Неугасимая лампада

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

Неугасимая лампада

Вот уже семнадцатый сентябрь в Алуште проходит под знаком очередной, теперь 135-й годовщины со дня рождения Ивана Сергеевича Шмелева — «знатока и мага злототканного русского языка и мастера бытописания», как его называл друг — писатель, академик Сергей Николаевич Сергеев-Ценский.

Нынче год особенный, отмечается юбилей выдающегося русского писателя, чья драматическая судьба связана с Крымом и Алуштой, и потому в литературном музее его имени собралось немало гостей — участников широко известных и у нас, и за рубежом международных Шмелевских чтений.

…К 1990 году интеллигенция и общественность стали все более активно говорить о писателе-эмигранте И.С. Шмелеве. Начали публиковаться его произведения и статьи о нем в крымских и центральных СМИ. Все настойчивее шла речь о возвращении культурного наследия на родину, о необходимости создания музея.

«Он живой костер жертвенного переживания — того, что в мире, того, что судьбинным ходом превратило Россию в святую мученицу, ждущую своего избавления от пыток. Он неугасимая лампада призывного творческого слова, которое давно не звучало у нас так глубинно…» — писал о Шмелеве поэт Серебряного века Константин Бальмонт в своем очерке «Горящее сердце».

Откуда же берут начало истоки творчества Ивана Сергеевича, писателя «сильного темперамента, страстного, бурного, очень одаренного и подземно навсегда связанного с Россией, в частности с Москвой, а в Москве особенно с Замоскворечьем?» Писателя, который и в Париже остался «замоскворецким» человеком, как заметил Борис Зайцев — друг и единомышленник писателя, разделивший с ним горькую долю эмиграции. Наверное, ответ как раз и заключен в последних словах этой краткой, но емкой характеристики: оттуда — из Замоскворечья, из Кадашевской слободы…

«В нашем доме появлялись люди всякого калибра и всякого общественного положения. Во дворе стояла постоянная толчея. Работали плотники, каменщики, маляры, сооружали и раскрашивали щиты для иллюминации… Заливались стаканчики, плошки, кубастики. Пестрели вензеля. В амбарах было напихано много чудесных декораций с балаганов. Художники с Хитрова рынка мазали огромные полотнища, создавали чудесный мир чудовищ и пестрых боев… «мастаки и архимеды», как называл их отец, пели смешные песенки и не лазили в карман за словом. Слов было много на нашем дворе — всяких. Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова. Здесь, во дворе, я увидел народ. Я здесь привык к нему и не боялся ни ругани, ни диких криков, ни лохматых голов, ни дюжих рук. Эти лохматые головы смотрели на меня очень любовно.

Мозолистые руки давали мне с добродушным подмигиванием и рубанки, и пилу, и топорик, и молоточки и учили, как «притрафляться» на досках, среди смолистого запаха стружек, я ел кислый хлеб, круто посоленный, головки лука и черные, из деревни привезенные лепешки. Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог. Здесь я слушал летними вечерами после работы рассказы о деревне, сказки и ждал балагурства. Дюжие руки ломовых таскали меня в конюшни к лошадям, сажали на изъеденные лошадиные спины, гладили ласково по голове. Здесь я узнал запах рабочего пота, дегтя, крепкой махорки. Здесь я впервые почувствовал тоску русской души в песне, которую пел рыжий маляр: «И-эх и темы-най лес… да эх и темы-най…» Я любил украдкой забраться в обедающую артель, робко взять ложку, только что начисто вылизанную и вытертую большим корявым пальцем с сизо-желтым ногтем, и глотать обжигающие щи, крепко сдобренные перчиком…»

Там, в Кадашевской слободе, живая и первородная московская жизнь заронила в душу будущего писателя зерна творчества, там формировалось его сознание. «Во дворе было много ремесленников — бараночников, сапожников, скорняков, портных. Они дали мне много слов, много неподражаемых чувствований и опыта. Двор наш для меня явился первой школой жизни — самой важной и мудрой. Здесь получили тысячи толчок для мысли. И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получал от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами…»

И.С. Шмелев, по свидетельству современников, был личностью цельной, православной веры, горячий и пламенный борец за единение славян по принципу православно-христианского, соборного сознания.

Это чрезвычайно актуально сегодня, когда противниками православия делаются попытки раскола христианского мира по политической целесообразности, что продемонстрировал, к примеру, прецедент в Киеве в дни празднования 1020-летия Крещения Руси. В матери городов русских, к счастью, не состоялась затея создания поместной церкви, независимой от Московского патриархата, но очень зависимой от западных недоброжелателей России. Удалось предотвратить разрыв Украинской православной церкви Московского патриархата (УПЦ МП) с Русской православной церковью (РПЦ). Что это означает? Задачи ставились амбициозные: чтобы раз и навсегда покончить с идеями славянского единства, воспрепятствовать возрождению союза народов России, Украины и Белоруссии, уничтожать как религиозные, так и духовно-нравственные узы всех братских славянских народов. Как известно, опасность раскола славянского мира сумел предвидеть константинопольский патриарх Варфоломей I, хотя его всячески искушали перспективой создания в Украине единой поместной церкви под его покровительством, стать главой одной из густонаселенных православных стран — хотя бы ценой того, что в Украине это посеяло бы рознь и раздоры, которые тут же отбросили бы тень на вселенское православие.

Константинопольский патриарх Варфоломей I — человек ясного ума и твердой воли — своего благословения не дал, не стал потакать раскольникам. Впрочем, это не только заслуга патриарха Варфоломея I, но и широких народных масс верующих и неверующих украинцев, которые все еще сильно ощущают единство духа с братским русским народом. Разделение двух братских народов — русского и украинского — по религиозному признаку не состоялось. Вот почему православное мировоззрение Ивана Шмелева актуально звучит и сегодня, укрепляет нашу веру в Господа и дружбу всех славян мира.

…В конце мая 2000 года прах Ивана Сергеевича Шмелева и его жены Ольги Александровны через пятьдесят лет после смерти писателя вернулся на родину, в Россию, и, согласно его завещанию, был захоронен в некрополе Донского монастыря. Это событие стало символом возрождения русской духовности. Можно усмотреть Божий промысел в том, что это произошло… «Настало время, когда мы можем воздать должное этому прекрасному человеку, православному писателю и истинному русскому патриоту, — говорил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II 13 июня 2000 года в своем «Слове о русском писателе Иване Шмелеве», произнесенном в Донском монастыре при перезахоронении праха писателя. — Прежде казалось, что это время никогда не наступит. На примере жизни Ивана Сергеевича мы видим, как тяжело для русского православного человека пребывание на чужбине. Горькая была разлука с родной землей, с любимой Москвой, с русскими святынями, с родными могилами, со всей красотой православной жизни, неповторимым бытом старой Москвы, укорененным в православии. Все это Иван Сергеевич Шмелев воссоздал в своих книгах, написанных в изгнании. Этим он совершил писательский и человеческий подвиг. Его сочинения для русских людей в эмиграции стали больше, чем просто литературой, ими утоляли духовный голод.

…Хочется надеяться, что сегодняшнее событие — это начало возвращения на родную землю останков других достойных сынов России. За границей они никому не нужны, и их могилы будут забыты. Но если мы хотим возродиться как народ, мы должны помнить и почитать своих славных предков».

И.С. Шмелев был одним из самых близких друзей Ивана Ильина, считал этого выдающегося русского философа-эмигранта своим духовным водителем.

Они познакомились только в изгнании, когда после зверского расстрела бел-куновскими большевиками в 1921 году сына писателя Сергея, служившего у Врангеля и не покинувшего Крым с отступившей Белой армией, в ноябре 1922 года Иван Сергеевич вместе с женой Ольгой Александровной выехал по приглашению И.А. Бунина из России в Берлин, а впоследствии перебрался на постоянное жительство в Париж. Одному из своих старых друзей он написал так: «…не случись со мной этой страшной неправды, я никогда бы не ушел из России».

«Переписка двух Иванов» — Шмелева и Ильина — началась в 1927 году и продолжалась вплоть до смерти Шмелева (впервые опубликована в Собрании сочинений И.А. Ильина под составлением профессора Н.П. Полторацкого).

В первом своем письме замечательный русский писатель обращается к русскому философу со словами признания: «Не раз, не раз подрывался я написать Вам, приветствовать Вас за стойкость, за блеск дарования, за мужество в борьбе, за великую честность перед Россией, за высокую и одухотворенную человечность — русскость! За ту горькую и такую нужную нам всем правду, которую Вы ищете, находите и поясняете всем…»

Положение Шмелева в эмиграции было незавидным. От голода и изнурительного труда он тяжело болел. И если соратники по перу зачастую были сыты и благополучны, язвеннику Шмелеву Ильин добывал гречку, доставляемую их США, делился с ним из Швейцарии продуктами. «Ваша дружба, Ваши письма, Ваши взирания на меня, Ваш досмотр и путь (все это в Ваших трудах творческих!)… были мне опорой, великой помощью, — писал Шмелев Ильину. — Ободрением, указанием, что иду правильно. Мы в одном дышле. Вы столько сделали для России, для постижения ее, для формировки национальной души! Вы породили плеяду — новой национальной христианской — русской интеллигенции. Это уже врезано в историю русской культуры».

После смерти жены (1936 г.) писатель выражал желание поселиться при монастыре, но считал, что еще не все его замыслы воплощены в слово. Для поправки здоровья Иван Сергеевич 24 июня 1950 года поехал в русский православный монастырь Покрова Божией Матери в Бюсси-ан-От (под Парижем) и там в день приезда скончался, словно исполнив свою заветную мечту и завершив все свои земные дела. Похоронен он был на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа рядом с женой.

…Среди различных тем, которые затрагивает И.С. Шмелев и которые очень волнуют его (творчество, Родина, судьбы русской интеллигенции, духовность и пр.), есть и сожаление о том, что воспитание современного человека (сороковые годы. — В.Ю.) проходит вне церкви и общество не обращает внимания на религиозные основы нравственности: «Что особенно горестно, не улавливаешь в органах печати даже попыток посмотреть на все с нравственной высоты, от общего, от основ бытия».

Вряд ли утратили свое глубокое значение эти слова писателя и нынче, хоть и повернулось, казалось бы, наше общество к Богу (зачастую есть в этом немало показушного), все же нельзя говорить о нравственности, особенно среди власть предержащих, среди политиков, бизнесменов, да и многих людей искусства тоже.

В 2000 году одна из участниц IX Международных Шмелевских чтений Л.Ф. Попова-Бринхильдсволл из Германии отмечала: «Шмелев гневается на Запад, что Россию грабят, ее унизили, сузили, превратили в дикое поле, в колонию. Упрекает, что «Россию выволокли на свалку, забыли Россию великих дел». Он хочет для России свободы, но американская демократия без души неприемлема для него и для его России…»

Уместно привести слова географа Е.В. Максимова, которые не только находятся в согласии со взглядами И.С. Шмелева, но кажется, что сказаны им самим: «Наше время — время массированной агрессии доллара, порнографии, антиправославной ереси и религиозных сект. Наша образованная публика также в значительной части своей ориентируется на Запад. А про родную землю забыли… Забыли православную веру, забыли героическое прошлое своего народа».

В 1920 году, в период массовой эвакуации, за рубеж ушло на кораблях около 150 тысяч человек — солдат, офицеров, казаков, гражданских беженцев, не принявших октябрьский переворот и красный режим. Многим из них там, на Севастопольском причале, казалось, что покидают родину лишь на короткое время — на несколько недель, ну, может, месяцев. Оказалось, для большинства — навсегда… Три с половиной миллиона человек ушло из России в эмиграцию в 20-х годах. Один из поэтов русского зарубежья (совсем недавно открытый у нас критиком Валерием Хатюшиным), эмигрант первой волны, офицер лейб-гвардии Атаманского полка Николай Туроверов написал о днях прощания с родной землей и со страной, которой уже не было, такие строки:

Мы шли в сухой и пыльной мгле

По раскаленной крымской глине,

Бахчисарай, как хан в седле,

Дремал в глубокой котловине.

И в этот день в Чуфут-Кале,

Сорвав бессмертники сухие,

Я выцарапал на скале:

Двадцатый год — прощай, Россия…

Обо всем этом и многом другом говорили участники XVII Крымских международных Шмелевских чтений «И.С. Шмелев и писатели литературного зарубежья» в сентябре сего года в Алуште. В них участвовали как известные литературоведы и историки России, Украины, Белоруссии, так и филологи Англии, Польши. Творчество Шмелева позволяет нынешним исследователям во многом понять процесс первой волны русской эмиграции в широком идейном и литературном контексте.

«Я знаю, есть у меня обязательство перед русским читателем… ибо чуется мне, видится духовным взором, что все это не случайно, а дается… Я хочу сам уйти в наши просторы русские… и все пронизать святым…» — так напишет Шмелев в одном из писем Ольге Александровне Бредиус-Субботиной в начале сороковых годов.

Он ушел и в русские просторы, и в просторы русской души, но главное — в нашу неизбывную память.

Владимир ЮДИН, участник XVII Крымских международных Шмелевских чтений По материалам сайта http://vesvladivostok.ru

Другие статьи по теме:

Женщины «всесоюзного старосты»