Исторический колорит в спектакле присутствует. Однако сильный человек страдает в тисках формы. Даже черноморский матрос теряет весь свой задор, когда ему, насколько я могу судить по виду, приходится покориться формальному канону классического балета. И Рите, при всех потугах на «естественность», не удается уйти от ассоциаций с Жизелью.
Дискредитируя стиль высоток и их архитекторов — прежде всего Самого Главного Архитектора, — новые власти расчищали дорогу для собственной строительной политики — возведения необозримых жилых кварталов в окраинных районах, развития массового жилищного строительства с типовыми квартирами для миллионов людей.
Между тем Замоскворечье — не только красный рабочий квартал. До 1698 г., то есть до удара Петра I по стрельцам, здесь находилась стрелецкая слобода, а еще раньше существовал татарский квартал, о чем и сегодня напоминают названия улиц: Ордынка, Балчуг, Татарский переулок, Толмачевский переулок и другие. А с середины прошлого века это был квартал богатых купцов, особенно вокруг Пятницкой и Ордынки.
Доходный дом (улица Фрунзе2, 13). Построен в 1909 г., с круглыми эркерами, серый, аристократичный, какой-то недружелюбный. Особняк Рябушинского (улица Качалова3, 6/2). Построен в 1902 г. Судя по фотографиям, я ожидал увидеть мирный, сплошь белый дом. В действительности он — красочный, оживленный растительными орнаментами на мозаичном фризе, выдержанный в розовых тонах. Железные решетки ограды и балкона волнообразны.
Если чересчур подчеркнутая бестактность — знак неуверенности, то о неуверенности в чем именно идет речь? Может быть, на этот вопрос можно ответить встречным вопросом: что и в какой момент побуждает государственные ведомства снова предоставить право на существование той сфере жизни, которой они раньше угрожали? Чем объясняется восстановление храмов, их тщательная реставрация и отчасти передача церкви?
В Москве имеются магазины, которые за валюту продают едва ли не все товары, кажущиеся необходимыми западным потребителям. В Москве существуют искусственные уголки рая, где в садах и залах никому не надо стоять в очереди и где свет падает так искусно, словно ему поставлена задача иллюминировать товарный фетиш.
Нахожу фотографии буржуйских жен, мобилизованных на работу в 1920 г.; нахожу бесконечно много следов, отчасти в языке, который ничего не скрывает, да и не собирается скрывать. Взять, например, воспоминания ветеранов метростроя. Для них это была самая героическая страница биографии, когда они отдавали свои силы обустройству мира, до сих пор, по их мнению, исправно функционирующего.
Для них нет «вечного покоя» ни здесь, ни в некрополе у Кремлевской стены на Красной площади. В этом смысле кладбище, место безжалостно объективных дат, — место неправды, ибо оно умалчивает о погибших, не рассказывает, кто и когда присоединился к похороненным здесь. Но в то же время оно правдиво, поскольку документально подтверждает, что такой цезуры не должно было быть и «врагам народа» до сих пор не суждено обрести покой.
Купить нельзя — так хоть посмотреть! Вот они, крупноформатные тетради квадратной формы из серого, красноватого или коричневого картона, золотыми буквами напечатано «Золотое руно» (сейчас продаются сигареты с таким названием — ароматизированный и довольно дорогой сорт — явно в подражание этому шику) и «La Toison d’Or, Journal artistique litteraire et critique».
Московское метро, пожалуй, в большей степени, чем подземки других городов, — не просто сооружение, расширявшееся в соответствии с конъюнктурой городского роста, разраставшееся потихоньку, как и подобает такой повседневно-полезной вещи, как общественный транспорт. Нет, московское метро хочет, чтобы его понимали как историческое событие, у него есть своя история.
Предреволюционное время хвалится именами, сохранившими свою значимость: Хаузенштайном, Альтенбергом, Розановым, Мережковским, Гип пиус, историками Кизеветтером, Лемке, Ключевским. Оно пропагандирует роскошь и непоколебимую веру в неуклонный прогресс — об этом говорят прекрасно оформленные путеводители по немецким курортам, Петергофу, Венеции, Ницце, Ялте.
О заторможенности товарооборота свидетельствует и кое-что еще: затянутая процедура расчета и упаковки, избыток персонала в магазине, где не так уж много посетителей. Конечно, в использовании счет наряду с электронным калькулятором, в спокойной незаинтересованности продавщицы есть и своя прелесть.
Там, где миллионы ежедневно должны на самом тесном пространстве находить общий язык друг с другом, если они хотят достичь своей цели, сильнее всего ощущается, что такое огромный город. В поездах метро (и тем более в автобусах), когда те, кто намерен выйти, пробираются к дверям, действует своего рода биомеханизм.
Перейдя на другую сторону, я пересекаю территорию, похожую на фабричную, но потом понимаю, что это казармы. И это имеет свое значение. Вокруг всей Павловской улицы я вижу множество военных, солдат с красными значками, у которых здесь свой субботник. Приезжего охватывает несколько неприятное ощущение. Но он получает важный урок: от трудовых казарм недалеко и до настоящих.
А между тем тут есть прямая связь. Здесь, в помещениях, воплощающих мечту о форме и разуме, во время беседы между Горьким и Сталиным 26 октября 1933 г. прозвучала пресловутая фраза о писателях как «инженерах человеческих душ». (С другой стороны, контраст не столь разителен: разве не модерн, освобождавшийся от традиции и стремившийся к великому синтезу, хотел без принуждения соединить потребности модернизма с тонким вкусом?
Он виден в отдельных фасадах, в задних дворах красивых домов, утративших гармонию, стоящих разрозненными осколками большого целого, обрывками плетения, которое оказалось жестоко рассечено — и ради чего? Ради покупателей, набегавшихся до изнеможения и уже неспособных радоваться жизни? Ради прохожих, которым на переход под улицей с одной стороны на другую нужно столько же времени, сколько на проезд от одной станции метро до другой?
Основываясь на иерархии адресов, можно без труда сделать вывод и о господствующем принципе политической структуры: на самом верху Центральный Исполнительный Комитет, возвратившийся в подлинный центр страны, в Кремль, внизу — общественные и массовые организации. Там, где ранее размещались банки и магазины, теперь обосновались представительства московских промышленных предприятий, профсоюзы железнодорожников, кожевников, трамвайщиков.
Вскоре они становятся такой же частью уличного пейзажа, как реклама и названия магазинов, офисов или институтов в наших городах. Между тем черные таблички с золотыми инициалами не поддаются простому сравнению. Здесь нет пестроты, щеголяния индивидуальностью, нет эксцентричности и испытания различных стилей. Здесь в буквальном смысле золотые знаки на черном или красном фоне, различающиеся только форматами.
Вопрос этот не риторического свойства. Такой след есть, и гораздо более прочный, чем плавательный бассейн на месте котлована, куда более импозантный, чем Дворец съездов на территории Кремля. Но, чтобы вообще иметь возможность уловить его взглядом, наблюдателю надо отойти на некоторое расстояние. Чтобы оценить тень, отбрасываемую огромным зданием, надо выйти из тени.