Предыстория: 903-1348

Псков, носивший в древности название Плесков или Пльсков, теперь губернский город, расположен по берегам р. Великой и впадающей в нее речки Псковы, которыми делится на три части: самая главная, населенная часть города тянется по правому берегу р. Великой; вторая — по левому берегу той же реки; эта часть города с древнейших времен известна под именем Завеличья; наконец, третья часть расположена по правому берегу речки Псковы; эта часть носит название Запсковья.

Время основания Пскова, как и старшего брата его, Великого Новгорода, теряется в седой древности. Известно только, что он существовал еще до призвания князей: «А о Плескове граде от летописания, говорится в первой Псковской летописи под 862 годом, не обретается воспомянуто, от кого создан бысть и которыми людми, токмо уведехом, яко был уже в то время, как наехали князи Рюрик с братьею из Варяг в Словяне княжити, понеже поведает, яко Игорь Рюрикович поят собе жену Олгу с Плескова»; в Лаврентьевской летописи также говорится об Игоре, что «приведоша ему жену от Плескова именем Олгу», сани которой хранились во Пскове еще в XII ст. Известие помяну тых летописей совершенно уничтожает правдивость предания о том, что Псков основан Ольгою в Х в., во время ее путешествия по северным ее владениям.

Положение Пскова, как и другого новгородского пригорода Изборска, на западной границе владений, принадлежавших новгородским славянам, заставляет смотреть на эти пригороды, как на славянские, так сказать, форпосты, необходимо являвшиеся при колонизационном ли, или при стратегическом движении новгородских славян в земли чуди и литовских племен. На важное значение этих форпостов указывает, между прочим, и то обстоятельство, что из троих братьев-князей, призванных княжить на Руси, один поселяется в Изборске, неподалеку от Пскова.

Был ли Псков в какой-либо административной связи с Новгородом, когда в Изборске сидел Трувор, мы не знаем; но по кончине последнего он, естественно, должен был находиться в тесной связи с ним. По смерти младших братьев-князей, права и обязанности их, естественно, переходили к оставшемуся в живых князю, который, как известно, и сажал по городам мужей своих. По всей вероятности и в Пскове сидел княж муж при Рюрике, по смерти братьев этого последнего, и вообще при первых князьях, а с приобретением Новгородом самостоятельности, Псков становился пригородом его, каковым он явно выступает уже в XII в. Добившись автономии, Новгород становится как бы обладателем тех прерогатив, которые принадлежали прежде одному лицу; а так как в числе этих прерогатив была и власть над Псковом, то, естественно, эта последняя должна была перейти к тому, кто воспользуется прерогативами князя.

Но в числе других пригородов Псков по отношению к Новгороду занимал исключительное положение, более исключительное, чем в каком были Ладога, а потом Торжок. Так, псковичи и ладожане были приглашаемы Новгородом на вече: «новгородьци призваша пльсковиче и ладожаны, и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода»; псковичи помогают Новгороду в его войнах, и наоборот; не спрашиваясь Новгорода, принимают и изгоняют князей, состоя в то же время с Новгородом, по обстоятельствам, в мирных или враждебных отношениях; принимают участие в борьбе новгородских партий, и дают перевес которой-нибудь из борющихся сторон, являясь, таким образом, как бы гражданами самого Новгорода; принимают к себе князя от руки князя новгородского и считают правым делом своим изгнать его; не допускают новгородского князя к себе, когда замечают со стороны его покушение на свободу граждан; заключают, помимо Новгорода и новгородского князя, оборонительные и наступательные союзы и т. п.; доходят, наконец, до такого положения, которое считают удовлетворительным для своего политического самолюбия, так как это положение можно было назвать автономным, и стремятся уже к автономии церковной (при кн. Александре тверском). Все сказанное подтвердится фактами, на которые будет указано при кратком изложении истории Пскова до половины XIV в.

Причины такого исключительного положения Пскова по отношению к Новгороду видят в материальном усилении его, во-первых, от торговли и, во-вторых, от того, что в Псков уходили из Новгорода недовольные чем-либо в партийной борьбе, усиливались здесь и вместе с псковичами шли на Новгород. Примеры таких явлений, действительно, есть, и граждане Пскова, в самом деле, были как бы согражданами новгородцев, были, по отношению к Новгороду, как бы тем же, чем часто бывали в самом Новгороде одна сторона его к другой. Софийская к Торговой. Потому-то мы и видим в пригороде Пскове весьма ранние попытки к самостоятельности. Причины эти, конечно, причины весьма существенные, но, кажется, не единственные: при первых же попытках Пскова к приобретению самостоятельности, Новгород мог бы, так сказать, раздавить его, — но почему же он не сделал этого?

Новгород, нет сомнения, был несравненно сильнее Пскова. Однако при неопределенности административного устройства, которая давала возможность всякому проходимцу из пустяков, из личных корыстных целей поднять на ноги всех новгородцев, замутить воду и ловить в ней рыбу, — при таком устройстве Новгород мог быть по временам бессильнее даже Пскова, где, как в пригороде, дела должны были идти согласнее, плавнее. Но главная причина легкого, по-видимому, отношения Новгорода к попыткам Пскова сделаться самостоятельным, заключается в том, что Новгород, без поддержки главных пригородов, и особенно более других сильного Пскова, против окружавших его со всех сторон врагов, совершенно потерял бы свое значение центра северного славянства, а затем и значения торгового. Припомним следующий факт. В конце XII в. в Новгороде сидел Ярослав Владимирович, который одного из своих сыновей, Изяслава-Михаила (ум. 1198), посадил в Великих Луках, и для чего? — Чтоб он был «от Литвы оплечьем Новугороду». Оплечье, стража на границе с вражеской землей — это самый существенный интерес такого города, как Новгород, который желал быть первенствующим в земле и стремился упрочить свое благосостояние посредством торговли. Как же иначе он должен был бы относиться к своим оплечьям, по крайней мере — главным, как не поблажать им до некоторой степени? Вот тут-то и есть, как нам кажется, причина того сумбура в отношениях Новгорода и Пскова, тех как бы независимых и в то же время зависимых отношений Пскова к Новгороду, следы которых явно проходят через всю начальную историю Пскова до половины XIV века. Припомним, при этом, что Псков и получил-то автономию именно по поводу нужды в нем, какая представилась, в 1348 г., Новгороду в борьбе его со шведами.

Что касается состояния и деления самого города в древнее время, то относительно этого предмета до нас дошли некоторые, хотя и отрывочные, известия. Центр города, как и в других древних городах, назывался Детинцем; первоначальные укрепления его были деревянные, и только кн. Довмонт обвел его каменною стеною, которая и называлась, да и теперь остатки ее называются Довмонтовою стеною, он находится на мысу, образуемом правым берегом реки Великой и левым — речки Псковы; внутри его была церковь св. Троицы, основанная св. кн. Всеволодом-Гавриилом. При расширении города за Детинцем образовалась новая часть его, которая носила название Крома или Кремля, в этой части между прочим, находилось торговище; она также обнесена была стеной и носила название, по отношению к Детинцу, Застенья или Среднего города — по отношению к Детинцу и дальнейшему приращению города. К Среднему городу примкнул впоследствии посад Полонище, который также вошел в состав города и в 1465 году также обнесен был стеною. Запсковье, о котором мы уже говорили выше, в XV в. было окружено деревянною стеною, которая заменена была впоследствии каменною. Поселение на левой стороне р. Великой уже в XIII в. известно было под именем Завеличья и было впоследствии средоточием иноземной торговли. — Подобно Новгороду Псков делился также на концы, из которых нам известны только шесть (может быть, их только и было шесть): Торговый, Городской, Больвинский, Опоцкий, Острый и на Запсковьи Богоявленский. В летописи относительно концов, между прочим, находится следующее известие под 1468 г.: «Весь Псков поделиша по два пригорода на все концы, коему же концу к старым пригородом новыя жеребьем делили». Таким образом, говорит К. Н. Бестужев-Рюмин, концы в Пскове составляли свои особые общины и имели отношения к земле, неизвестные в Новгороде; они не были простыми административными единицами, а, как сказано, составляли общины, из соединения которых слагался город. Концы эти имели свое управление, своих выборных старост; кончанские бояре, купцы и черные люди, как и в Новгороде, принимали деятельное участие в делах Псковской земли. Концы, в свою очередь, делились на улицы, которые также составляли свои общины; уличане носят название соседей. У Пскова, как и у Новгорода, были свои пригороды, но ни откуда не видно, чтобы они имели такое же политическое значение, как пригороды новгородские. Следующее летописное известие лучше всего характеризует отношения пригородов к Пскову: «Псков успалився испродал (подверг наказанию, пени) Опочан, а взял 100 рублев, да дали князю Ярославу, что они повесили татя коневого, а без псковского повеления». Следовательно, пригороды, в важных делах, должны были обращаться к Пскову. Сословия в Псковской земле встречаем те же, что и в земле Новгородской; это — бояре, купцы, земцы, получившие землю в кормление с обязанностью службы; сельское население носило название смердов, обязанных князю и Пскову данью и работами.

Но обратимся к краткому изложению истории Пскова до 1348 г., когда он сделался автономным и стал называться младшим братом Господина Великого Новгорода.

Владея Новгородом, Владимир Святославич, естественно, владел и Псковом, как пригородом Новгорода. Но после Владимира, когда великим князем киевским был сын его Ярослав, в Пскове сидел младший из братьев последнего, Судислав. Летопись сохранила известие, что Ярослав, в 1036 г., по какой-то клевете на Судислава, посадил последнего в Пскове в темницу, в которой он сидел до 1059 г. В этом последнем году племянники Судислава, — Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи, — освободив его из поруба, «заводиша его к роте» (присяга), и тот целовал крест, но на чем, неизвестно, хотя можно предполагать, что с него брали клятву в том, что он не будет домогаться великокняжеского стола ... В следующем году мы видим псковичей в походе вместе с новгородцами: Изяслав Ярославич, занимавший Новгород после брата своего Владимира, а с 1054 г. занявший Киевский великокняжеский стол, в 1060 г. ходил на ссолов или сосолов и возложил на них дань в 2000 гривен; те обязались платить, но, изгнав сборщиков податей, повоевав Юрьев, пошли, пустоша страну, по направлению к Пскову; против сосолов выступили псковичи и новгородцы; в битве русских пало 1000, а сосол — без числа. — В 1136 или 1137 г. новгородцы, пригласив к себе на вече псковичей и ладожан, постановили изгнать от себя кн. Всеволода Мстиславича, из-за которого потом возгорелась вражда между Псковом и Новгородом, едва не дошедшая до кровопролития. Здесь, очевидно, как в Новгороде, так и в Пскове шла борьба между двумя партиями, так как мы видим, что в 1137 г. в Вышгород (киевский, который получил Всеволод от великого князя) приходят из Новгорода посадник Константин Микульчич (Микулинич) и другие лица, а также новгородские и псковские приятели Всеволода, и приглашают последнего на княжение. Всеволод в том же году приехал в Псков и с честью посажен был на псковском столе. Весть о приезде Всеволода произвела в Новгороде мятеж, и из последнего многие бежали к князю в Псков. Очевидно, тут была борьба партийная, и если Псков принял к себе князя, то это значит только, что верх взяла та новгородская партия, которая желала этого князя и которая успела притянуть на свою сторону Псков.

По смерти Всеволода (11-го февраля 1138 г.), причисленного к лику святых, псковитяне «яшася» по брата его Святополка, которого не хотели иметь у себя новгородцы, на которого, в 1139 г., сами же, при изменившихся обстоятельствах, просили у великого князя Всеволода Олеговича; последний, однако, не отпустил в Новгород ни Святополка, ни брата его Изяслава, дав им Берестье. Но при перемене обстоятельств, года через два, он все-таки отпустил Святополка в Новгород.

Итак, желание быть самостоятельным в Пскове высказывалось сильно в XII в.; но оно, по-видимому, не предполагало разрыва с Новгородом. Мы видим, что в XII в. Псков действует часто рука об руку с Новгородом: так, псковичи помогают Роману Мстиславичу, когда Андрей Боголюбский озлобился на Новгород и в 1068 г. ходил на него с полочанами. В 1177 г. в Новгороде во второй раз сел Мстислав Ростиславич, а в Пскове в то же время мы видим какого-то племянника его Бориса, которого не все там желали. В 1178 г. Мстислав Ростиславич с успехом ходил на Чудскую землю; на обратном пути он зашел в Псков «и изойма сотьскеи про Бориса сыновца своего, зане не хотяхуть сыновца его Бориса; и тако утвердив с людьми, и иде оттуду Новугороду». В самом конце XII в. псковичи, также совместно с новгородцами, действуют против западных соседей: в 1190 г. они отразили напор поморской чуди, в 1191 г. с новгородцами и князем Ярославом Владимировичем ходили также на чудь, причем взят был Юрьев; в 1192 г. сам Ярослав приходил в Псков, откуда отпускал двор свой с псковичами опять на чудь, причем взята была Медвежья Голова (Оденпе); в 1198 г. псковичи принимают участие в походе Ярослава Владимировича на Полоцк.

В XIII в. мы также видим во Пскове особых князей, но и эти князья опять были под рукой Новгорода. В исходе XII в. в Новгороде взяла перевес партия суздальская, и мы видим там детей Всеволода III Юрьевича, Константина и Святослава. Но в 1209 г. новгородцы приняли к себе Мстислава Мстиславича Удалого, и в Пскове мы видим брата его, Владимира, которого в 1211 г. Мстислав Мстиславович перевел в Великие Луки, а в 1213 г. мы опять видим его во Пскове, откуда его в названном году выгнали за дружбу его с немцами. В следующем 1214 г. в Пскове мы видим Всеволода Мстиславича (в этом году он ходил с Мстиславом новгородским на чудь), сына Мстислава-Бориса Романовича, а потом Владимирова сына Ярослава, который также ушел вскоре к рыцарям в Ливонию, но и там не оставлял своих притязаний на Псков, раздавая на словах псковские земли. Изгнанный Владимир ушел к полоцкому князю, но, не находя здесь защиты, уехал в Ливонию и там получил фогтство, управлял какою-то Идумейскою областью, лежащею между Ригой и Венденом. Он даже женился (значит, во второй раз) на немке, на племяннице рижского епископа Альбрехта. Но вскоре и из Ливонии Владимира прогнали будто бы за то, что его корыстолюбие было противно немцам, а на самом деле за то, что он смущал новообращенных в латинство. После 1215 г. мы видим Владимира опять в Пскове: в 1216 г. он принимал участие в войне брата своего Мстислава с Ярославом II Всеволодовичем. Во время этой войны он вместе с Мстиславом ходил на помощь к городцу Ржевке, который осажден был Святославом Всеволодовичем, взял и сжег город Кснятин, повоевал все Поволжье, участвовал в Липицком бою, вместе с другими преследовал вел. кн. владимирского Юрия Всеволодовича до самого Владимира и, «победивше силнии полкы и вземше свою честь и славу», возвратился в Псков. В следующем 1217 г. он ходил с новгородцами к Медвежьей Голове, а в 1226 г. участвовал в битве Ярослава Всеволодовича с литовцами под Усвятом. Вскоре после этого он, как полагает Карамзин, скончался.

С утверждением в Новгороде Ярослава Всеволодовича, человека крутого и энергичного, Псков, по-видимому, должен был потерять всякое проявление своих стремлений к самостоятельности. На деле, однако, вышло не так: энергия с одной стороны вызывала энергию с другой. В 1228 г. новгородцы ходили на Емь. Но еще до этого похода Ярослав с посадником Иванком и тысяцким Вячеславом пошел в Псков; услышав об этом, псковичи затворились в городе и не пустили к себе князя. Постояв на Дубровне, Ярослав возвратился в Новгород. «Промъкла бо ся весть бяше си в Пльскове, замечает летописец, яко везеть (Ярослав) оковы, хотя ковати вяцьшее мужи». Прибыв в Новгород, Ярослав собрал вече на владычнем дворе и такую речь держал к новгородцам: «не мыслил есмь до псковичь груба ничего ж; — н везл есмь был в коробьях дары: паволокы и овощь, а они мя обьсчьствовали, — и положи на них жалобу велику». Псковичи, однако, не верили почему-то в дары Ярослава и приняли предосторожности... Ярослав, положив на псковичей «жалобу велику», привел в Новгород из Переяславля полки свои, говоря, что хочет идти на Ригу. Как только весть об этом дошла до Пскова, граждане последнего заключили наступательный и оборонительный союз с немцами: Псков обязывался помогать немцам против усилившейся тогда Литвы, которая делала набеги как на владения ливонцев, так и на Псковскую землю; с своей стороны немцы обязывались помогать Пскову против Новгорода. Итак, Ярослав Всеволодович привел в Новгород переяславские полки. «Князь зовет нас на Ригу, а идти хочет на Псков», говорили новгородцы. В то же время Ярослав послал во Псков какого-то Мишу с таким предложением: «пойдите со мною на путь, а зла до вас есмь не мыслил никото-раго же, а тех ми выдайте, кто мя обадил к вам». — «Тобе ся, княже, — отвечали псковичи, — кланяем и братьи новгородьцем; на путь не идем, а братьи своей не выдаем, а с рижаны есме мир взяли. К Колываню есте ходивъше, серебро поймали, а сами поидосте в Новъгород, а правды не сотвористе, города не взясте, а у Кеси такоже, а у Медвеже Голове такоже, а за то нашю братью избища на озери, а иши поведени; а вы роздравше та, прочь; или есте на нас удумали? тъ мы противу вас с святою Богородицею и с поклоном, то вы луче нас изсечите, а жены и дети поемлете собе, а не луче погании, тъ вам ся кланяем». Новгородцы, с своей стороны, заявили князю, что без своей братьи, псковичей, и они не пойдут. Князь всеми мерами старался поднять новгородцев, но последние стояли на своем. Между тем, псковичи привели немцев, чудь, лотыголу и ливь, но теперь должны были отпустить их, а тех, «кто имал придатък (дары) у Ярослава», выгнали из Пскова: «пойдите по князи своем, нам есте не братья», сказали этим мздоимцам псковичи. Ярослав, не успевши в своих намерениях, удалился в Переяславль.

В 1232 г. псковичи помирились с Ярославом и взяли от него в князья к себе сына Мстислава Мстиславича Удалого, Юрия Мстиславича. Однако партии не умолкали в Пскове, и в 1240 некто Твердило изменой отдал Псков немцам, которые завели в нем свое управление; одним из правителей был и этот Твердило. Но в 1242 г. Александр Ярославич освободил Псков, и с этого времени до 1266 г., т. е. до кн. Довмонта, в Пскове были, так сказать, только случайные князья: в 1255 г. в Пскове засел бежавший из Твери кн. Ярослав Ярославич, но его вскоре перетянули в Новгород; затем, опять случайно, в 1257 г. в Псков бежал из Новгорода сын Александра Невского, Василий, а в 1266 г., когда Новгород опять принял к себе князя тверского Ярослава Ярославича уже в качестве великого князя владимирского, в Пскове посажен был сын последнего, Святослав. В том же 1266 г. в Псков прибежал из Литвы, вследствие происходивших в последней междукняжеских усобиц, князь Довмонт со всем своим родом; он принят был с честью, крещен (с именем Тимофея) в соборной церкви св. Троицы и посажен на псковском столе. Количество воинских подвигов Довмонта хотя и не соответствует продолжительности его княжения (он княжил до 1299 г.), тем не менее, эти немногие подвиги были истинно геройскими. Уже в год прибытия во Псков Довмонт ходил с псковичами на Литву и возвратился с победой. Вероятно, любовь, с какой псковичи приняли Довмонта, была причиной того, что Ярослав Ярославич хотел идти ратью на нового псковского князя, совместника его сына, и только несогласие на то новгородцев удержало великого князя от исполнения им своего желания. В 1267 г. Довмонт с псковичами и новгородцами опять ходил на Литву; ходил, из Новгорода, вместе с другими русскими князьями на ливонских немцев, участвовал в битве при р. Кеголе, а в следующем 1268 г. «прошед горы непроходимыя и Вируян плени и до моря и повоева поморие», возвратился в Псков с многочисленным полоном. В 1271 г. немцы тайно пришли в Псковскую область и взяли несколько сел, — Довмонт выступил и разбил их на р. Мироповне, а в следующем 1272 г. немцам опять пришлось испробовать тяжелый меч Довмонта. Рижский магистр («местер»), говорит летописец, узнав о мужестве и храбрости Довмонта, задумал пленить дом св. Троицы (т. е. Псков), а псковичей избить; Довмонт, когда до него дошел об этом слух, приходит в Троицкий собор, кладет меч свой перед алтарем и со слезами молится; игумен Исидор, со всем иерейским чином, берет меч, препоясывает им князя и благословляет на борьбу. Тогда Довмонт, исполнясь «ярости мужества», не дождавшись даже большего новгородского полка, вышел против врагов только с наличными воинами, разбил немецкие полки, самого «местера» ранил «по лицу», сжег чудские селения и возвратился в Псков с большим полоном. Если в данном случае и можно чувствовать в летописце некоторый дух местного патриотизма, то можно и то вывести из его известия, что он не был современником описываемых им событий, и если писал о данном факте с некоторой восторженностью, то были же какие-нибудь причины этого... Но докончим передачу известий о Довмонте: в 1281 г. он ратовал за тестя своего, вел. кн. Димитрия Александровича, а в 1299 г. совершил последний подвиг в своей жизни — разбил напавших на Псков немцев, из которых многие взяты были им в плен и отправлены во Владимир к великому князю. В том же году Довмонт скончался.

После Довмонта мы видим в Пскове какого-то литовского князя Давыдка, которого некоторые из наших историков, едва ли справедливо, считают сыном Довмонта. Благоговение, с которым псковичи относились к Довмонту до, а тем более — по смерти его, не позволило бы летописцу говорить неопределенно о Давыдке, как о сыне, можно сказать, обожавшегося в Пскове князя. Во всяком случае, об этом Давыдке или Давиде мы знаем из летописей только то, что в 1322 г. он был во Пскове, что в 1323 г. (значит, успел уйти в Литву) псковичи посылали к нему с приглашением прибыть во Псков. Кн. Давид в том же году приехал и ходил с псковичами в Немецкую землю до Колываня. Более об этом князе летописи ничего не говорят. Затем в Пскове два раза сидел тверской князь Александр Михайлович, при котором псковичи сделали в 1331 г. неудачную попытку обособиться от Новгорода в церковном отношении. Александр, как известно, вместе с сыном его Федором был убит в Орде в 1339 г. Вскоре потом мы видим в Пскове кн. Александра Всеволодовича. В 1341 г. сентября 9-го немцы убили в Лотыголе, в сели Опочни, во время мира, пятерых псковских послов, вследствие чего псковичи пошли и 21-го декабря повоевали Лотыголу, в то время, как в Пскове на княжении сидел кн. Александр Всеволодович. Этот князь, «учинив розратье с немци», разгневался на псковичей и бежал из Пскова. Псковичи поехали за ним с поклоном, посылали к нему послов в Новгород также с поклоном, чтоб возвратился, но князь «отречеся псковичем». Тогда псковичи не один раз кланялись и новгородцам, чтобы дали им наместника и оказали помощь в борьбе их с немцами, — но ни того, ни другого новгородцы не сделали для псковичей. А между тем зимой немцы пришли в большом количестве и поставили Новый городок на р. Пижве, на псковской земле. Но и псковичи, в то время как немцы ставили городок, ходили в небольшом количестве за Нарову и взяли посад у Ругодива. Однако без князя псковичи не хотели оставаться, и вот, «нагадавшеся», они отправили в Витебск к Ольгерду послов с просьбой о помощи: «Братья наши новгородцы нас повергли, говорили послы от имени всего Пскова, не помогают нам; помози нам, господине, в се время»... Не дождавшись еще ничего положительного на свою просьбу от Ольгерда, псковичи весной пошли с посадником Ильей в р. Эмбах («Омовжу») и 2-го мая повоевали немецкие села по обоим берегам этой реки. В том же году Филипп Ледович и Елевферий Селкович послали к жителям г. Острова спросить, не желают ли они воевать Лотыголу; те согласились и условились относительно времени и места, когда и где собраться; назначили собираться «на княжи селе на Изгоях». Филипп и Елевферий в урочное время явились на Изгои с 60 охочими мужами, между тем как остальные псковичи и островичи замедлили; в то же время и немцы в количестве более 200 человек вышли воевать псковские волости и встретились с псковичами на Изгоях июня 5-го. В первой схватке немцы убили Филиппа Ледовича, а Елевферий бился с ними от восхода солнца до полудня и также пал в битве. Утомившись, псковичи отступили, и немцы начали переправляться через р. Великую с трупами павших в битве, как подоспели островичи с посадником Василием Анисимовичем и ударили на них: одни были побиты, другие утонули в реке. В том же месяце, «догадавшеся псковичи пешци, молодые люди», в количестве пятидесяти человек, воевать Занаровье, между тем как, в то же время, немцы, перебравшись за Нарову, по берегу последней воевали псковские села. Встретившись с немцами, псковичи побили их и, забравши брошенные ими добычу, оружие и одежды (порты), возвратились в Псков. Зимой не менее успешно действовал против немцев псковский посадник Володша Строилович. Между тем, Ольгерд надумал отправить в Псков воеводу своего, кн. Юрия Витовтовича, а 20-го июля и сам прибыл в Псков с братом Кейстутом и сыном Андреем (еще не крещеным, но уже носившим христианское, молитвенное, по летописи, имя). Ольгерд отправил кн. Юрия с псковичами на границу добывать языка; Юрий, захватив по дороге жителей Изборска, в начале августа встретился с большой немецкой ратью на Мекужицком поле (у речки Мекужицы); в неравном бою пск

Андрей Ольгердович, как выше упомянуто, посылал в Псков наместников, но это не нравилось псковичам, которые потому и не хотели повиноваться им. Это раздражило Андрея, и он, в 1348 году, оставил Псков. Злобу свою он вымещал тем, что в Литве и Полоцкой области грабил псковских гостей и однажды разорил несколько сел пригорода Воронача. В том же 1348 г. Псков сделался автономным, о чем мы уже говорили выше.