встречи с Богом на той глубине, где слова уже не нужны, где они просто становятся излишними».
Но святитель Григорий Богослов не был безоговорочным поклонником апофатического богословия (каким был святитель Григорий Нисский), хотя использовал его чаще всего. Он думал о практической пользе своей проповеди, поэтому, чтобы привести человека к Богу, о Нем нужно говорить; говорить не только, отрицаниями, но, и утверждениями, несмотря на то, что никакое утверждение о Боге не может быть исчерпывающим. Метод катафатического богословия есть лишь дополнение к апофатическому методу, но без этого дополнения апофатический метод ведет в никуда. «Любопытствующий о природе Сущего не остановится на том, чем Он не является, но к тому, чем Он не является, добавит и то, чем Он является. Ведь легче что-то одно постичь, чем все по отдельности отрицать; добавить, чтобы через исключение того, что не есть Бог и утверждение того, что Он есть, сделать то, о чем мыслит, более доступным пониманию. Ибо говорящий о том, чем что - либо не является, и умалчивающий о том, чем оно является, подобен тому, кто, спрошенный сколько будет дважды пять, отвечает «не два, не три, не четыре, не пять, не двадцать, не тридцать…», но не говорит, что это будет десять, и не останавливает ум вопрошающего на самом искомом. Ведь намного легче и короче показать, что не есть предмет, объяснив, что он есть, чем, исключая то, что он не есть, показать, что он есть». Святитель Григорий Богослов считает, что положительное утверждение о Боге может «остановить ум», тогда как непрерывное отрицание может увести ум от Бога.
Святитель Григорий подчеркивает, что христиане имеют дело не с «неведомым Богом» Ветхого Завета (ср. Деян. 17, 23), но с Богом, открывшемся, как Воплощенное Слово. Воплощение Слова дает возможность человеку говорить о Боге утвердительно. «…Воплощение Слова – центральное событие откровения, давшее возможность возникновению, как иконографии, так и богословия» - утверждает В. Н. Лосский.
Человеческое слово не в силах выразить Бога, но может вести к Нему; разум человека не способен понять, постичь Бога, но он способен приближаться к Нему. Поэтому святитель Григорий считал своей главной задачей служение Слову словом. «Это приношу я Богу, это посвящаю Ему – то единственное, что я сохранил для себя, чем только я и богат. Ибо от остального я отказался по заповеди Духа и на драгоценную жемчужину променял все, что когда-либо имел, и стал – лучше же сказать, хотел бы стать – тем великим купцом, который за малое и абсолютное тленное купил великое и неразрушимое; одно лишь слово удерживаю за собой, как служитель слова (выделено нами – А. С. ), и никогда по своей воле не пренебрегу этим стяжанием, но хочу его, люблю и радуюсь о нем больше, чем обо всем остальном, о чем радуются многие; его делаю я другом всей жизни, добрым советником, собеседником, руководителем на пути к высшему, усердным помощником в борьбе. И поскольку презираю всякое низменное удовольствие, все влечение мое обращено после Бога на слово (выделено нами – А. С. ), лучше же сказать, на самого Бога, так как, к Богу ведет оно при помощи разума, через который только и воспринимается поистине и сохраняется и возрастает в нас Бог». «Итак я буду говорить, ибо призван к этому». По мысли святителя Григория богословие должно быть «боговдохновенным», оно должно быть не человеческим словом, но словом Духа, произнесенным человеческими устами. «Я – орган божественный, орган словесный, орган, который построил и на котором играет добрый Художник – Дух». Лишь после того, как умолкает человеческое слово и в душе человека начинает говорить Дух, начинается подлинное Богословие.