Райта КАРНИЕТЕ: «Когда джинн выпущен из бутылки...»

Меню сайта

Категории раздела

Геополитика [8222]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Политика » Геополитика

Райта КАРНИЕТЕ: «Когда джинн выпущен из бутылки...»

Адресат благополучия
Национальное государство: и иллюзия, и последний рубеж
В своём отечестве нет ни пророков, ни слушателей
Привлекательность и страх идут рука об руку

«Когда джинн выпущен из бутылки...» Мы продолжаем знакомить читателей с позициями известных латвийских и зарубежных экономистов и политиков, ученых, которые отражены в книге З. Каца «Плата за вход. Европейские диалоги», изданную в серии «Библиотека Балтийского форума».

Предлагаем вашему вниманию беседу автора книги с директором Института экономики Латвийской академии наук, членом-корреспондентом ЛАН, доктором экономики Райтой Карниете.

Адресат благополучия

– Вы регулярно участвуете в различных международных проектах, связанных с ЕС, очень много времени проводите в Европе, погружены в деловое и неформальное общение с коллегами из разных стран. И таким образом можете судить об эффективности процесса продвижения Латвии в Европейском союзе, оценивать его, руководствуясь далеко не только домашним опытом.

– Да, именно такая постановка вопроса мне близка. Прежде всего хочу обозначить рамку своего представления о предмете нашего разговора, о том, на каком свете мы находимся. Мы живем в государстве, которое, как и прочие государства, за исключением, может быть, огромного «плавильного котла» США, основала нация как свой дом, свое убежище. В то же время государство – составная часть глобального мира. Оно входит в этот глобальный мир, сначала входя в регион стран Балтии, затем – в Евросоюз и через него включается в мир. Такова общая рамка.

Нация основала государство, чтобы сберечь себя, чтобы выживать в нем, сохранить себя как нацию. Это и осознанные действия, и инстинкт самосохранения людей, которые стремятся к тому, чтобы государство могло выполнить эту функцию, эту миссию самосохранения нации. Так была основана и Латвия. Но в наше время ни в одном государстве не живет только создавшая его нация – сама по себе. И миссия государства уже не сводится только к защите нации: ведь в нем живут люди и других национальностей. И латыши живут не только в Латвии. Время размывает барьеры национального государства, и эти барьеры будут размываться, растворяться еще больше.

Осмысливая эту реальность, можно и нужно обозначить задачи стратегии. Прежде всего необходимо сохранить народ, создавший это государство. Это значит – заботиться о языке и культуре народа, о его идентичности и его благополучии. Забота о народе и забота о государстве – все в меньшей и меньшей степени означают одно и то же.

Государство не принадлежит только единственно латышскому народу. Оно принадлежит жителям Латвии. И поэтому следующая государственная забота – о том, чтобы в стране царили мир и согласие между людьми разных национальностей и разных слоев. Чтобы в ней не было «лучших» и «худших», первых и вторых, более полноправных и менее полноправных жителей.

Я бы назвала эти два стратегических задания философскими – сохранение латышского народа и достижение и сохранение согласия. И тогда наступает черед третьей, прагматической задачи – экономического развития. Общенациональный интерес, абсолютно никак не связанный с этническим происхождением населения, состоит в том, чтобы государство успешно включилось в глобальную мировую сеть. Чтобы людям, живущим на этой территории, было, по крайней мере, не хуже, чем живущим на соседней.

От успешности экономического развития, в свою очередь, прямо зависит осуществление двух первых задач. Разумеется, чтобы сохранить латышский народ, люди, этот народ составляющие, должны быть сытыми и благополучными. Чтобы сохранить согласие в латвийском государстве, все должны быть сытыми и благополучными.

Но являются ли экономические цели в наше время государственными? Я уже не раз говорила, что это становится все менее понятным. Если речь идет о том, чтобы людям на этой территории жилось не хуже, чем на соседней, остается идти по пути глубокой интеграции. В нашем случае – в Европейский союз, где интеграция уже затронула элементы государственности, и, я думаю, раньше или позже в том или ином виде образуется объединенное европейское государство.

Национальное государство: и иллюзия, и последний рубеж

– Итак, государственные границы на континенте размываются. Но чтобы достичь экономических успехов, предстоит по-прежнему действовать в рамках этих границ...

– Повторюсь: надо сделать работу, благодаря выполнению которой люди на этой территории будут жить не хуже, чем на других территориях.

– Что именно вы имеете в виду, говоря о работе?

– Снова повторюсь: этой территории надо интегрироваться так же, как и другим территориям. И людям на ней надо работать так же, как другим, и, может быть, еще лучше. По сути то же самое относится к любому району Латвии: он должен быть интегрирован в Латвию. Так и Латвия должна быть интегрирована в Европейский союз. Выражаясь предельно ясно, скажу так: именно интеграция – самый существенный фактор экономического развития. Об этом неприятно говорить, и об этом предпочитают не говорить...

– Потому что негативно влияет на сохранение идентичности, на всю ментальную сферу?

– Не только поэтому. А потому, что люди все еще придают государству уже непомерно серьезное значение. Слишком большое значение. Человек все еще рассчитывает, надеется на защиту государства. На то, что оно ему ближе, чем некий огромный конгломерат. Есть и в наше время места, где это действительно имеет очень большое значение. Это государства, которые все-таки и сегодня существуют в очень-очень большой степени сами по себе. Там еще можно говорить о роли государства. Но когда в некую целостность интегрируются малые страны, понятие государства становится во все большей степени формальностью.

Таким образом, задача благоденствия народа, основавшего государство, и благоденствия всех его жителей сводится к задаче успешного включения в большое целое. Если государство малое и слабое, ему очень трудно. Но если оно интегрируется в некое целое, то теряет экономическую независимость. Этот процесс происходит сейчас с Латвией – быстро до стремительности. Государство как таковое становится фикцией. Объективно и для частного человека.

В работе над одним проектом в Севилье я встретилась с такой семьей: муж – поляк, жена – бельгийка, не знаю, валлонка или фламандка. Живут в Испании, дети учатся в испанской школе.

– Стало быть, золотая середина здесь невозможна. Но все же возможно отступление до какого-то последнего рубежа? Во-первых, хотя бы психологического: сохранения ощущения, что это все-таки мое государство, если для человека это очень важно.

– К этому можно и нужно стремиться.

– А во-вторых, какие-то экономические рычаги остаются в руках государства?

– Все меньше и меньше. Снова повторюсь: идет тяжелый процесс неизбежного движения к объединенному европейскому государству. Будет ли это формальное объединение, где будет обозначен статус его членов, или неформальное, где объединение произошло на основе реальных экономических или политических факторов. Через единую валюту, единый рынок, через свободное движение людей и капиталов. Через политическое единство.

– Практически через единые, унифицирующие «правила игры»?

– Да, и никаких серьезных свобод у государства не остается – таково соглашение.

– Собственно говоря, если совершенно прямолинейно, до буквальности понимать ваши слова, оказывается, что стратегия государства и должна заключаться в том, чтобы как можно скорее раствориться и исчезнуть?

– Нет необходимости к этому намеренно стремиться, это происходит само по себе. При единой валюте, едином рынке, свободном движении людей и капиталов процесс остановить нельзя. Но можно и нужно думать об осуществлении двух первых обозначенных мною задач. Чтобы каждый латыш относился к государству, как к своему, и каждый житель Латвии испытывал по отношению к государству то же патриотическое чувство.

– Так в этом, на ваш взгляд, должна выражаться доминирующая тенденция развития страны, ее национальный интерес?

– Да, в том, чтобы достичь этого, я вижу доминирующую тенденцию. И государство, чтобы достичь этого, должно делать то, что еще в его силах, что, пусть отчасти, осталось в его компетенции: заботиться о развитии этой территории.

– Как бы вы это могли конкретизировать в контексте всего вами сказанного?

– Это означает, что в пределах принятой общеевропейской стратегии наши дорогие парламентарии в Риге и Брюсселе, так же как и делегированные в других странах люди, должны уметь защищать интересы своей территории. Это элементарные навыки территориального управления.

– Значит, при утрате огромной части экономического суверенитета всё же остаются свои возможности и задачи?

– Да, в этой ситуации возникает задача сохранения условий, благоприятных для этих территорий. Через демократические методы принятия решений там, на самом верху. Это и есть остающийся минимум возможного.

– Означает ли это, что существенные признаки государственности всё-таки останутся?

– Существенные признаки государственности – народ, его власть, его парламент и правительство сохранятся, если объединенная Европа будет создана неформальным образом, через экономические и политические взаимосвязи, гораздо скорее естественным, чем бюрократическим образом.

– Что показало хотя бы голосование по Европейской конституции во Франции.

– Да, европейские страны не хотят самого тесного объединения, но джинн уже выпущен из бутылки. Это сделали единая валюта и свободное движение рабочей силы.

– Что же, не следовало этого допускать?

– Ответ зависит от целей: чего мы хотим достичь? Если люди стремятся к сильному, в том числе и идеологически сильному национальному государству, то, конечно, делать этого не следовало. Тогда надо было оставаться в своих клетках, не размазывая границы. Но если мы хотим жить лучше, тогда надо, в свою очередь, строить нечто большее, конкурентоспособное. Это очень сложная задача, и во имя её осуществления европейские страны отступают, значительно жертвуя экономическим суверенитетом. И, полагаю, в итоге будут и впредь жертвовать, несмотря на провалы референдумов. И европейская конституция в конце концов в каком-то виде будет принята.

– А пока, увы, вполне уместно говорить о фиаско Лиссабонской стратегии, утверждавшей, что Европейский союз станет самым конкурентоспособным регионом в мире?

– Она очень утопичная.

– Светлое будущее, подобное коммунизму. Только другая экономическая модель.

– Я думаю, у Европейского союза очень много общего с той страной, в которой мы жили. За исключением именно экономической модели.

– Так, на ваш взгляд, есть ли какой-либо путь относительно гармонизации противоречий? Чтобы не оставаться в изолированной клетке, но стремиться к сохранению национального менталитета, идентичности, национального достоинства, в конце концов?

– Я уверена, что этого можно пытаться достичь работой в идеологическом поле. Что касается экономики – человек стремится туда, где ему лучше. Посмотрите на тех, кто уехал в Ирландию: грусть видится в их глазах, но в итоге они полагают, что лучше им будет на чужбине, и им всё равно, что станет с этой Латвией.

– Но этот человек лет тридцати, нередко без специальности, ещё чаще без образования, возможно, без латвийского гражданства, без знания латышского, он там что-то зарабатывает, посылает ребёнку, но возвращается к своему же разбитому корыту.

– Это и есть та схема, о которой я говорю. Чтобы мы жили лучше, необходимо экономическое развитие. Чтобы развитие происходило, маленькой слабой стране надо интегрироваться в большое образование. Поэтому мы в ЕС. И мотивацию для наших людей можно искать в идеологическом поле.

– Но какую позитивную программу можно предложить человеку, чтобы это опять не стало демагогией на тему светлого будущего?

– Те же Ирландия, Шотландия, Уэльс, которые потеряли очень много своих людей, теперь тратят огромные деньги именно на то, чтобы при размытых границах вернуть соотечественников. Снимают фильмы о своих странах, культуре, традициях своих народов, их истории, нынешнем развитии и перспективах. Людям платят за то, чтобы они вернулись.

В своём отечестве нет ни пророков, ни слушателей

– Но нам до этого надо дожить. А если говорить о каких-либо масштабных программах экономического и социального развития, без чего любая идеология – утопия или демагогия, как вы относитесь к идее мозгового центра, которого всё ещё нет: некоего института стратегического планирования?..

– В стране, безусловно, есть потребность в институте стратегического планирования, и в стране есть достаточный научный потенциал, его лишь надо с умом использовать и вообще задуматься об этом.

Но до сих пор такой институт никому не нужен. Создавать для того, чтобы сказать, что он создан – зачем? Я давно говорю о том, что не вижу – кому в Латвии можно что-либо сказать, потому что не знаю никого в эшелонах власти, кто настроен слушать. Нет в отечестве клиента, желающего слушать меня или другого учёного. А зачем работать на мусорную корзину и кто за это станет платить? Поэтому мы работаем для клиентов другого, международного уровня и через них пытаемся повлиять на то, что происходит в Латвии.

Наш Институт экономики занимается полезными, я считаю, исследованиями, но это слишком мало – столько, сколько есть потенциала и средств. Сейчас, например, мы исследуем латвийскую банковскую сферу. И видим, как отличается политика старых стран ЕС по отношению к себе и по отношению к новым странам. Мы не были к этому готовы и сейчас покорно подчиняемся переходу банков под зарубежное господство. Банки продаются, предприятия продаются...

– Почему это плохо? Прежние владельцы говорят, что все естественно, всё правильно. Что, например, Drogas, Spilva или Lauma не могли вложить в развитие столько, сколько зарубежный покупатель, который дает продавцу цену с «верхушкой». И обе стороны довольны.

– Да, но надо отличать интересы бизнесмена от интересов государства. Государству, если оно всерьез озабочено жизнью и ситуацией на своей территории, надо создать такие условия, при которых, скажем, Зигриде Русине, построившей и взлелеявшей Lauma, и в прежних, и в новых условиях не хотелось бы ее продавать.

– Должно ли и может ли государство этим заниматься?

– Должно и может. Я всё время говорю о территории скорее, чем о государстве, о людях на этой территории. А о ней должны заботиться руководители государства. Мотивация у отечественного и, скажем, скандинавского или южнокорейского бизнесмена не одна и та же. Хотя, конечно, в основе действий и лежат экономические интересы. Но надо хотя бы знать дополнительно, что тот же южнокорейский Бизнес пришел не для того, чтобы разорить компанию, таким образом задушив конкурента, что он не сбежит отсюда, купив ее. К тому же владелец, в отличие от пришельца, как правило, держит на домашней территории основное производство, научный и инновационный капитал и не вывозит прибыль.

Привлекательность и страх идут рука об руку

– И ваше видение можно гармонизировать с процессом глобализации?

– Думаю, что да. То, что мы сегодня с такой подчеркнутостью называем глобализацией, по сути – вечный процесс. С тех пор, как люди стали прокладывать торговые пути, передвигаясь по земле и по воде, искали, что где дешевле, стали исследовать полезные ископаемые, с тех пор идет процесс глобализации. Будь то путь из варяг в греки или Ганзейский союз. Но мир стал «меньше» и плотнее, выбор далеко не столь свободен, как в прежние времена. И нужна новая философия, которая позволила бы не с помощью войн, но мирным путем получить то, что я хочу.

– Есть такой тезис: демократии не воюют.

– Само понятие глобализации – маркетинговый лозунг. Посмотрим: что такое современные международные организации? Они вовлекают под свое крыло государства не столько затем, чтобы защитить их, сколько затем, чтобы контролировать их действия. Это и НАТО, и в известной мере Европейский союз, и ВТО, и Всемирный банк. Это, например, означает, что страны, только вступившие в ВТО и таким образом открывшие свои рынки, оказываются в неравном положении по отношению к тем странам, которые сделали это раньше, может быть, намного раньше. То есть практически происходит не что иное, как освоение новых территорий с их стороны.

Это же относится и к Латвии. Асимметрия сказывается в совершенно разном весе игроков – активистов глобализации. Речь идёт о старых странах ЕС и тех, кого можно назвать жертвами глобализации. Но опять же – сам тезис «выигрывают все», вне сомнения, справедлив. Потому что, если у жертвы не будет ничего, её не станет вообще, она скатится на дно. Если бы Латвия осталась закрытым, изолированным государством, не было бы никаких возможностей развития, ни еврофондов, ни инвестиций, ни рынков. Но вне сомнения и то, что платим мы за эти возможности очень и очень дорого.

– В частности, президент Itera Latvia Co. Ltd Юрис Савицкис считает, что вне Европейского союза у Латвии были бы значительно лучшие отношения с Россией.

– Я думаю, у нас и так будут хорошие отношения с Россией. Если даже мы сами этим раньше или позже всерьёз не озаботимся, хорошие отношения с Россией необходимы Евросоюзу. Я своими ушами регулярно слышу в Европе об очень большом интересе к России. У России очень мощные сырьевые запасы, которых у ЕС нет. Но в то же время там боятся попасть в полную зависимость от России, которая чревата чрезмерным её влиянием. И возникает опасение за политическое поле: сближение России с ЕС может так его «разбавить», что Евросоюз просто утратит доминирующее значение на континенте.

То есть в итоге речь идёт о том опять же, кому будет принадлежать экономическая власть. А то, что латвийско-российские отношения у нас всерьёз не исследуются – это, несомненно, упущение. Я была бы очень довольна, если бы у моего Института экономики такая возможность появилась.

– Однако и невооружённым взглядом видно, что новые страны привнесли в ЕС антироссийский message. Братья Качинские в Польше назвали ЕС «необходимым злом», способным защитить Польшу от России. А при экономических интересах Евросоюза, обрисованных вами, на что здесь может быть расчёт? Неужели на то, что новички развернут по-своему интересы ЕС и его отношение к России?

– Внешняя политика – и Европейского союза в целом, и его новых стран, и вообще внешняя политика – это весьма сложная механика. Я думаю, все новые страны ЕС стали в известной мере заложниками борьбы за них. И два тяжеловеса, которые ведут наиболее интенсивную борьбу, – это США и Европейский союз. Я не раз говорила о том, что для Америки нет ничего более ужасного, чем старые страны ЕС, его новые страны и Россия станут грести в одной лодке в одном направлении. В таком случае США получают мощнейший противовес. И все американские заботы о демократии в Ираке – это заботы о нефти и экономической мощи.

После распада социалистической системы соотношение сил в мире, равновесие претерпели изменения. Пришло время нового соревнования. Европейский союз более социален, чем США. Но главное – он никогда не насаждал свою правоту силой оружия, в то время как американцы делают это постоянно, присвоив себе роль мирового жандарма.

А.Владимиров, Балтия-Итар-ТАСС

Житель Хакасии осужден за разжигание национальной розни и призывы к войне с НАТО