Прощание славянки - Наша история

Меню сайта

Категории раздела

Фантастика [66]

Курьезы из истории [588]

Наша история [1403]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Мифы и реальность » Наша история

Прощание славянки

Ширяев кряжист, широк в плечах, по-генеральски громогласен.

Сороковых годов мальчишки,

О них нельзя не вспоминать,

Сменив на автоматы книжки,

Пошли мальчишки воевать...

Это из семейного альбома. Поздравление в стихах: отцу Николаю Петровичу Ширяеву от сына.

Ширяев кряжист, широк в плечах, по-генеральски громогласен.

- Какой там генерал! - смеется он. - Командир орудия, сорокапятки!

Слегка прихрамывает: дела давно минувших военных дней. Новому человеку рад без притворства, тем более ровеснику. О войне говорить не торопится, усаживает, по-хозяйски распоряжается за столом, вопросительно поглядывает на гостя:

- По капле?

Бутылка на этот случай у него особая, в форме снаряда, и домашняя настойка. По вкусу и аромату - французам делать нечего.

- Удачно пришел, - озорно подмигивает он. - У супруги моей как раз день рождения, пятьдесят три года вместе, без побега.

Ширяеву немногим за 80, но куражу - молодой позавидует.

- Ты кем воевал? - спрашивает меня.

- Минометчиком.

Хохочет:

- У нас говорили: курица не птица, минометчик не артиллерист.

- Но и сорокапятка не бог войны, - посмеиваюсь я.

- Ну не скажи! - заводится Ширяев. - Под Сталинградом наш отдельный истребительный противотанковый дивизион 273-й стрелковой дивизии себя показал будь здоров!

Сталинград у него в городской квартире. Фрагмент Сталинграда. Мамаев курган в митиатюре, со скульптурой, все как положено. Сам смастерил, только железо войны привезено оттуда, с бывшего поля боя: боевой патрон, гильза противотанкового ружья, изъеденный ржавчиной стабилизатор от мины.

- Нас бросили на Донской фронт в ноябре 1942 года прямо из Подольского артучилища, - вспоминает Ширяев. - Не дали доучиться. На общем построении начальник училища объявляет: «Курсанты! Под Сталинградом решается судьба нашего Отечества! Кто хочет идти на фронт добровольно - два шага вперед!» И обе шеренги шагнули...

- Все как один? - спрашиваю я.

- Ну не все, несколько курсантов остались.

- И что же?

- Ну начальник училища направляется к ним: «А вы что?» Хотим, говорят, закончить офицерский курс и уйти на фронт грамотными артиллеристами. «Так из-за вас я буду все училище держать? - гремит генерал. - В строй!» И поехали.

- Первую огневую позицию помнишь? - спросил я Ширяева.

- Еще бы! - воскликнул он. - Мы там в кровь все руки ободрали. Земля - гранит, а закопать пушку - это знаешь какую яму надо вырыть? А мой расчет семь человек - все из молодого пополнения и полный интернационал: подносчик - узбек, наводчик - еврей, два татарина, остальные русские. Мальчишки еще, к тяжелой работе не приучены, а труд адский. Пехота продвинулась - пушки тоже вперед, опять за ломы. Потом я на это дело плюнул, сообразили мои ребята мешок муки, развели пожиже, вымазали ствол и лафет, белое на белом на снегу не видно - и стали только сошники зарывать. И правильно сделали, там такая кутерьма пошла...

О Сталинградском сражении известно, кажется, уже все, и все же Ширяеву есть что рассказать.

- Только не надо про Рокоссовского и про Паулюса, давай про себя, - прошу я. - Как там ты немцев со своей сорокапяткой колошматил? Удалось подбить хоть один танк?

- Три! - восклицает Ширяев. - Ты послушай, как было, не поверишь!

Поискав ручку, он подхватывает со стола бумажную салфетку и принимается чертить.

- Вот моя пушка. Одна.

- Как одна? А батарея, а дивизион?

- А черт его знает как так вышло - голое поле, одно мое орудие и никого ни впереди, ни сзади.

- То, чего не может быть...

- Выходит, может, когда горячка. Кто вперед вырвался, кто отстал, ты дальше слушай. Тянем мы на лямках свою пушечку, и тут из-за бугра выползает один. За ним еще, восемь всего! Там у немцев, в котле, и горючего хватало, и снарядов, может, во фланг нацелились, а может, шли напропалую - вырваться, не знаю. Попадали мы в снег возле орудия, и тут навстречу им, справа, наши выскакивают - семь штук. «Тридцатьчетверки» и один английский. И пошла между ними дуэль. Мои хлопцы за щитком попрятались, не дышат, а немцы нас не видят, крутятся, борт подставляют, метров 500 до них, самая наша дистанция. «Орудие к бою! - ору я. - Бронебойно-зажигательным!» И когда первому влепили, у ребят моих весь страх прошел. Только снуют со снарядами: «Давай, давай!» Еще двух подожгли. Первый раз увидел, как башню срывает. Снаряды в танке рвутся, и ее вместе с орудием на воздух поднимает. Ну все кончилось, и такая тишина, только патроны в горящих машинах щелкают. Мой узбек Рашид говорит: «Командир, пойдем туда, у немецких танкистов часы хорошие». А я никого не пустил, мне еще мама наказывала: с мертвого ничего не снимай, сам пропадешь.

- Дружные ребята оказались, не подвели?

- Будь я большим начальником, всем бы ордена повесил. Но это я про другой случай. В котле немцы дрались отчаянно, создавали ударные группы и шли на прорыв, и один раз на нашем участке возникла паника. Мы только собирались сменить огневую и увидели впереди бегущую пехоту. Сначала одиночки, а потом поперла масса. Бежали, не оглядываясь, как будто немцы уже за спиной, и что меня удивило, многие без винтовок. Или им еще не выдали, или бросили. Слышу, стрельба приближается, что делать? Бросать пушку - это расстрел. Сыпануть в ствол песок? Снять замок? Все это у меня жаром в голове, и тут навстречу бегущим откуда-то вырывается майор. «Стой! Назад!» И потрясает пистолетом. А его не слушают - мимо, мимо, и бегут. Потом увидел нас. «Стой! - надрывается. - Гады, предатели, на кого артиллеристов бросаете?» А я стою возле пушки во весь рост и расчет на своих местах, как перед боем. И сработало. Кое-кто стал тормозить и спотыкаться. И тут я решаю: будь что будет, не побегу, будем биться. И даю команду заряжать картечью. И парни мои, молодцы, никто не поддался панике. А пехота видит такое и разворачивается - и вперед за майором. Тут наша артиллерия заработала, и мы тоже по наступающей немецкой пехоте осколочными. И погнали.

- Так и воевал со своим расчетом?

- Воевал, но недолго. Немцы нас сильно бомбили, и мне тоже досталось. Тяжелая контузия и осколками посекло. Очнулся уже в госпитале, и как там мои хлопцы, этого я уже не узнал. А после госпиталя дали инвалидность. Контузия дает знать о себе до сих пор, но считай, что счастливо отделался. Когда встречаемся, я говорю бывшим воякам: нечего брюзжать - радуйтесь, что вернулись. А сколько не вернулось? Как сейчас перед глазами помятая каска с розовыми мозгами - первое, что я увидел. Еще насчет того, чего не может быть. Там же, под Сталинградом. Идет бой. Бомбят страшно. Пехота наша отходит, танки тоже, и мы уже цепляем свои пушки к машинам. Пальба, крики, грохот и вдруг - оркестр. Духовой. Мелькнуло: схожу с ума? А и в самом деле духовой оркестр! «Прощание славянки». И под этот марш батальон поднимают в контратаку. Без артиллерийской подготовки, без танков, с одними винтовками - на пулеметы... Так что радуйтесь, говорю я мужикам, что долгую жизнь прожили. Подарок! Сыновей вырастили, внуков.

Ну по последней, за Победу.

Мы еще раз воспользовались бутылью-снарядом и распрощались.

Марк Майстровский

В Кстове будет установлен памятник воинам, погибшим в Афганистане и Чечне.