Но время экспериментирования осталось у них уже позади. Еще кругом рассыпан мусор и грязные балки, но над ними уже отчетливо и ясно высятся контуры могучего здания. Это настоящая вавилонская башня, но башня, приближающая не людей к небу, а небо к людям. И счастье благоприятствует их работе: люди, строящие ее, не смешали своих языков, они хорошо понимают друг друга. Да, да, да!
Золотые буквы на черном фоне по бокам от входа в старый московский дом «МИНГП» (Ленинский проспект, 65) — Московский ордена Трудового Красного Знамени институт нефтехимической и газовой промышленности имени академика И. М. Губкина. Если бы эти монстры встречались поодиночке, они не требовали бы размышлений.
И то, и другое неверно. Едва удается углядеть явления из далекого прошлого, как они тотчас же исчезают, играя, в виде фрагментов и частиц, роль связующего клея в более широком контексте. Если же смотреть на контекст, на «советский образ жизни», он оказывается рыхлым, рассыпающимся, зависящим от вставок и образцов из другого культурного круга.
«Город в замедленной съемке». Вне контекста трудно объяснить, что под этим подразумевается. Поэтому сначала несколько примеров. Часто утверждают (в том числе и в критическом лагере), что между архитектурой 1920-х и 1930-х гг. существовал резкий разрыв и все последующее было не более чем халтурой («пряничный стиль»). Такой приговор не выдерживает основательной проверки.
Там напротив обувной фабрики «Буревестник», основанной в 1924 г., стоит клуб с тем же названием, спроектированный Мельниковым в 1929 г., а чуть в стороне — особняк бывшего владельца фирмы, здание эпохи русского «грюндерства». Вот неплохое место для контрапункта. Самое примечательное в этом клубе — почти отдельная стеклянная секция, примыкающая к прямоугольному в плане главному зданию.
У посетителя не бывает достаточно свободного времени, приехать и уехать не так просто, нельзя остановиться где-то в городе, сделав это как нечто само собой разумеющееся. Приезжий ходит по маршрутам, которые хотя и не строго предписаны ему, но из-за краткости времени, находящегося в его распоряжении, позволяют лишь «пробежать» по огромному городу и составить некоторое приблизительное впечатление.
Следы, однако, соприкоснулись еще раз, пусть даже в непредвиденно жестоком и переносном смысле. В первый же год после возвращения Беньямина в Берлин Гнедин в качестве корреспондента присутствовал на первом из больших показательных процессов, по так называемому Шахтинскому делу, проходившем в Колонном зале Дома Союзов в 1928 г.
Московский почтамт, хотя он, как центр коммуникаций, многократно переходил из рук в руки и буквально служил баррикадой как в 1905-м, так ив 1917 г., — это наконец найденное место «temps perdu», причем без всяких реставрационных усилий. Здесь непринужденно заявляет о себе замедленный ход иного времени. Правда, я зашел сюда в воскресенье. Но покой, царящий здесь, связан не только с воскресным днем, но и с самим помещением.
Так, во всяком случае, думал находившийся тогда в Москве бывший руководитель «Баухауса» из Дессау, Ханнес Майер, констатируя, что в Женеве четыре года искали место для Дворца Лиги Наций, а в Москве решение о месте строительства было принято за четыре недели. Здесь стоит ненадолго остановиться и выйти из поезда советской истории 1930-х гг.
После войны советский спорт стал частью международного, о его успехах рассказывает второй раздел экспозиции музея, от Хельсинки 1952 г. до Москвы 1980 г. Но возврата к интернационализму пролетарского спортивного движения нет — спартакиады отходят на задний план по сравнению с Олимпийскими играми, превращаются во внутреннее дело Советского Союза или в форум социалистических стран.
Россия раскачанная; Россия, соблазняемая «кадетствующими» либеральными краснобаями и демагогами в Феврале; Россия, отталкивающая соглашателей и разгоняющая Учредительное собрание; Россия, устоявшая против Антанты. Роли ясно распределены.
Совет по строительству дворца принял решение в пользу проекта Иофана — круглого здания высотой 220 метров с расположенной впереди колоннадой, которое состояло из четырех сужавшихся кверху ступеней. Точнее говоря, проект был принят за основу для дальнейшей разработки. Что-то, должно быть, вызывало недовольство верховных «прорабов» и не давало им покоя.
В его воображении они присутствуют все, без различия, и, собственно, именно фантазия или свобода ничем не связанного исторического сознания направляет его шаги туда или сюда, дает ему уверенность, что вольно блуждающий взгляд, быть может, откроет ему больше, чем энциклопедическое знание, которое берет вещи как они есть и не имеет (во всяком случае здесь) свободы беспрепятственно разыскивать темные места или вытаскивать светлые на действительно...
Период театрального Октября не так хорошо документирован, но и здесь эскизы декораций и костюмов для спектаклей Мейерхольда и Таирова показывают, что 1917-й год не прервал строгой цезурой бурное развитие театра. Сцена задолго до него предвосхищала то, что еще только вызревало в общественной жизни, и много времени спустя с успехом питалась продуктами дореволюционной закваски. Почему же именно в России театр приобрел столь выдающееся значение?
В Москве, напротив, этот стиль сросся с городом и кажется новым изданием борьбы двух последних десятилетий XIX в., когда речь шла о создании собственного, т. е. новорусского, стиля. Ведь эклектизм, пожалуй, можно определить именно как провал процесса синтеза, как продукт искусственно сокращенного процесса роста, как насильственное и управляемое извне соединение частей, которым не захотели или не смогли дать время на созревание.
Вопрос о том, какая книга является редкой и ценной, — спорный, ибо все относительно. Деление на два лагеря существует и в мире книг. То, что у нас временами спускается по дешевке в крупных магазинах, например труды Блаженного Августина или биография Сталина, написанная Троцким, равно как и дешевые детективные романы, здесь недоступно.
Едва поезд ушел, помещение сразу же наполняется заново. Движением людей рационально управляют хорошо видные указатели. Они отводят его в русла, не допускающие встречного движения, в туннели, залитые белым светом, которому не мешает реклама. Столпотворение и беспорядок царят там, где людские потоки еще не разделились, а колеблющиеся, пытающиеся сориентироваться пассажиры мешают тем, кто знает дорогу и целенаправленно спешит на переход.
Исключения и в этом случае подтверждают правило; стоит только посмотреть фотоальбом Анри Картье- Брессона начала 1950-х годов. Наш образ Москвы совершенно не односторонний, но в лучшем смысле слова двусторонний. Это результат оптического совмещения саморепрезен- тации, с одной стороны, и взгляда более или менее заинтересованного и неравнодушного посетителя из-за границы — с другой.