При таком способе освоения не страшна опасность односторонности, преувеличения, упущения, субъективности. И при езжего постоянно тянет к подобной объективности, воздающей должное всем и вся, хотя он прекрасно знает, что лишь его субъективный взгляд может добиться от давно известного чего-то другого, может быть нового.
Имеется ветвь партийная, идущая от Центрального Комитета КПСС — и до райкомов партии. Есть ветвь комсомола, структура которой соответствует партийной. Существует ветвь профсоюзов, начинающаяся со Всесоюзного центрального совета про фессиональных союзов и нисходящая до городских и фабрично-заводских профсоюзных комитетов.
То, что в самом элегантном фасаде можно рассмотреть нечто сильное и соразмерное, а иногда и традиционно провинциальное, располагает меня в пользу тезиса Грабаря. Если устанавливать линейную зависимость между классицизмом и революционной буржуазией, а позже между ампиром и бонапартизмом, мало чего удастся достичь. Те, кто строился здесь во второй половине XVIII и первой трети XIX вв.
Для выживших заключенных в тот момент, когда они обрели твердую уверенность, что сюда их привела не ошибка, обязанность записать увиденное и пережитое была выражением воли к преодолению. Отсюда и проистекает кропотливость описания, детективная реконструкция числа ступеней, высоты залов, содержания тюремных библиотек и т. д. Мы знаем об интерьере, атмосфере и меблировке этих тюрем больше, чем о каком-либо ином, более доступном месте.
Композиторов, признанных на Западе в качестве предшественников или даже пионеров двенадцатитоновой музыки, например Лурье или Рославца, в Москве не было слышно с 1960-х гг. Весь мир говорит о «Пасифик-231» Онеггера, но молчит о симфоническом эпизоде Мосолова «Завод. Музыка машин». И даже аплодисменты Ленина в адрес предшественника электронных музыкальных инструментов под названием «терменвокс» не спасли от забвения его создателя Л. С. Термена.
Москва, бывшая до революции только торговым центром, стала столицей Республики, сюда перешли из Петрограда государственные учреждения; Москва стала политическим и экономическим центром России». «Вся Москва» выходила на протяжении еще пятнадцати лет, пока 1937-й год самым решительным образом не покончил и с этим институтом, подтверждавшим преемственность русской и советской истории. По изданиям 1920-х гг.
Вернемся к вопросу о характере зрения энциклопедически обученного и феноменологически обучающегося. Может быть, мы сумеем систематизировать некоторые аспекты. Знающий ищет и видит в городе то, что он знает или думает, будто знает. Просто видящий воспринимает в городе то, что привлекает его с первого взгляда. Знающий завладевает объектами, всем городом в целом или в частностях, он захватывает их, захватывает власть над ними.
Она лежит на гранитном блоке, будто отрублена. На заднем плане виден фасад «Метрополя». Эту картину можно истолковать и так: любой представитель молодого правительства, поначалу обитавшего в «Метрополе», глядя в окно, понимал, что революции могут стоить головы не только другим, но и ему самому. Необходимо что-то предпринять, иначе этот город невольно поглощает человека. Ничто не раскрывается само собой.
Трехгорка с ее 6 тыс. рабочих вполне характерна для московской промышленности и московского пролетариата. В Москве не было, в отличие от Петербурга, Путиловского завода, одного из крупнейших и современнейших машиностроительных заводов в мире. В Петербурге, позже Петрограде, две трети пролетариата составляли металлисты, и в городе были сконцентрированы 30 % металлистов. В среднем же в Петербурге на одно предприятие приходилось почти 1 ООО рабочих.
Скажу вкратце: приезжий не только знакомится с московскими музеями как с заповедниками, где сохраняется неукротимый пыл собирания и обучения, свойственный прошлым поколениям, — он пользуется возможностью и дает себя поучить самым приятным и предметным образом. Районы города тоже могут быть музеями под открытым небом. Старый Арбат разрезан пополам, как апельсин.
Менее чем через два года ее прервало нападение гитлеровских армий на Советский Союз — сталь, бетон и рабочая сила были нужны для более важных целей и направлялись в помощь фронту. От плана, однако, не отказались, только перенесли сроки его выполнения. До 1957 г. станция метро, расположенная поблизости от стройплощадки, называлась «Дворец Советов». В эти годы появились сомнения: главный застройщик умер в 1953 г.
Глядя на Сандуновские бани, пожалуй, не сразу и поймешь, что это такое: роскошный интерьер в богатом доме постройки 1894 г.; вестибюль весь в потускневшей позолоте, бирюзе и густой лепнине, по обеим сторонам поднимаются лесенки к круглой площадке; наверху у входа строгая кассирша за столом, где, вероятно, хранятся билеты и деньги.
Москва взяла реванш — но не факт, что самым удачным образом. Геометрию Петербурга не повторить с помощью Генерального плана реконструкции Москвы; классицизм может снискать успех разве что в виде неоклассицизма; Превратив Тверскую в улицу Горького, можно в лучшем случае перегнать, но не догнать Невский проспект. Это, возможно, звучит спекулятивно, если не парадоксально, но ведь и историческая ситуация была во многом парадоксальной.
Для меня вопрос стоит по-другому: как могут выносить свою жизнь люди, не признающие советскую действительность разумной? Как могут они выстоять перед лицом чудовищной громады действительности, хоть и не лишенной противоречий, но, тем не менее, довольно прочно утвердившейся? Как выдержать резкое расхождение между их жизненными стремлениями и тем, что допускает общество? Разве это не безнадежно и не ввергает в отчаяние?
Москва — это отсутствие целой эпохи столичной истории, несмотря на то что она оставалась негласной столицей и здесь короновался царь. Конечно, Москва богата достижениями абсолютизма, существуют в буквальном смысле «московское барокко» и тем более «московский классицизм», но лицо столицы определяют не они. Этот отрезок городской истории, его «тело» находится в другом месте — на Неве, где Петр Великий в 1703 г.
Убедительнее всего притязания столицы дают себя знать там, где в одном месте собраны три вокзала, — на Комсомольской площади, обрамленной с северной стороны Ярославским, с северо-западной — Ленинградским, а с южной — Казанским вокзалами. Замыкая площадь, возвышается гостиница «Ленинградская», возведенная в 1940-е годы.
Такова, например, Славяно-греко-латинская академия на нынешней улице 25 Октября, которую посещал сын архангельского рыбака Михаил Ломоносов. На нынешней улице Чернышевского существует богатая традициями Четвертая московская гимназия, в которой получили классическое образование пионер русской и советской авиации Жуковский и реформатор театра Станиславский.
К внутреннему двору дома Строгановского училища (посреди банковского квартала и Сити прежних времен) примыкает небольшая площадь с деревьями и площадкой для детских игр. Здесь постоянно царит тишина. Уличный шум лишь приглушенно доносится издалека. Таким образом, можно и внутри города быть защищенным от него. Подобные площади не планируются, они выросли сами.
Со стороны Красной площади кажется, что площадь из-за этого как будто «взорвана», нарушена ее замкнутость. Так как застройщикам того времени новшества обходились слишком дорого и более крупные шаги казались рискованными, в остальном они ограничились консервацией.
Аромат той эпохи — до большого пожара 1812 г. — овевает место, которое не случайно и по сей день является ареной великих и смущающих событий, — Колонный зал Дома Союзов, бывшего Благородного собрания (реконструировано после пожара). Зал этот излучает торжественность благодаря своим пропорциям и ослепительно-белым колоннам, он достаточно большой для общественных мероприятий и все же в должной мере камерный, чтобы не быть обычным официальным залом.