Типография Левинсона в Трехпрудном переулке (Цветаевы — отец, основатель и директор нынешнего Музея им. Пушкина, и поэт Марина Цветаева — жили в Трехпрудном переулке, 8). Дом мало похож на типографию, скорее уж на английский особняк с его готическими эркерами. Все покрашено зеленым, старая входная дверь сохранилась, хотя и лакирована красным.
А между тем порой нельзя раздобыть чего-то простейшего и само собой разумеющегося, например приправы, от которой не желает отказываться чужеземный желудок, — и это доказывает, что такие магазины уподобляются искусственным островам, отделенным и от советской, и от западной сферы потребления.
Практически нет ни одного общественного учреждения, ни одной большой фабрики без собственной спортивной организации; около 3 200 «физкультурных коллективов» и более 100 клубов, среди которых такие знаменитые, как «Торпедо», «Серп и молот», «Спартак», — это выражение «массовой спортивной работы», охватывающей около миллиона москвичей.
«Московская весна» 1950—1960-х гг. так и не смогла достичь уровня «бури и натиска» советского модерна. Как известно, с тех пор неуклонно наступали холода. Профессор Мстислав Ростропович, еще упоминающийся в истории Консерватории как лауреат Ленинской премии и в 1956 г. именно в Консерватории познакомившийся, например, с Вилья-Лобосом, живет сегодня в изгнании.
А затем решения посыпались одно за другим, просто-таки начали сдвигаться горы. В июне 1931 г. пленум ЦК ВКП(б) принимает решение о непосредственном начале строительства метро. В ноябре выкапываются пробные шахты и сооружаются башенные надшахтные копры. В 1932 г. геологи исследуют почву вдоль запланированной линии. В соответствии с решением Совнаркома строительство метро превращается «в важнейший государственный строительный проект».
На пленуме Союза архитекторов в 1939 г. Мордвинов, один из руководителей сталинской фракции, ничего кроме хвалебных слов не мог сказать об этом проекте, «штурмующем небо», который в конечном счете обязан своим существованием мудрому руководству партии. Его речь закончилась, по обычаю тех лет, здравицей в честь «нашей великой и мудрой партии» и «нашего вождя, великого Сталина». Протокол фиксирует: «Бурные аплодисменты, все встают».
В некоторых из этих помещений конденсировался дух времени, с определенным упреждением осмысливалась история, разрабатывались апокалиптические сценарии или репетировались спектакли революционного театра.
Их должно связывать что-то более сильное, нежели просто стилистическое родство. Так оно и есть: семь высотных зданий, по сей день определяющих силуэт Москвы, построены на самых важных, самых заметных местах города. Все они обращены к одной точке пересечения. Но точка эта — не Кремль, а «Дворец Советов», несуществующий и все же существующий. Как охарактеризовать это в двух словах, какая напрашивается метафора? Периферия без центра?
Путешественнику знакомы первые в те давние времена дома возле Красной площади — гостиницы «Националь», «Метрополь» или «Центральная», но есть, как уже говорилось, и большие улицы, передающие атмосферу и линии своего времени. Они пытались сгладить, смягчить жесткость трудовой, лихорадочной жизни города с помощью возвращения к орнаменту, вплетения экзотических мотивов. Нью-Йорк — это город небоскребов Манхэттена.
Что представляет собой город, проявляется и в том, какие в нем выпускают и читают книги. После первой же поездки в Прагу я придерживаюсь мнения, что знакомиться с чужим городом лучше всего сначала через букинистические магазины. С тех пор я хожу в книжные магазины на Грабене и Староместской площади не столько с деловыми целями, сколько в поисках сувениров.
Не случайно монастыри — «оплоты мрачного средневековья» — после революции преобразовывались в очаги просвещения; не случайно женский Новодевичий монастырь превратился в Музей освобождения женщины.
Гораздо труднее, для меня во всяком случае, узнать в Архангельском соборе (1505—1509 гг.) работу миланского зодчего Алевизо Нуово или в Успенском соборе (1467—1479 гг.) — творение архитектора Аристотеле да Фиораванти. Для историка-искусствоведа ассоциация с Дворцом дожей может быть очевидной.
Татлин взгромоздил друг на друга три этажа, вращавшихся вокруг вертикальной оси, и связал ось с обегавшей снаружи спиралеобразной каркасной конструкцией, что создало общую высоту в 400 метров. Проект не имел шансов на осуществление, но своим сочетанием технической фантазии и революционной романтики заставил работать архитектурную мысль 1920-х гг. во всем мире.
На близком расстоянии контуры расплываются, краски, разделенные нежными полутонами, сливаются, становятся неопределяемыми, пестрая поверхность распадается на опасно придвигающиеся отдельные точки.
Если вновь прибывший стоит на одном из мостов через Москву-реку, то далеко на востоке, где в нее впадает Яуза, он увидит высотное здание на Котельнической набережной как крайнюю восточную границу горизонта, а «Украину» или даже университет на Ленинских горах — как крайний предел горизонта вообще. Или выйдет он, например, со станции метро «Кировская»5 через дверь, созданную рационалистом Н. А. Ладовским, на поверхность земли. А что его встретит?
Но при контакте между видящим и предметом происходит нечто удивительное: сила предмета переходит на видящего. Заключенная в предмете энергия переносится, высвобождается, обретает слово, тогда как знающий заставляет вещи говорить — внешне великодушный, а на деле уничтожающий жест хозяина.
Но истории «Метрополя» нет. Правда, есть истории, в которых «Метрополь» представляет собой декорацию, почти неодолимый магнит, чье силовое поле захватывало большинство гостей Москвы. Эренбург видел здесь в марте 1917 г., когда Москва ждала «третьего звонка», как отчаявшиеся французские либералы пьют шампанское, расплачиваясь большими листами неразрезанных керенок.
В фотоальбомах советских государственных издательств, например «Авроры» или «Прогресса», свет города сияет из настоящего в прошлое, увенчивает его историю взгляд на новейшую модернизированную Москву; история в известной степени накопила материал, из которого с железной логикой должна была возникнуть современная Москва, предстающая ныне взгляду наблюдателя. И нет места никаким трещинам, разломам, никакой неясности.
Нужно, однако, просто соединить главные монастыри воображаемой линией. Эти сооружения защищали город от нападений с юга и юго-запада. От юго-запада до юго-востока тянется полукруг, образованный Донским, Свято-Даниловым, а на другом берегу Москвы-реки — Симоновым, Новоспасским и Андрониковым монастырями.
Разумеется, наложение двух миров друг на друга имеет свою традицию: ведь сама история Советского государства и взятый им курс под лозунгом «Догнать и перегнать» являются подтверждением того, что хоть и временно, но приходится уживаться с враждебным миром, и пока не мешает даже у него поучиться. Примеры такого рода гибридов попадаются повсюду. Для них трудно найти общее название.