Живая легенда Бердянска

Меню сайта

Категории раздела

Фантастика [66]

Курьезы из истории [588]

Наша история [1403]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Мифы и реальность » Наша история

Живая легенда Бердянска

От Кронштадта до Пилау

Николай Иванович Беляев – это живая легенда Бердянска. Во-первых, он коренной бердянец и от деда-прадеда рыбак. Еще в советские времена много лет подряд сейнер, которым он командовал, был лучшим в Азово-Черноморской бассейне. Никто не вылавливал рыбы столько, сколько он. Говорят, Николай Иванович просто чувствовал рыбу, знал, где ее можно найти. А это позволяло не только брать большие уловы, но и экономить горючее, потому что сейнер Беляева не просто бороздил морские просторы, а в большинстве случаев словно заранее знал, куда нужно идти.

Во-вторых, Николай Иванович знаменит тем, что в день освобождения Бердянска, будучи еще мальчишкой, встретил высадившийся на Косе советский десант и фактически освобождал с ними родной город, показывая путь, куда и как лучше идти.

А в-третьих, это просто интересный человек, приятный собеседник – живая история нашего города. Поэтому редакция нашей газеты и решила пообщаться с ним в канун Дня освобождения Бердянска.

Все побережье Бердянска немцы опутали колючей проволокой, а начало Косы заминировали

– Николай Иванович, говорят, что Вы потомственный рыбак. Море знаете, как свои пять пальцев…

– В море я ходил с детства, потому что и мой отец, и мои деды-прадеды были рыбаками. Этим промыслом занимались очень многие бердянцы, а жители Слободки, Косы – в подавляющем большинстве. Труд этот тяжелый, рискованный… Лично я сам дважды тонул, участвовал в спасении 12 человек. Ходили мы в море в довоенные и послевоенные времена без моторов, на веслах. Собирались рано утром в районе нынешнего клуба «Маяк» на Слободке. Садились в баркасы и гребли аж на Косу. Но, с другой стороны, в тяжелые годы именно рыба нас и спасала. Я имею в виду не только нас, слободчан-рыбаков, а и всех горожан. И не только. Помню, после войны ходил поезд Днепропетровск – Бердянск. Так вот он весь был просто пропитан рыбным духом. Рыбу покупали прямо на берегу, в голодные годы многие ее тут же начинали готовить на кострах, другие забивали ею мешки, деревянные чемоданы – и на поезд.

– А правду говорят, что настоящим кормильцем и спасителем был не бычок, а тюлька?

– Да, мы приходили с моря в баркасах, наполненных именно тюлькой. Вообще, рыбу, конечно, ловили всякую, но кормилицей и спасительницей была тюлька – это правда.

– Вы в каком возрасте начали выходить в море на промысел?

– С отцом – с самого детства, а самостоятельно – когда началась война. Мой отец ушел на фронт. Тогда многих призвали, а жить ведь надо, семьи кормить необходимо. Поэтому в море стали выходить старики, мальчишки, в том числе и я с ними. Была даже женская бригада.

– Вы 1927-го года рождения. Декабрьский. То есть в 1941 году, когда Вы самостоятельно с другими мальчишками стали ходить на промысел, Вам не было еще и 14 лет.

– Да, это так.

– А когда немцы пришли, они разрешали ловить рыбу?

– Да, только за счет рыбы мы и выживали. Помню, всю береговую линию немцы и румыны опутали тогда колючей проволокой. Опутали так, что не пролезешь, только ножницами надо было резать. В проволоке был практически весь берег в районе бухты до самой косы. Опутано было все вплоть до дачи Кунгурцева (район базы отдыха «Лоцман» в начале Косы – уточнение редакции), дальше участок суши на Косе от западного и до восточного берега был заминирован. Целое минное поле. И затем вдоль всего Курорта по пляжу также везде шла колючая проволока. В нескольких местах, в том числе и на Курорте, немцы установили дальнобойную артиллерию. А в районе минного поля в начале Косы стояли минометы. Обслуживали их румыны, с которыми у нас, слободских мальчишек, за годы оккупации сложились почти дружеские отношения. Воевать румыны не хотели, и такие свои настроения даже не скрывали. Я тогда, кстати, и на румынском выучился говорить достаточно неплохо. Во всяком случае, понимали мы друг друга хорошо.

– А как же выходили в море рыбаки, если весь берег был в проволоке?

– А выходили из четко установленного места. На Песках немцы организовали контору, и было у нас нечто вроде прежнего колхоза. Нам разрешали ловить, но уловы мы обязаны были сдавать. Не полностью, себе тоже оставляли, но сдавали обязательно. Правила были такие: с утра собрались и вышли в море. Все баркасы пронумерованы. Лови, пока стоит солнце. К вечеру все должны вернуться. Это четко контролировалось. Взамен за рыбу немцы нам давали бечевки, нитки… Откуда они это все брали – не знаю, но делать и ремонтировать снасти у нас возможность была.

– Вы сказали, что въезд на Косу немцы заминировали. Но на Косе ведь тоже жили люди. Их что, отрезали от города – и все?

– Дорогой на Косу особенно не пользовались ни в довоенное время, ни после. Собственно, там и дороги никакой не было. Вплоть до дачи Кунгурцева все было в виноградниках. А дальше все было покрыто камышом. Там жутковато было ходить даже днем. Сообщение с Косой было главным образом по морю. А зимой – по льду. Домики на Косе стояли редко. Люди жили главным образом дальше – на Дальней косе. Но хозяйства у всех были очень хорошие. Держали скотину, птицу, были сады, огороды, баштаны. Естественно, рыбалили. Все это везли в город на продажу.

– А немцев на самой Косе, что, не было?

– Были три человека, на маяке. Именно немцы, не румыны. Помню, у старшего был велосипед, вот он на нем ездил. Добрый был. Жителей не обижал. Они его за это то молоком, то хлебом с маслом угощали. Я это знаю, потому что у меня на Дальней косе тетка жила. У нее было 8 детей. Четверо сыновей и четверо дочерей. Это мои двоюродные братья и сестры. Вот я к ним и ходил частенько. Тем более, что один из братьев был как раз моего возраста.

– Как же Вы ходили, если Rоса в своем начале была заминирована? Или Вы на баркасе ходили?

– И на баркасе, и пешком. Я ж говорил, у нас с румынами сложились дружеские отношения. Было такое, они мне сами давали винтовку, патроны, я им дичь ходил стрелять. Вообще они службу несли так-сяк. Небдительные были. И явно тяготились своими обязанностями – домой хотели. Я всех знал по именам. Особенно хорошие отношения у меня сложились с одним. Его звали Коста. Вот он меня и проводил через минное поле. Завязывал глаза, переводил на другую сторону, развязывал – и я шел себе дальше. Обратно иду, приду к тому месту, где он мне развязывал глаза, кричу: «Коста-а-а@». Он слышит, идет, что-то там чертыхается, но просит завязать глаза, подходит и провожает меня обратно.

Первую дорогу на Слободке сделали немцы из советских бетонных авиабомб

– Что-то у нас такая картина чуть ли не идеальной жизни при немцах получается.

– Куда уж там идеальной. Немцы в город вошли – начались казни коммунистов. На Курорте создали концлагерь, где держали пленных и всех, кто им казался подозрительным. В том же 1943 году в Мерликовой балке расстреляли 800 горожан, в основном евреев. Враг есть враг, мы это понимали, осознавали. Но, во-первых, румыны и немцы в своем отношении к местному населению – это были две разные вещи. Во-вторых, и среди немцев далеко не все были законченными гитлеровцами и нацистами. Многие вполне доброжелательно относились к местным жителям. Я говорю не только о рядовых солдатах. Да, в оккупации были и казни, и расстрелы. Но было и такое, что немцы давали горожанам наделы для того, чтобы они могли прокормиться. Участки выделяли в районе, как ехать на новое кладбище. Люди садили там главным образом кукурузу. Ее потом толкли, делали из нее муку и пекли кукурузный хлеб.

Большим хозяйством на Курорте был поставлен управлять немец Кнап. Там до войны был ведь и винзавод, и свиноферма, и конюшня, и даже теплица, где в зимнее время выращивались овощи. Многие горожане там работали. Во время оккупации немцы сохранили это хозяйство.

Как я уже сказал, управлял там всем некто Кнап. Он считался хозяином не только на Курорте, но и на всей Слободке, где он, собственно, и жил. Так вот он довольно хорошо относился и к рабочим, и просто к жителям Слободки. Постоянно объезжал территорию на лошадях. С бердянцами общался через переводчицу Катю – красивая была дивчина.

Так вот этот Кнап приказал сделать дорогу по Слобдке – это нынешняя улица Толстого. До войны там всегда было болото. Все слободчане выливали на дорогу рассолы после засолки рыбы. Кнап категорически запретил это делать, а нарушившим его приказ пригрозил публичной поркой. А саму дорогу выложили бетонными бомбами.

– Бомбами?!

– Да, бомбами. В 1941 году в Бердянске дислоцировалась эскадрилья советских гидросамолетов. Когда немцы вошли в город, она улетела в Ейск, а на складах остались бомбы…

– Они что, бетонные были?..

– Да, сделаны были из бетона. Опасность представляли только когда вставляешь в них детонатор. А без него – это просто бетонная чушка. Вот ими и была выложена улица Толстого.

Что касается Курорта, то там даже охраны не было. Просто в знак предупреждения воровства с одной и с другой стороны поля стояли две виселицы. Поэтому никто ничего и не крал.

Сам Кнап объезжал и дома слободчан. Зайдет, посмотрит. Если очень грязно, через переводчицу прикажет навести порядок, а в случае неповиновения приказу грозил поркой. Не дай Бог дерево срубили – тоже мог выпороть…

Так было, и это тоже правда оккупации. Правда и то, что румыны перед уходом фашистов предупреждали горожан, чтобы они скрывались, иначе их угонят или расстреляют немцы. Страшная правда и в том, что город можно было спасти от такого масштабного разрушения. По улицам ездили пьяные мотоциклисты. Били стекла в домах, плескали бензин и поджигали. Их было немного. Но горожане в этот момент – кого погнали на Мелитополь (был такой приказ – собраться и уходить, а кто не подчинится, того немцы грозили расстрелять), кто прятался в подвалах, в виноградниках или камышах. Люди были напуганы, боялись. А в это время город сжигало совсем небольшое количество в основном пьяных немцев. По большому счету, их можно было бы топорами перебить. Но то, что немцев мало, узнали ведь уже потом. Да и страх за жизнь был большим, чем за имущество.

– А как же Вы встретились с нашими десантниками?

– Первоначально с братом мы встретились с нашими разведчиками. Они высадились на Косе. Это случилось за несколько дней до освобождения. Радости нашей не было предела. Во-первых, наши, да плюс нам дали боевое задание. Мало того, что мы сообщили нужную информацию, так мы с братом еще пошли потом и, как сказали нам разведчики, насыпали песка в минометы, стоявшие в начали Косы. Сделать это было нетрудно. Румыны беспечные. Разошлись, мы улучили момент, когда никого не было, и набросали в минометы песка. Правда, потом это едва не стоило нам с братом жизни.

– Румыны заметили вас?

– Они заметили, что мы сделали. Только этим я могу объяснить тот факт, что когда через день или два после этого мы приблизились к румынскому посту в начале Косы, нас обстреляли. Брат тогда сразу упал на землю, отполз в камыши и давай уходить по камышам. А я стал за столб – толстый такой, смоленый – и кричу: «Коста – это я, не стреляй!» А румыны, как услышали это, давай еще сильнее стрелять. Вот тут и я уже бросился на землю, отполз в камыши и, перепуганный, просидел там до темноты. Только уже поздно ночью я добрался до тетки на Дальней косе. А они там меня уже и оплакивать начали. Брат прибежал домой намного раньше и говорит: «Кольку убили», – меня, то есть. А тут я заявляюсь собственной персоной.

Не знаю, какие последствия имела бы наша диверсия, останься немцы и румыны еще какое-то время в городе. Однако буквально на следующий день на Косе мы наткнулись на наших десантников. Они нас еще расспросили о ситуации, о том, где могут быть позиции врага. Мы все, что знали, рассказали и вызвались пойти вместе с десантниками, чтобы показывать дорогу. У них были с собой миноискатели, мы прошли минное поле и повели десант в город. Никакого сопротивления нигде не встретили, немцы и румыны к этому времени уже ушли. Так мы и добрались вместе до самого порта. Помню, после этого мы десантникам еще три дня вино в котелках носили. Уничтожить полностью винзавод немцы не успели. В погребах попростреливали только бочки с вином. Ну, горожане эти дырки от пуль позабивали чопиками, а вина оставалось еще много.

– Что же было в первые дни после освобождения города? Чем занимались Вы?

– В эти дни было и горе, и радость, но было и понимание того, что эмоциям полностью отдаваться нельзя. Необходимо было налаживать мирную жизнь. Мы – рыбаки. Поэтому вернулись к промыслу. А в остальное время из нас, молодых пацанов-комсомольцев, сформировали боевой отряд человек в 30, и мы занимались тем, что отлавливали дезертиров (были и такие), тех, кто скрывался уже от советской власти.

От Кронштадта до Пилау

– Знаю, Вы успели повоевать, причем на Балтийском флоте. Как попали на войну, ведь в год освобождения Бердянска Вам и 16 лет не было?

– Попал я добровольцем. Причем брать меня не хотели как раз из-за возраста. Два раза снимали с поезда. Но на третий я увязался с призывниками, и на меня уже махнули рукой. Доехали мы до Харькова, оттуда нас привезли в город Богодухов. Вот там нас «покупатели» уже и разбирали. Поскольку я рыбак – попал на Балтийский флот. Две недели нас везли до Ленинграда. Вспоминаю – до сих пор мурашки по телу бегут. Кормили жутко. Везли нас в товарных вагонах, оснащенных буржуйками и нарами в три яруса. В Ленинграде направили меня в школу рулевых. Учился три месяца. Тоже помню кровати в три яруса, ни матрасов, ни одеял… Кормежка: сказать никакая – ничего не сказать. Черный горелый хлеб... В тарелке с так называемым супом была фактически просто вода, в которой плавал огурец. Что спасало – на ужин давали банку американских консервов.

Но когда попал во флот по месту боевой службы, там уже питание разительно отличалась в лучшую сторону.

– И где Вам довелось служить?

– Попал я на морской охотник. В нашем дивизионе было 16 таких кораблей. Четыре из них погибли. Главной нашей задачей было уничтожение подводных лодок. Наш дивизион уничтожил четыре подлодки врага.

На вооружении у охотника на носу была спаренная 37-миллиметровая пушка. На рубке – советский ДШК, по бортам – американские пулеметы и глубинные бомбы по 40 кг. На корме установлены три бомборазбрасывателя, которые бросали в море глубинные бомбы весом 180 кг. И вот акустик сидит, слушает звук двигателей, определяет, где судно идет, где подлодка. Если «ловит» подлодку – определяет расстояние до нее, глубину. Эти данные сообщаются, затем экипаж устанавливает на бомбы взрыватели, на которых выставляется необходимая глубина. И вот 40-килограмовые глубинные бомбы сбрасывались вручную, а 180-килограмовые бросали бомборазбрасыватели. Так и воевали. Причем без всяких удобств. Продукты брали сухим пайком. Готовить ничего нельзя было, разве только чай сварить. Спать неудобно – мало места. Туалета даже нет.

– Как же без туалета, простите, что интересуюсь подробностями?

– Понадобилось сходить по нужде – идешь на корму, свешиваешься, держишься за бомборазбрасыватель – вот такой туалет.

– Где войну закончили?

– Я прошел от Кронштадта Литву, Латвию, Эстонию и закончил войну в Пилау. Это военно-морская база германского флота. 60 км от Кенигсберга.

– А в Кенигсберге были?

– Был. Немецких пленных заставили прорыть до Кенигсберга канал. Вот доводилось по этому каналу ходить и бывать в Кенигсберге. До сих пор хорошо помню горы оружия, техники, забитую кораблями и подводными лодками бухту Пилау. Помню, как поразил нас немецкий флот. У них на кораблях металл был покрыт каучуком. Благодаря этому снаряд при попадании пружинил и отскакивал. У нас такого не было. Борта – один металл. Снаряд врезался и сразу прошивал его… Сильный у немца флот был, очень сильный…

– А рыбу в Балтийском море половить удалось?

– А как же! Я ж рыбак. Довольно скоро нашли трал, сети. Я к тому времени служил уже на разъездном катере. Ходили в море, ловили угря, судака, леща.

– Сколько лет Вы служили?

– Семь лет.

– Вернувшись в Бердянск, конечно же, занялись тем, чем занимались до войны?

– Да, я окончил еще курсы судоводителя в одесском учебном комбинате и стал работать шкипером на моторно-рыболовной станции. Когда она была реорганизована, перевелся в рыбколхоз им. Ленина (затем рыбколхоз «Маяк»), где и работал вплоть до 2001 года. 30 лет был капитаном средне-черноморского сейнера №1266, потом возглавлял бригаду рыбаков прибрежного лова. В общем, всю жизнь я занимался чисто бердянской работой – был рыбаком…

От редакции: за сухой фразой «Был рыбаком» на самом деле скрываются годы тяжелой работы. Николай Беляев с 1972 года много лет подряд был лучшим капитаном Азово-Черноморского бассейна. Он был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Октябрьской Революции, орденом «Знак Почета», «За мужество». Многократно Николая Ивановича награждали грамотами и дипломами Министерства рыбного хозяйства и ЦК профсоюзов работников пищевой промышленности.

За годы войны Николай Беляев был отмечен медалями «За победу на Германией», «За взятие Кенигсберга», медалью Ушакова.

В 2005 году Николай Иванович стал Почетным гражданином Бердянска, а в 2008 – был отмечен Почетным орденом города. Родной коллектив рыболовецкого предприятия «Маяк» инициировал награждение Николая Беляева высшей наградой страны «Герой Украины». Эту инициативу поддержала и городская организация инвалидов Великой Отечественной войны и вооруженных сил. Однако предыдущая городская власть наплевательски отнеслась к этим начинаниям. По словам ветерана, документы долго валялись в кабинетах исполкома, едва не были потеряны. Делались какие-то непонятные намеки. Хода документам никто так и не дал. Не до этого, видать, было. Но и РКП «Маяк», и городская организация инвалидов Великой Отечественной войны и вооруженных сил не отказались от своей инициативы. В этом году они снова подготовили необходимые документы и надеются на то, что Николай Беляев все-таки получит звание Героя страны. Автор: Павел ИЩУК По материалам сайта http://vesvladivostok.ru

Другие статьи по теме:

Правитель древней Ерсики