Военная стратегия кочевников - 2009

Военная стратегия кочевников

Source:www.kondor-tour.kz

Военная стратегия кочевников

Ералы ОСПАНҰЛЫ

Скифы и Саки

В течение многих веков воинственные кочевники своими набегами наводили ужас на соседние земли, где люди вели оседлый образ жизни. История этих народов буквально пестрит опустошительными завоевательными походами. И хотя численность номадов никогда не могла сравниться с населением земледельческих государств, военные успехи степных сообществ просто потрясают воображение. Порой, имея худшее военное снаряжение и несравненно меньшее количество воинов, им удавалось поставить в затруднительное положение такие развитые государства как древний Китай – Поднебесную Империю.

Скифы и саки, хунну и гунны, тюрки и монголы… Они сменяли друг друга долгое время, но при этом всем им удалось оставить о себе память, как об удачливых воителях. Самое удивительное, что их стратегия и тактика ведения сражений были далеки от совершенства, но благодаря умению использовать все преимущества своего образа жизни, кочевникам удавалось достигать немыслимых результатов. Успехи эти часто оказывались временными, эфемерными, но они, в очередной раз разгромленные и рассеянные, снова и снова находили в себе силы восстать из пепла и заявить о себе, как о реальной силе. Одним словом, номады умели адаптироваться к происходящим переменам и, сделав нужные выводы, то есть, усовершенствовав свои прежние методы и тактику ведения войн, возвращали себе утраченные позиции. А как это им удавалось можно понять, ознакомившись подробнее с военной историей Древнего мира, то есть, начиная с первых упоминаний о кочевниках-скифах, описаний, оставленных о хунну и гуннах, истории голубых тюрков и эпохи возвышения татаро-монгольских ханств.

Меньше всего сведений дошло до наших дней о воинском искусстве кочевников-скифов. Учитывая временное пространство, что отдаляет эпоху первых номадов от нас, иначе и быть не может. Отсюда и обилие мифической информации в записях, оставленных древними авторами, но все же надо отдать им должное, сделать определенные выводы по ним вполне возможно. Например, о том, что скифы в определенный момент уже отказались от использования боевых колесниц, хотя об их прежнем применении свидетельствуют многочисленные петроглифы на территории Казахстана. На них изображены вооруженные луком всадники, управляющие двухколесными телегами, запряженными парой лошадей. В то же время соединения из пеших воинов, по-прежнему, сохранялись. Так, Геродот пишет, что «они – всадники и пешие воины», а Лукиан сообщает о вторжении савроматов «в числе десяти тысяч всадников, пеших же пришло в три раза больше», или в другом месте – о сборе войск вождем Арсаком – «…около пяти тысяч всадников, тяжеловооруженных же, и пехотинцев вместе двадцать тысяч».

По этим отрывочным сведениям можно сделать вывод, что военная тактика ранних кочевников и их оседлых соседей не особо отличались друг от друга, то есть роль конницы еще не стала доминирующей. Возможно, одной из причин этого было то, что кочевники-скифы в те далекие времена представляли отдельные племенные союзы, и их военных ресурсов было недостаточно для ведения собственных захватнических войн. Об этом свидетельствует и частое упоминание их в составе войск других государств. Например, во время греко-персидских войн они находились на службе у персидских царей и сумели проявить себя с самой лучшей стороны. Конечно, не все скифы, а те, что населяли приграничные территории. Так, во время известного Марафонского сражения сакская конница сумела показать себя самой боеспособной частью персидского войска и даже после поражения смогла организованно отступить.

Во втором походе персов саки также приняли деятельное участие. Греческие источники свидетельствуют о храбрости сакской пехоты в битве при Фермопилах и конницы в сражении при Платеях. Правда, в этих упоминаниях нет ни слова о военной тактике ранних кочевников. Зато сделать определенные выводы о ней можно из победоносных походов Александра Македонского.

Выше уже была отмечена храбрость скифских воинов, но, как известно, смелость не всегда решает исход сражения. Так, недостаток вооружения и тактических навыков ранних кочевников привели к поражению их в первом сражении с войсками Александра Македонского, которое состоялось на берегу Сырдарьи.

Битва началась с того, что греки пошли в наступление лобовой атакой своих фаланг и конницы, поддержанные артиллерией той эпохи – метательными машинами – но саки сумели отразить натиск неприятеля, и лишь невозможность охватить фланги заставила их отступить.

Дисциплинированные и хорошо защищенные доспехами македонские гоплиты сумели выдержать град стрел, а наскоки сакской конницы остановили длинными копьями – сариссами. В то же время тяжеловооруженные греческие гейтары не позволили кочевникам обойти фаланги с флангов и тыла, самых уязвимых мест ударных частей македонян. Правда, в рядах саков почему-то на этот раз не было их тяжелой конницы – катафактарии. Возможно, их специально попридержали для того, чтобы саки смогли применить свою самую излюбленную тактику – беспорядочное отступление. Этим приемом номады заставляли противника растянуть войска и оторвать их от баз снабжения. Но в этом сражении им не удалось провести Александра, который, легко разгадав замысел степняков, впервые за время своих походов отдал приказ отступить. Этот факт свидетельствует о том, что уже в те далекие времена кочевники использовали один из своих самых распространенных тактических приемов – ложное беспорядочное отступление, граничащее с паническим бегством.

После вынужденного отхода войск Александра, саки перешли к привычному для себя способу ведения войны – внезапные нападения отдельных отрядов с флангов, обстрел из луков и, опять же, притворное бегство. Кстати, им все же удалось заманить часть македонской пехоты в засаду, отсечь от конницы и, загнав на островок, перебить всех до одного. Этот случай показал, что греческие гоплиты без прикрытия с флангов всадниками были абсолютно беззащитны перед конницей ранних кочевников. Сакские конники врывались в стройные ряды фалангистов, где длинные сариссы последних превращались из грозного оружия в бесполезные палки и не могли их защитить. В результате, лишенные маневренности пехотинцы, просто падали замертво от ударов коротких сакских мечей-акинаков. И хотя Александру Македонскому позже еще дважды удалось навязать сакской коннице крупные сражения и разбить их, партизанская стратегия последних свела все его успехи на нет. Великий полководец сумел высоко оценить боевые качества конницы кочевников, и в его дальнейших походах можно встретить упоминание о нанятых им отрядах тяжеловооруженных дахов.

В эпоху выхода на историческую арену римлян, кочевники уже успели понять, какую мощь в себе таят их собственные боевые луки. Сражения они уже строго начинали с долгого обстрела из них, после чего следовала копейная атака с целью расстройства боевого порядка противника. Если это им не удавалось, то предпринималось ложное отступление. В случае сохранения врагом боевого построения снова наступал черед их излюбленной тактики – изнурительного и губительного обстрела из луков. Если кончались стрелы, то саки пополняли их запас из обоза войска. При битве у Карр именно непрекращающийся обстрел подорвал боевой дух римлян и нанес им наибольший урон. При этом, о пехотных соединениях кочевников уже нет ни слова.

Примечательно, что перед сражением номады применяли и разного рода приемы психологического воздействия на своих противников. Например, долгий и монотонный бой барабанов, о котором Плутарх пишет, что парфянские барабаны «издают какой-то низкий, устрашающий звук… Парфяне хорошо знали, что из всех чувств – слух особенно легко приводит душу в замешательство, скорее всех других возбуждает в ней страхи и лишает ее способности к здравому рассуждению».

В другой раз, для усиления психологического эффекта на неприятеля, парфяне накинули на себя непритязательные накидки, чтобы создать впечатление плохо вооруженного войска, и лишь перед атакой «вдруг сбросили с доспехов покровы и предстали перед неприятелем пламени подобные – сами в шлемах и латах их маргианской, ослепительно сверкавшей стали, кони же – в латах медных и железных».

Широко известен и другой случай, когда пастух по имени Ширак вызвался быть проводником царю персидского войска и завел их в безводную пустыню. Конец этого войска был плачевным, саки во главе со своей царицей Томирис окружили персов и перебили их вместе с правителем. Но самый интересный факт описан историком Геродотом, который в главе описания похода персов на скифов пишет, что «скифские цари отправили к Дарию глашатая с дарами, послав ему птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Персы спросили посланца, что означают эти дары, но тот ответил, что ему приказано только вручить дары и как можно скорее возвращаться. По его словам, персы достаточно умны, должны сами понять значение этих даров…». Дарий полагал, что скифы отдают себя в его власть и приносят ему, в знак покорности, землю и воду, так как мышь живет в земле, а лягушка – в воде, птица же больше всего похожа, по быстроте, на коня, а стрелы означают, что скифы отказываются от сопротивления. Против этого выступил Гобрий. Он объяснил смысл даров так: «Если вы, персы, как птицы не улетите в небо или, как мыши, не зароетесь в землю, или, как лягушки, не поскачете в болото, то не вернетесь назад, пораженные этими стрелами».

Дары произвели гнетущее впечатление на царя персов, но самое ужасное было впереди. После принесения даров скифские отряды – пехота и конница – выступили в боевом порядке для сражения с персами. Когда скифы уже стояли в боевом строю, то сквозь их ряды проскочил заяц. Заметив зайца, скифы тотчас же бросились за ним. Когда они пришли в беспорядок и в их стане поднялся крик, Дарий спросил, что значит этот шум у неприятеля. Узнав же, что скифы гоняются за зайцем, сказал: «Эти люди глубоко презирают нас, и мне теперь ясно, что Гобрий правильно рассудил о скифских дарах». После этого Дарий, дождавшись наступления ночи, оставил у множества костров немощных, которые под непрерывный рев ослов остались ждать милости у неприятеля. Сам же царь персов, двигаясь без остановки, едва успел спастись от преследования мобильных отрядов кочевников.

Вообще, из красочного описания этого похода персов можно почерпнуть еще несколько интересных фактов касательно военной тактики ранних кочевников. Во-первых, скифы с самого начала выстроили четкий план своих действий – не давать сражений, а заманить противника как можно дальше вглубь своей страны. Чем дальше проходил враг, тем большее количество племен восставало против захватчиков и присоединялось к царю скифов.

Во-вторых, при отступлении скифы угоняли весь свой скот, засыпали колодцы и сжигали траву, обрекая тем самым неприятеля на всевозможные лишения. При этом скифы все время держались на расстоянии однодневного пути, создавая иллюзию досягаемости. Они даже умышленно оставляли небольшие стада, чтобы пробудить азарт удачной погони у персов.

В-третьих, скифы отправляли свои отряды в тыл персов, где последние оставляли союзников ионян охранять мост на случай вынужденного отступления. Прознав об обещании ионян дожидаться Дария в течении 60 дней, они взяли с них обещание разрушить мост по истечении срока. При этом сулили им свободу от персидского ига, то есть, пытались всячески вбить клин между союзниками. Все это говорит о том, что скифы надеялись не только на собственную военную мощь, но и на использование особенностей ландшафта, разведку, сбор различных данных для дезинформации противника.

В-четвертых, скифы регулярно нападали на растянувшиеся части неприятеля, особенно на персидских всадников, отправлявшихся на добычу пищи. «Скифская конница постоянно обращала в бегство вражескую конницу. Бегущие персидские всадники нападали на своих же пехотинцев, которые являлись к ним на помощь… Подобные нападения скифы производили и по ночам», - написано у Геродота.

В заключение хочется немного остановиться на вооружении древних номадов. Оно состояло из копья в рост человека, дротиков, короткого меча – акинака, боевого топора или чекана, а также лука с большим количеством стрел. Защитными средствами служили деревянный, обтянутый кожей щит, доспехи (пластинчатые, чешуйчатые, ламеллярные, ламинарные) и бронзовый шлем. Латы имели и кони. Особенно кони тяжелой бронированной конницы - катафрактариев.

Плутарх пишет, что катафрактарии, вооруженные тяжелыми копьями с железными наконечниками, с одного удара пронзали сразу двух противников. Из всего этого арсенала наибольший след в истории оставил скифский лук. Он был сложно-составным, верхний рог которого мог изготавливаться отдельно – из кости, рога или бронзы. Именно этот вид лука стал вершиной развития дистанционного боя в древности и широко распространился среди народов Ближнего, Среднего Востока и Юго-Восточной Европы. Его дальнобойность была довольно значительной. Так, согласно Ольвийской надписи, из скифского лука можно было послать стрелу на расстояние 282 ортия – то есть, до 521 метра.

Вот такими были основные способы ведения сражений ранними кочевниками – скифо-саками. Последующая история доказала полную состоятельность тактики и стратегии, избранной ими. Потомкам предстояло лишь умело развить их и довести до полного совершенства, что они и проделали с блеском, спустя немного времени.

Военная стратегия Кочевников

ХУННУ И ГУННЫ

Журнал «World Discovery Kazakhstan» продолжает рассказ о военной стратегии воинственных кочевников. Как мы уже говорили, их стратегия и тактика ведения сражений зачастую были далеки от совершенства, но, благодаря умению использовать все преимущества своего образа жизни, кочевникам удавалось достигать самых невероятных результатов на полях сражений. В предыдущем номере речь шла о скифах. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию описания, оставленные пером истории, о хунну и гуннах.

С момента появления на исторической арене хуннов начинается невиданный взлет военного могущества кочевников, когда, в сущности, небольшой по численности народ, благодаря умелому использованию своих ограниченных людских ресурсов, сумел заставить одно из крупнейших государств древности, с его огромным населением и неизмеримым потенциалом, считаться с собой. Причем кочевники не придумали ничего нового в военной стратегии, а просто перераспределили акценты на преимущества своей конницы и дистанционного боя. Для этого они предпочли отказаться от пехоты и тяжеловооруженных конников. Теперь их обновленная тактика заключалась в молниеносных набегах маленькими отрядами, которые беспрестанно рыскали по всем пограничным районам в поисках легкой наживы. Это в свою очередь заставляло китайцев тратить огромные средства на строительство крепостей вдоль границы и содержание там гарнизонов для защиты жителей приграничной полосы. Дело дошло даже до строительства Великой стены. Правда, польза от пограничных гарнизонов была ничтожной, потому что хунну вовсе не стремились воевать, а, минуя их, углублялись во внутренние районы Китая, да и стена оказалось не такой уж и непроходимой.

Все это, в конце концов, вынудило правителей Поднебесной Империи искать мира с беспокойными соседями. Нередки были случаи, когда императоры для прекращения набегов хуннов отдавали китайских принцесс замуж за шаньюев, тем самым признавая их «братьями», что фактически означало равенство Хунну и Китая как самостоятельных, независимых империй. Примечательно, что за такой мир китайцам еще приходилось щедро приплачивать хуннам. Но обо всем по порядку.

Если сравнивать военные формирования скифов и хунну, то последние заметно уступают первым и внешне мало напоминают грозную силу. Во-первых, как уже было отмечено выше, у хуннов уже не было тяжеловооруженной конницы – катафрактариев. Они также отказались от использования дротиков, длинных копей, чеканов и мечей, которые обычно незаменимы в ближнем бою. Нет, они не исчезли из арсенала хунна, просто роль их стала вспомогательной.

Основным же оружием легковооруженного хуннского всадника стал лук, который еще при скифах заявил о себе в полный голос как действительно грозное оружие. Хунны для них придумали полые костяные стрелы-свистунки, которые производили устрашающий психологический эффект на неприятеля. Каждый воин имел при себе по «четыре выпуска стрел», причем один такой «выпуск» состоял из 12 стрел.

О большом количестве стрел у хуннов свидетельствует тот факт, что один из окруженных китайских корпусов, отступая в течение нескольких недель, отстреливался стрелами самих же кочевников. Но надо признать, что при всем этом хуннский легковооруженный всадник был не способен выдержать рукопашной схватки ни с пехотинцем, ни с тяжеловооруженным всадником, а только превосходил их своей мобильностью. Поэтому тактика хуннов стала состоять из бесконечного изматывания противника, которого они постоянно тревожили, держась неподалеку. Этим они стремились добиться полного утомления врага, такого, что оружие само выпадало из рук неприятеля, и он уже не мог думать о каком-либо сопротивлении. Достигнув желаемого, хуннский всадник просто бросал аркан и, связав ратника, уводил его в плен.

Интересен случай, который имел место под городом Пинчэном, где хуннам удалось окружить авангард китайского войска, который численно заметно превосходил их самих. Умело заманив китайцев и оторвав от обозов, хунны вынудили их голодать, а непривычный для жителей юга холод вскоре полностью деморализовал противника. Однако, несмотря на это, хунны так и не отважились на атаку. И дело тут не в чрезмерной осторожности кочевников, просто рукопашная схватка хуннам была не нужна. В конце концов к китайцам подоспела подмога и они смогли спастись, что, кстати, не особо расстроило отступивших в степь хуннов.

Одним словом, будучи нестойкими в бою, хунны восполняли этот недостаток искусным маневрированием, что обеспечивалось заводными конями, коих было всегда предостаточно у каждого кочевника. Кстати, раз уж речь зашла о лошадях, то источники сообщают, что «конница у хуннов на западной стороне имела белых, на восточной – серых, на северной – вороных, на южной – рыжих лошадей». Это лишний раз свидетельствует об очень высокой организованности хуннской державы. Считается, что введение десятичного принципа организации войск также принадлежит им.

Нужно особо отметить, что хуннам удалось довести до совершенства еще одно удачное изобретение своих предшественников – притворное отступление. «При превосходящих силах неприятеля они притворяются побежденными и, отступая, заманивают преследующее их войско неприятеля, чтобы охватить его…». Заманив же, окружают самонадеянного противника и берутся за свои дальнобойные луки. Но если враг решительно переходил в наступление, то хуннские всадники моментально рассыпались «подобно стае птиц» или «разбитой черепице», после чего снова собирались в заранее условленном месте и заново вступали в бой. При этом «бегство не поставляют в стыд себе». Иначе говоря, отогнать их было легко, разбить – трудно, а уничтожить – практически невозможно.

Ярким примером этого может служить поход 166 года (до нашей эры – прим. Е.О.), когда Лаошань-шаньюй во главе 140-тысячной конницы вторгся в Северо-Западный Китай и, «захватив великое множество народа, скота и имущества», сжег летний дворец самого императора. Причем конные разъезды хуннов буквально шныряли в сорока верстах от столицы. Император поспешно объявил мобилизацию и собрал тысячу колесниц, десятки тысяч единиц конницы и три вспомогательных корпуса, но пока его войска готовились к наступлению, хунны ушли со всей добычей, не потеряв ни одного человека.

При всех этих успехах нужно отметить, что хунны не умели брать приступом крепости и довольно часто, окружая их, вскоре снимали осаду. Расчет здесь был скорее на психологию, в надежде, что среди обороняющихся возникнет паника или разлад, возможное предательство или подкуп кого-то, после чего осажденные сдадутся на милость победителю. Однажды хуннам, окружившим крепость, даже удалось захватить в плен предводителя китайских войск, вышедшего ночью на поиски воды, и тем самым полностью деморализовать вражеские части, но последовавшая затем осада ни к чему не привела.

Правда, нередки были и такие случаи, когда хуннам удавалось склонить недовольных командиров гарнизонов на свою сторону, потому что своих ратников император Китая набирал из числа крестьян и преступников, которые не хотели воевать и вообще считали, что «жить у хуннов весело». Но если хуннам удавалось захватить какую-нибудь крепость, то они стремились разрушить ее до основания. Описаны случаи, когда после удачного набега хунны на обратном пути непременно разрушали все брошенные китайцами крепости и сторожевые башни.

Сохранилось редкое свидетельство и о необычной находчивости кочевников. Как-то раз ночью они вырыли ров перед войском китайцев и, обогнув их с тыла, произвели стремительное нападение. Результатом ночного рейда был полный разгром армии противника и пленение прославленного генерала Ли Гуан-ли. Имеются также сведения об использовании хуннами «лодок из лошадиных кож» и составлении при шаньюе Би «карты хуннских земель», которые были доставлены китайскому императору.

Китайцы долгое время не могли покончить с опустошительными набегами своих беспокойных северных соседей. Иногда императорам приходилось даже терпеть настоящие унижения. Например, спустя четыре года после упомянутого выше похода Лаошань-шаньюя, император Вэнь-ди обратился к нему с просьбой о заключении мира. Шаньюй в ответ прислал ему посла с невысоким чином, что само по себе выражало небрежение. Посол хуннов привез в подарок китайскому императору лишь двух лошадей, но, несмотря на это, Вэнь-ди счел за благо не обижаться, принял дар и заключил мир. Для Китая такой мир был тяжелым и позорным. Хунну и Китай снова признавались двумя равными государствами, причем император «из сочувствия» к холодному климату в стране своего соседа обязывался ежегодно отправлять к хуннскому шаньюю «известное количество проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных других вещей». Так обычно китайцы завуалированно платили дань кочевникам.

Но все эти головокружительные успехи хуннов носили скорее временный характер, хотя инициатива то и дело переходила из рук в руки, в зависимости от того, какие правители находились у власти на тот момент. Хуннам, благодаря тому, что они, в отличие от скифских разрозненных племен, представляли высокоорганизованную военную державу, где каждый кочевник являлся воином, долгое время удавалось диктовать свои условия китайцам. Китайцы же, наоборот, жили в постоянно раздираемых внутренними раздорами провинциях, население коих зачастую влачило нищенское существование из-за непомерных налогов. Когда же в Китае устанавливался мир и наступал период стабильности, гениальные китайские полководцы находили способы сведения на нет преимущества военной тактики кочевников. Но прежде, чем приступить к описанию их новой тактики ведения войны с хуннами, хочется привести небольшой отрывок из советов одного такого способного военного писателя-китайца: «…расстраивайте все, что есть хорошего у неприятеля, вовлекайте их вельмож и влиятельных людей в поступки постыдные, недостойные сана, и потом, при надобности, обнаруживайте их. Заводите тайные связи с самыми порочными людьми ваших врагов, делайте помехи их правительству, посевайте везде раздор, возбуждайте ропот между их подчиненными, возмущайте младших против старших; старайтесь, чтобы войска ваших неприятелей имели недостаток в продовольствии и одежде; вводите музыку, смягчающую нравы; для окончательного развращения их посылайте в их лагерь распутных женщин. Будьте щедры на предложения, подарки, ласки; обманывайте, если нужно; для узнания всего, что делается у неприятеля, не щадите денег; чем больше вы издержите, тем более извлечете пользы; это – деньги, отданные вами за большие проценты; имейте везде шпионов…».

Кто умеет пользоваться этими средствами и сеять раздор между врагами, тот, по мнению этого древнего военного стратега, воистину достоин повелевать и есть сокровище императора, и нет без этого иной лучшей опоры для государства. Из прочитанного следует, что в стратегии и тактике ведения войн китайцы не всегда полагались на силу своего оружия, и судьбы будущих сражений зачастую решали не на поле брани. Так, китайские принцессы, выданные замуж за степняков, поголовно являлись шпионами и часто своими умелыми интригами оказывали неоценимую услугу соотечественникам. Не дремали и китайские послы, которых сопровождало немалое количество слуг-лазутчиков. Один такой лазутчик, выдававший себя за контрабандиста, сумел войти в доверие к самому шаньюю и уговорил его напасть на свой родной город. Шаньюй, соблазнившись богатствами, поверил ему и выступил в поход во главе с десятками тысяч всадников. Этого и ждали китайские полководцы. Триста тысяч своих солдат, готовых к бою, они искусно спрятали в окрестностях города и дожидались того момента, когда хунны вступят в город, чтобы тут же, окружив их, поголовно истребить.

Хунны, как обычно, двигались форсированным маршем, используя заводных коней, чтобы не дать опомниться противнику. Вскоре им попалось брошенное пастухами большое стадо скота. Шаньюй знал, что никто из китайцев не способен обогнать беспрестанно скачущих хуннов, и это насторожило его. А вскоре его воинам, случайно удалось захватить в плен китайского командира – юйшы. От страха тот взобрался на дозорную башню, но, когда за ним полез хунн с копьем, предпочел смерти плен. Воины приволокли его как первую добычу в дар своему правителю, и тогда юйшы поведал ему о засаде. Шаньюй немедленно скомандовал отступление и, выйдя за границу, сказал: «Я обязан своим спасением Небу, оно послало мне этого юйшы». В благодарность за это он освободил своего единственного пленника, но, зная, что на родине тому грозит смерть, оставил его при себе и даже присвоил ему титул «Небесного князя».

Вообще, для хуннов характерны такие благородные жесты. Так, когда один из талантливейших полководцев по имени Ли Лин после ожесточенных боев, в которых погибло немало хуннских воинов, был захвачен в плен, то шаньюй Цзюйдихеу не стал его убивать, а наградил за храбрость титулом «чжуки-князя» и даже женил на своей дочери, после чего тот получил в управление область, населенную племенем хагасов.

Хунны умели не только ценить доблесть своих врагов, но также прощать своих же соплеменников, которые перебежали на сторону врага. Одного такого князя уже другой шаньюй хуннов, не только пощадил, но и женил на своей сестре, после чего долгие годы советовался с ним по всем вопросам, связанным с Китаем. В частности, по совету этого новоявленного вельможи правитель хуннов переместил свою ставку вглубь страны, чтобы китайцы не могли застигнуть его врасплох. А последнее стало возможным благодаря как раз новой военной тактике китайцев, которая, в конце концов, и помогла им одержать окончательную победу над хуннами. Интересно, что тактику эту изобрел не воевода, а лично император У-ди, вступивший на престол в 140 г. до н.э. Придя к власти, он не осмелился сразу порвать очередной унизительный мирный договор, признававший Хунну и Китай равными империями, хотя соглашение явно ущемляло интересы его страны. Наоборот, У-ди даже подтвердил договор о свободной торговле на границе, несмотря на ее очевидную убыточность. Зато, пользуясь долгосрочным миром, император получил возможность спокойно готовиться к большой войне.

Новая тактика ведения войны, введенная У-ди, заключалась в создании конных легковооруженных отрядов, снабженных провиантом. Им надлежало перенести войну на территорию врага, в хуннские степи. И хотя такие отряды не годились для обороны и не спасали страну от ответных набегов, придумать что-либо лучшее было невозможно. Наоборот, новых воинов обучали всему, что умели хунны, вплоть до умения стрелять с седла, и носили они одеяния, в частности шаровары, наподобие кочевников.

Первый же форсированный бросок новых китайских частей на западные кочевья хуннов привел к небывалому успеху – в плен попали более 15 тысяч человек, в том числе десять низших князей, а сам чжуки-князь чудом спасся бегством. И хотя после этого успехи китайцев еще какое-то время перемежались с ощутимыми поражениями, чаша весов постепенно начала склоняться на сторону прозорливого У-ди. Он, переняв тактику своего врага, просто сумел клином вышибить клин. Так наступил закат очередного всплеска военного могущества кочевников.

Правда, спустя несколько веков, уже Европа испытала на себе сокрушительную мощь народа хунну, часть которого, покинув границы Поднебесной империи, под уже новым именем гунны, предводительствуемая «бичом божьим» Аттилой, огнем и мечом пронеслась по ее процветающим городам. Но это уже были другие воины, и от исконной тактики хуннов мало что осталось. Хотя современники успели отметить, что они «ловки в стрельбе из лука» и вместе с тем «не годятся для пешего сражения. Зато они словно приросли к своим коням… в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг нарочно рассеиваются и, не выстраивая боевой линии, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство».

Продолжалось это недолго, и вскоре у гуннов уже имелись осадные орудия вместе с метательными машинами. Они научились ловко строить мосты, и большим бревном, висящим свободно на брусьях и имевшим металлический наконечник, со знанием дела крошили ворота неприступных римских крепостей. Но заслуги в том самих гуннов было немного, да и способы ведения войны претерпели большие изменения, став совсем не характерными для истинных кочевников. А произошло все это благодаря тому, что гуннам удалось подчинить себе племена готов, бургундов, франков, герулов, ругов, тюрингов, гепидов, острогов и других.

Вот как описывает Иордан битву гуннов на реке Недава: «В ней можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его ране, и свева, отважно действующего дубинкой, а гунна – стрелой, и алана… с тяжелым, а герула – с легким оружием…». Кто-то из них служил гуннам из страха, другие являлись добровольными союзниками, но никто из них не был прежде кочевником, привыкшим воевать в седле. Просто все они, в силу сложившихся обстоятельств, решили примкнуть к потомкам хуннов, которые «отличаются страшным и чудовищным видом… Кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить холод, голод и жажду… У них никто не занимается землепашеством и никогда не касается сохи… Их можно назвать самыми яростными воителями… Это подвижной и неукротимый народ» (Аммиан Марцеллин).

Конечно, ударной силой гуннов по-прежнему оставалась маневренная конница, но она, в отличие от хуннской, уже действовала согласно правилам другой стратегии и тактики ведения войн. Вообще, самих гуннов можно сравнить с ярким, быстро промелькнувшим метеором. Причина этого, возможно, в том, что они, в отличие от хуннов, променяли родную степь на чужбину, где не нашлось места ни им самим, ни их резвым коням…

Также хочется упомянуть о главной особенности завоевательных войн, которые велись вождями хуннов с Китаем. Однажды знаменитому правителю хуннов Модэ, который и основал державу Хунну, предоставилась великолепная возможность обрушить на истощенный и обессиленный смутами Китай все свои грозные войска, но он отчего-то не сделал этого. Причиной отказа было отнюдь не его миролюбие. Просто правитель кочевников решил прислушаться к мудрому совету своей яньчжи – супруги шаньюя. А она сказала Модэ: «…ныне ты, обретя земли Хань (правящая династия Китая – прим. Е.О.), не сможешь жить в них…». То есть женщина напомнила ему о сути военно-политической доктрины первых хуннов – заставить Китай считаться с собой, и даром получать то, в чем они постоянно нуждались, ведя кочевой образ жизни. Эта своеобразная доктрина стала позже характерной и для тех, кто пришел на смену хуннам – сначала для тюрков, а после них уже для монголов, о воинском искусстве которых речь пойдет в следующих публикациях.

Военная стратегия Кочевников

ТЮРКИ

Журнал «World Discovery Kazakhstan» продолжает рассказ о воинственных кочевниках. Как мы уже упоминали, их стратегия и тактика ведения сражений зачастую были далеки от совершенства, но благодаря умению использовать все преимущества своего образа жизни, кочевникам удавалось достигать самых невероятных результатов на полях сражений. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ о тюркских воинах.

Со времени исчезновения с исторической арены воинственных хуннов Китай наконец-то сумел заполучить долгожданный мир на своих северных границах на нас - продолжительное время. Нет, воинственные, беспокойные кочевники не исчезли и не растворились, влившись в состав земледельческих государств, просто их многочисленные племена раздробились на мелкие группы, которые довольствовались тем, что соперничали друг с другом за скудные пастбища. Прозорливые же сыны Поднебесной империи умело и, главное, вовремя подбрасывали кизяк в это тлеющее пепелище. Но так не могло продолжаться вечно, и, несколько веков спустя на окраинах степи, в далеком Алтае, появилось небольшое племя, воинам которого не давали покоя подвиги их предков – хуннов. Звали этих людей көк түркілер – голубые тюрки. Это дословный перевод, а смысловой -небесные тюрки, потому что они считали себя сыновьями Көк Тәңірі – синего неба. Под руководством своего знаменитого предводителя Ашины они смогли заново объединить всех кочевников под одним голубым знаменем с золотой головой волка. Сделать это было непросто. Одних пригласили в союзники, других пришлось покорять, третьих истребить чуть ли не поголовно... Покончив с суверенитетом ближайших соседей-кочевников, они, как и их знаменитые предшественники хунны, устремили свои алчные взоры на восток, на самый лакомый кусок – Поднебесную империю. Вскоре, не выдержав их могучего напора, китайцы снова вынуждены были опуститься на колени и ввязаться в долгую, изнурительную борьбу за мир на своих западных рубежах. И снова судьба империи не раз висела на волоске от гибели...

Но явившимся с Алтая новым завоевателям одного Китая уже было мало. Их неутомимые всадники, в отличие от хуннов, лишь недобитая часть которых в лице гуннов, спасаясь от беспощадных китайских полководцев, бежала на европейскую часть материка, сознательно двинулись на запад покорять народы Средней Азии, Кавказа и Восточной Европы. Покорять государства, через территории которых проходил Великий Шелковый путь...

Невероятно, но небольшое тюркское племя, став ядром нового кочевого сообщества, сумело в кратчайшие сроки создать одну из величайших империй в истории человечества. Территория, подчиненная тюрками на пике их могущества, простиралась от Востока (кидани - Маньчжурия) до Запада (хазары – Северный Кавказ). Они покорили Китай, Хорезм, Согд. Победили племена болгар-утургуров, угров, эфталитов и других. Кто в те времена мог себе представить, что сам правитель

второго Рима –

император Византии Ираклий в 628 году собственноручно возложит на голову тюркского предводителя Тон-ябгу-кагана свою собственную корону и пообещает выдать за него свою дочь, принцессу Евдокию. Мало того, но тюрки оказались единственной силой, сумевшей противостоять продвижению озаренных новой верой арабов...

Невольно возникает вопрос: какая же сила могла подвигнуть забитых до недавнего времени кочевников совершить такое? Неужели причиной этого была лишь непоколебимая вера всех, кто встал под знамя с золотой головой волка, в неукротимый боевой дух голубых тюрков, которые и подняли этот стяг? Да, отчасти благодаря этому, но не только. Такое удалось сотворить благодаря тому, что кочевники смогли кардинально изменить свою военную стратегию. Отныне доведенный до совершенства хуннами дистанционный бой отошел в разряд одного из тактических приемов ведения сражения, а маневренная конница, призванная ими изматывать противника, научилась атаковать боевым строем. Стремительно напав на врага бронированной лавой, они сеяли смятение в ряды обороняющихся, после чего планомерно разбивали их на части и, обратив в бегство, уничтожали. Для достижения этой цели тюркам понадобилось возродить латную конницу, которая когда-то была уже у их далеких предков скифов и называлась катафрактарии. Правда, латы теперь состояли не из тяжелых бронзовых пластин, а из железных, которые были тоньше, легче и главное, намного прочнее. Конечно, тюркам для того чтобы переворужится, нужно было раздобыть очень много железа. Сделать это удалось благодаря сказочным богатствам Алтая, где в изобилии имелись залежи железной руды. Здесь нужно особо отметить тот факт, что способ получения железа у тюрков был сыродутным. Суть его заключается в восстановлении железа путем химического соединения его окиси с окисью углерода, которое дает губчатую металлическую массу – крицу. Качество же кричного железа даже сегодня считается горазде выше доменного. Именно развитием собственной металлургии у тюрков можно объяснить появление у них латной кавалерии, которую китайские источники позже назвали

фули – волки. Фули -

это по-тюркски значит волк (бөрі - бури). Этот хищник издревле являлся тотемом тюрков. Согласно легенде, они считали себя потомками принца, искалеченного и брошенного врагами умирать , которому не дала погибнуть от голода и ран голубая волчица. Она же позже родила ему несколько сыновей, от которых размножился тюркский ел -

народ.

Железо было известно кочевникам и раньше, но заслуга тюрков в том, что именно они смогли ввести его в массовое употребление, чем сумели поставить себя в независимое положение по отношению к Китаю и Тибету. Обретя же вожделенную независимость, а вместе с ним и уверенность в своих силах, они тут же принялись за то,

что умели делать кочевники

лучше других –

выносить тяготы длительных походов и совершать внезапные, молниеносные набеги. При этом тюркские латники оказались достойным противником и для китайских пеших копейщиков, и для иранских конных стрелков. В рукопашной схватке с легковооруженным противником тяжелая конница тюрков имела все преимущества, однако при осаде крепостных стен прекрасная в полевой войне армия кочевников в который раз показала свою несостоятельность. Спешившийся латник-кочевник был, как и прежде, мало боеспособен. Одним словом, городские стены снова оказались непреодолимым барьером для кочевников, положив предел распространению их кочевой державы. Нет, им порой удавалось брать приступом хорошо укрепленные города-крепости, но все же они старались избегать малопродуктивных осад. А вот военная доктрина тюрков по сути не претерпела существенных изменений, оставшись прежней, про-хуннской. Так что обновленная военная стратегия кочевников со своей главной задачей – заставить считаться с собой Китай и другие богатые страны и при этом получать максимальную выгоду при минимальных затратах с них – справилась просто блестяще.

Как оказалось, за тот долгий промежуток мира, который установился в степи после истребления хуннов, китайцы успели подзабыть обретенные навыки ведения войн против кочевников, за что были жестоко наказаны. Тюрки сразу же взяли инициативу в свои руки и лишили возможности китайцев использовать свое численное преимущество. Для этого они сначала заставили регулярную Суйскую армию растянуться по всей линии Великой стены, а когда пограничные силы китайцев были рассредоточены, то легко разбили их, заставив остатки войск укрыться за спасительной стеной. После этого тюркские всадники спешно форсировали Великую стену в двух наиболее небрежно сооруженных местах и стремительно устремились вглубь оставшейся беззащитной страны. Хроники сообщают, что за короткое время в шести самых богатых областях Китая не осталось домашнего скота, который был частью угнан на север, а частью съеден. После этого обреченные на голод кочевники вынуждены были сами уйти обратно в степь. И хотя после происшедшего генерал Ян Цзянь заметил, что «...тюркские ратники пренебрегают и наградами и наказаниями, мало уважают своих начальников и по большей части не соблюдают порядка», китайским полководцам пришлось заново учиться сражаться с возродившимися из пепла воинственными кочевниками. А чтобы учиться, нужно было выиграть время. И тогда китайские правители пустили в ход старые, испытанные приемы. Принялись тюркских ханов, как когда-то хуннских шаньюев, под благовидными предлогами задаривать разного рода подарками – дорогими шелковыми тканями и прочими ценностями, то есть выплачивать завуалированную дань. Так, во времена правления Бильге кагана, в обмен символической «дани» в 30 лошадей император Сюаньцзун только в 727 году прислал в тюркскую ставку 100 тыс. кип шелка! О силе тюрков, с которыми вынужден был считаться император, свидетельствуeт и эта запись, сделанная китайским хронистом: «Никогда еще западные варвары не были столь могущественны».

Пока на востоке китайцы заново переучивались противостоять кочевникам, последние вторглись на территории, где прежде пересекались интересы двух давних, непримиримых соперников – Византии и Ирана. Тюрки решили стать третьей силой, претендующей на большую часть доходов, которую приносил Великий Шелковый путь. Первый же поход тюрков в Восточный Иран обратил в бегство семидесятитысячную персидскую армию, открыв воинственным кочевникам дорогу в Хорасан, Талекан, Балх и Герат. Причиной такого небывалого поражения иранцев были низкие боевые качества их линейной пехоты, которую легко смела латная конница кочевников. Желая развить успех, предводитель тюрков Янг Савэ, младший сын хана Кара Чурина, отправил сообщить шаху Хормизду: «Исправьте мосты на ручьях и реках, чтобы по ним я мог въехать в вашу страну, и постройте мосты на реках, которые не имеют их. То же самое сделайте с реками и ручьями, через которые ведет моя дорога из вашей страны к румийцам (византийцам), так как я намереваюсь через вашу страну туда пройти». По этому ультимативному тексту можно сделать вывод, что тюрки были абсолютно уверены в своих силах, хотя и хитрили, пытаясь завуалировать свои цели. Иранцы предпочли дать решительный бой, и отправленный дать отпор захватчикам Бахрам, властитель Армении и Азербайджана, для этого попросил дать ему 12 тысяч стрелков в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Расчет его был прост: эти много повидавшие на своем веку ветераны имели неоценимый боевой опыт, которого не было у большинства ополченцев. К тому же персидские стрелки в те времена считались лучшими стрелками. Они достигли вершин мастерства, натягивая тетиву не к груди, а к уху, что позволяло им поразить противника на расстоянии до 700 метров.

Главные силы противников встретились в Гератской долине, куда кружным путем через Курдистан пробрался Бахрам. Этот маневр позволил его воинам оказаться в тылу у тюрков, что стало полной неожиданностью для кочевников. Надо отметить, что тут не обошлось без дезинформации противника. Дело в том, что персы нарочно отправили одного из своих придворных, который был уступчив настолько, что сумел изменить направление наступления Янг Савэ и завести войска последнего в заранее оговоренное место. Тем не менее тюркам, несмотря на то что они оказались в довольно узкой долине, в начале сражения удалось охватить фланги персов. Ярость и желание кочевников драться насмерть произвели на персов удручающее впечатление, в рядах которых чуть было не возникла паника. В какой-то момент даже сам Бахрам начал подумывать о бегстве, но его остановило то, что путь к отступлению загораживали те самые горы, которые помогли ему обойти противника. Но тут лишенная маневренности тюркская конница увязла в плотных рядах обороняющихся персов, и Янг Савэ, видя бесплодность кавалерийской атаки, вынужден был ввести в бой... слонов. И тогда наступил звездный час персидских лучников, которым удалось продемонстрировать свое блестящее мастерство. Их стрелы вонзались в уязвимые места слонов – в хоботы и глаза. Наряду с обычными стрелами в слонов летели и огненные, то есть обмотанные паклей и подожженные. Взбесившиеся от боли слоны потоптали самих же тюрков, которые в панике бежали. Вскоре Савэ был убит, а из его воинов сумели спастись только один из десяти.

Тех, кто выжил, позже сумел собрать сын Янг Савэ, Парвуда, и они какое-то время сражались, используя классическую тактику кочевников – внезапные набеги и ночные нападения. Но и от них отвернулась удача, и, в конце концов, Парвуда попал в плен. Позже, по заключению мира между персами и тюрками, он возвратился домой.

Первый же поход тюрков во главе с принцем Янг Савэ привел к тому, что Иран оказался на краю гибели, но победа под Гератом позволила персам отодвинуть конец своей державы еще на полвека. А пока тюрки как пришли, так и ушли. Ушли в свои степи, чтобы накопить силы и сделать выводы из неудач.

Если с Ираном воинственные тюрки находились в постоянной конфронтации, то в отношениях с Китаем неожиданно произошли удивительные перемены в сфере взаимного культурного влияния. Так, в эпоху китайской династии Тан неожиданно возникла мода на все тюркское – одежду, жилище, пищу... Был даже составлен китайско-тюркский словарь, который, к сожалению, не сохранился. Многие китайские вельможи ставили юрту у себя во дворе и переселялись в нее на зимнее время. О достоинствах жилища кочевников ими слагались стихи. Но самое главное для китайцев было то, что близкое соприкосновение с образом жизни тюрков позволило скорее найти противоядие их победоносной военной тактике. Основатель династии Тан, сам полутюрк по происхождению, Лю Юань, будучи еще офицером пограничных войск, последовательно и терпеливо приучал своих солдат к новому строю, заимствованному у кочевников. Солдаты должны были жить в юртах, питаться мясом и молоком, ездить верхом и участвовать в облавных охотах. Он сумел добиться того, чтобы его вновь образованные конники по боевым качествам перестали уступать тюркским. Все эти перемены довольно скоро стали приносить хорошие плоды.

Летом 599 г. китайские генералы Гао Фань и Ян Со столкнулись с Дату-ханом. Вот как описано то сражение китайским летописцем: «Прежде генералы, сражающиеся с туцьзюесцами, увидев, что конница их стремительно вторгается в линию, так располагали фронт, чтобы колесницы, пехота и конница взаимно могли друг друга подкреплять. Из рогаток составляли батальон-каре, и конница находилась внутри оного. «Сей древний способ, –

сказал Ян Со, – недостаточен к одержанию победы». Почему и поставил вперед конницу. Дату-хан с радостью сказал: «Это небо награждает меня». Он сошел с коня, возвел глаза к небу и поклонился. Потом со своей конницей пошел вперед. Офицер Чжулохеу сказал: «Неприятели еще не выстроились порядочно, надобно учинить нападение» - и с лучшей конницей выступил против них. Ян Со вслед за ним выступил с главной армией, и туцьзюесцы были совершенно разбиты». Одним словом, в этой битве китайцы сумели вырвать инициативу из рук тюрков, предприняв контратаку своей новой конницей, которая в прежние времена находилась внутри каре, что лишало ее маневренности. Внезапная контратака, предпринятая китайской конницей, смягчила удар тюркских латников и расстроила их боевые порядки. Пехота же, введенная в схватку своевременно, решила исход сражения численным преимуществом. Эта новая военная тактика, выработанная китайскими генералами, стала предвестницей скорого и неминуемого конца гегемонии тюрков. Но это произошло не сразу. Еще долгое время успех сопутствовал то одним, то другим. Вскоре тюрки сообразили, что тактика китайцев переменилась, и тогда они быстро внесли существенные изменения в свою стратегию. Теперь они переставили акцент исключительно на внезапность нападения. При этом они стали придавать большое значение разведке и сбору информации через своих шпионов. Однажды, благодаря этому, им даже удалось запереть самого императора в одной из крепостей, и лишь подоспевшая вовремя регулярная армия спасла того от плена. Возможно, все кончилось бы для императора намного хуже, если бы не привычка тюрков после того, как им удавалось заставить китайский гарнизон засесть в крепости, предаваться грабежу. То есть, часть из них оставалась осаждать его, а другая половина принималась опустошать область. А когда грабить становилось некого и нечего, то осада внезапно снималась и кочевники исчезали в течение одной ночи.

Еще тюрки научились с большой выгодой для себя использовать недовольство доведенного до отчаяния непомерными поборами населения Китая. Только за один 617 год в империи вспыхнуло пять восстаний, и тогдашний тюркский правитель Шибир-хан сумел выжать из сложившейся ситуации максимум выгоды. Он, тут же поддержав бунтовщиков, послал им лошадей и знамя с золотой головой волка. Результатом этого стало то, что пока императорские войска были заняты подавлением мятежа, тюркские всадники могли абсолютно безнаказанно совершать свои грабительские набеги в другие области страны. Кстати, вручение тюркскими ханами знамен с золотой головой волка вождям сепаратистов было обычным явлением в те времена. А один офицер, помимо такого знамени, умудрился даже получить титул «Хан, уничтожающий дом Ян и императора».

Примечательно, что тюрки в ходе своих военных операции стремились всячески дезинформировать противника. Например, тюркский предводитель Чулохоу, используя разобщенность в среде китайских вельмож, поднявших мятеж, во время своего похода усиленно распускал слухи, что вместе с ним движется китайский вспомогательный корпус, и демонстративно выставлял знамена, подаренные когда-то ему суйским императором. Это вскоре принесло свои плоды, так как многие колебавшиеся из китайцев поспешили под его покровительство.

Но все это были успехи локального характера, и как только в Китае воцарялась новая сильная династия, то наступало время ослабления военной мощи кочевников. Пришедшие к власти хитрые китайские императоры пускали в ход все средства –

от военных походов до примитивных подкупов.

Изобретательность китайских полководцев во время походов просто поражает. Чтобы заставить остановиться тюрков, они травили колодцы, поджигали степь, вырезали скот, который находили в окрестностях. А однажды один из китайских полководцев во время сражения с кочевниками применил вообще небывалый прием: на пригорок, недалеко от поля битвы, вышли музыканты, танцовщицы и начали представление. Степняки заинтересовались и стали смотреть на прекрасных китаянок, а в это время китайские войска зашли им в тыл и бросились в атаку. Пленных не брали. Спаслись только те, которых вынесли степные кони...

А вот попытки китайцев подкупить тюрков или их союзников не всегда давали нужный результат. Нет, желающих заполучить шелк даром всегда хватало, но за него часто приходилось расплачиваться собственной головой. Например, сторонника Китая Кинюй-шада обезглавил младший брат Юн Йоллыга и отправил его труп лично императору. Не забывал китайский двор и об еще одном безотказном способе ослабления своего неуступчивого противника –

выдавать за тюркских принцев китайских принцесс. Как правило, после этого жених получал множество подарков и быстро привыкал к роскоши. Дальше ему предлагали перебраться ближе к границе, после чего превращали в удельного князька, чем возвышали в глазах соплеменников. Его всячески купали в шелках и деньгах, чтобы вызвать у остальных тюрков зависть и желание пойти на службу к китайцам. Иногда возле такого удельного князька собиралось значительное количество «вассалов». Таких «вассалов» также поили и кормили безвозмездно, уверяя, что в Китае всего много и за вино и пищу плата не берется. Однажды, чтобы поразить воображение кочевников, стволы деревьев даже были обернуты шелковыми тканями. Те же, изумленные этим, спросили: «Ведь в Китае есть и бедняки, и одежды, по-видимому, не хватает, к чему же шелком обертывать деревья?». Конечно, ответа на свой вопрос они так и не получили...

Противостояние тюрков и Китая длилось два столетия и, в конце концов, это неравное противостояние закончилось очередным поражением степняков. Китайцы путем дипломатии сначала лишили тюрков их союзников, после чего подвергли истреблению, еще более страшному, чем когда-то хуннов. Это произошло с тюрками на востоке.

На западных окраинах все обстояло иначе. Западные тюрки придерживались более агрессивной тактики и стратегии в своих завоевательных походах. Они разбивали своих противников не только в открытом поле, но и приступом брали каменные крепости. «Подняв мечи свои, они устремились на стены, и все это множество, нагромоздившись друг на друга, поднялось выше стен, и мрачная тень пала на бедственных жителей города; они были побеждены, отступили от стен». Так описал очевидец взятия тюрками Тифлиса зимой 628 года. Любопытно, что крепость, устоявшая перед стенобитными машинами византийских инженеров, пала под напором воинов, вооруженных лишь оружием для рукопашной схватки! После покорения Грузии тюрки предприняли поход в Армению, оборонять которую прибыли войска персов. С объединенными силами армян и персов кочевники расправились иначе, более привычным способом. Заманили их притворным бегством в засаду и поголовно уничтожили...

Военные же столкновения тюрков с арабами проходили в период захвата последними Средней Азии. Насильственное обращение в ислам местного населения там сопровождалось многочисленными восстаниями, чем не преминули воспользоваться западные тюрки. В борьбе за Самарканд и Бухару между ними и арабами в 720-741 гг. произошло несколько крупных сражений, в которых успех чаще сопутствовал тюркам. Примечательно то, как мусульманские авторы описывали нравы и обычаи кочевников.

Так, в своем трактате ал-Джахиза пишет: «Тюрки –

народ, для которого оседлая жизнь, неподвижное состояние, длительность пребывания и нахождения в одном месте, малочисленность передвижений и перемен невыносимы. Сущность их сложения основана на движении, и нет у них предназначения к покою... они не занимаются ремеслами, торговлей, медициной, земледелием, посадкой деревьев, строительством, проведением каналов и сбором урожая. И нет у них иных помыслов, кроме набега, грабежа, охоты, верховой езды, сражений витязей, поисков добычи и завоеваний стран».

Другой историк, говоря об изготовлении меча у арабов, сначала перечисляет восемь-девять операции, каждую из которых выполняет особый мастер, а затем отмечает: «Подобно этому происходит изготовление седла, стрел, колчана, копья и всего оружия... А тюрк делает все сам от начала до конца, не просит помощи у товарищей, не обращается за советом к другу. Он не ходит к мастеру и не тревожится его отсрочками со дня на день, его лживыми обещаниями и не думает об уплате ему вознаграждения». Но самые необычные строки оставил в своей рукописи Ибн ал-Фатих, который по поручению халифа Хишама отправился послом в ставку тюркского кагана и попытался обратить последнего в мусульманскую веру. Он написал следующее: «Я получил аудиенцию, когда тот своею рукой делал седло. Каган спросил толмача: кто это? Тот ответил: посол царя арабов. Каган спросил: мой подданный? Толмач ответил: да. Тогда он велел отвести меня в шатер, где было много мяса, но мало хлеба. Потом он велел позвать меня и спросил: что тебе нужно? Я стал льстить, говоря: мой господин видит, что ты находишься в заблуждении, и хочет дать искренний совет – он желает тебе принять ислам. Каган спросил: а что такое ислам? Я рассказал ему о правилах, о том, что ислам запрещает и что поощряет, о религиозных обязанностях и о службе богу. Каган спросил: кто мусульмане? Я ответил, что они – жители городов, и есть среди них банщики, портные, сапожники. Тогда каган велел мне подождать несколько дней.

Однажды каган сел на коня и его сопровождали 10 человек, каждый из которых держал знамя. Он велел мне ехать с ним. (Вскоре) мы достигли окруженного рощей холма. Как только взошло солнце, он приказал одному из десяти сопровождавших его людей развернуть свое знамя, и оно засверкало... И появились десять тысяч вооруженных всадников, которые закричали: чах! чах! И они выстроились под холмом. Их командир выехал перед царем. Один за другим все знаменосцы разворачивали свои знамена, и каждый раз под холмом выстраивались десять тысяч всадников. И когда были развернуты все десять знамен, под холмом стояли сто тысяч вооруженных с головы до ног всадников.

Тогда каган приказал толмачу: скажи этому послу и пусть он передаст своему господину –

среди (моих воинов) нет ни банщика, ни сапожника, ни портного. Если же они примут ислам и будут выполнять все его предписания, то что же они будут есть?»

И, наконец, еще одна любопытная запись, оставленная арабами:

«Тюрк стреляет по диким животным, птицам, мишеням, людям... он стреляет, гоня во весь опор назад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз. Он выпускает десять стрел, прежде чем хариджит (арабский стрелок – Е.О.) положит одну стрелу на тетиву. И он скачет на своей лошади, спускаясь с горы или в долине с большей скоростью, чем хариджит может скакать по ровной местности. У тюрка четыре глаза – два на лице, два на затылке».

Хочется особо подчеркнуть, что под тюрками в данной статье подразумеваются все кочевники, которые последовали за небольшой группой тюркютов во главе с их легендарным предводителем Ашиной. Это и карлуки, и телесцы, и кыргызы, и уйгуры, и тогонцы, и многие другие племена. Их временному военному союзу способствовала не только неуемная энергия тюркютов с Алтая, но и то, что все они говорили на одном, понятном каждому кочевнику языке. Языке, который за долгие века разбился на множество диалектов. Из этих диалектов, позже сложились уже новые языки: казахский, киргизский, татарский, туркменский и т.д. И неспроста люди, говорящие на этих языках, считают себя тюрками. Для них слово «тюрк» ассоциируется не только с далеким общим прошлым, но и славными подвигами их воинственных предков.