Татлин взгромоздил друг на друга три этажа, вращавшихся вокруг вертикальной оси, и связал ось с обегавшей снаружи спиралеобразной каркасной конструкцией, что создало общую высоту в 400 метров. Проект не имел шансов на осуществление, но своим сочетанием технической фантазии и революционной романтики заставил работать архитектурную мысль 1920-х гг. во всем мире.
На близком расстоянии контуры расплываются, краски, разделенные нежными полутонами, сливаются, становятся неопределяемыми, пестрая поверхность распадается на опасно придвигающиеся отдельные точки.
Если вновь прибывший стоит на одном из мостов через Москву-реку, то далеко на востоке, где в нее впадает Яуза, он увидит высотное здание на Котельнической набережной как крайнюю восточную границу горизонта, а «Украину» или даже университет на Ленинских горах — как крайний предел горизонта вообще. Или выйдет он, например, со станции метро «Кировская»5 через дверь, созданную рационалистом Н. А. Ладовским, на поверхность земли. А что его встретит?
Но при контакте между видящим и предметом происходит нечто удивительное: сила предмета переходит на видящего. Заключенная в предмете энергия переносится, высвобождается, обретает слово, тогда как знающий заставляет вещи говорить — внешне великодушный, а на деле уничтожающий жест хозяина.
Но истории «Метрополя» нет. Правда, есть истории, в которых «Метрополь» представляет собой декорацию, почти неодолимый магнит, чье силовое поле захватывало большинство гостей Москвы. Эренбург видел здесь в марте 1917 г., когда Москва ждала «третьего звонка», как отчаявшиеся французские либералы пьют шампанское, расплачиваясь большими листами неразрезанных керенок.
В фотоальбомах советских государственных издательств, например «Авроры» или «Прогресса», свет города сияет из настоящего в прошлое, увенчивает его историю взгляд на новейшую модернизированную Москву; история в известной степени накопила материал, из которого с железной логикой должна была возникнуть современная Москва, предстающая ныне взгляду наблюдателя. И нет места никаким трещинам, разломам, никакой неясности.
Нужно, однако, просто соединить главные монастыри воображаемой линией. Эти сооружения защищали город от нападений с юга и юго-запада. От юго-запада до юго-востока тянется полукруг, образованный Донским, Свято-Даниловым, а на другом берегу Москвы-реки — Симоновым, Новоспасским и Андрониковым монастырями.
Разумеется, наложение двух миров друг на друга имеет свою традицию: ведь сама история Советского государства и взятый им курс под лозунгом «Догнать и перегнать» являются подтверждением того, что хоть и временно, но приходится уживаться с враждебным миром, и пока не мешает даже у него поучиться. Примеры такого рода гибридов попадаются повсюду. Для них трудно найти общее название.
Функции здания описывались следующим образом: дворецдолжен был использоваться как резиденция правительства и культурный центр, для съездов и сессий Верховного Совета, а также для театральных и музыкальных представлений. Под крышей дворца должны были разместиться два зала для съездов на 6 ООО и 1 500 мест и еще четыре конференц-зала на 500 мест каждый.
Ему открывается настоящее буйство красок: ярко-красная зубчатая стена, кирпич на угловых башнях в русских шлемах, глазурованный зеленым и бирюзовым, белизна и охра кремлевских дворцов, мощь высоко вознесшейся колокольни, повсюду крашеные зеленым крыши, а сверху полощется на алый флаг на здании Сената.
Характерно, что образ «двух половин» появляется и у Ленина, когда он в начале 1918 г. замечает, что Россия нашла самую передовую политическую форму — «диктатуру пролетариата» — и что соответствующий ей передовой экономический базис, то есть вторая половина, уже существует вне России — в виде германского государственного капитализма Вильгельма II и Ратенау. Но что означает обособление двух культур?
На станции «Киевская» — картины, апеллирующие к «исторической» дружбе между Украиной и Россией. Следовательно, потолок уже не просто потолок, а магическое зеркало. Взгляд должен устремляться ввысь, прохожих следует обучать. Здесь понимаешь, почему где-нибудь в другом месте все эти тысячи художников, штукатуров, мозаичников и т. д.
Южнокорейский фильм «Ливанские эмоции», который участвует в главном конкурсе Московского кинофестиваля, представил в воскресенье Чон Енхен. Но, несмотря на название фильма, происходит действие в Корее. Герой фильма год назад лишился матери, однако не может пока справиться с горем. Он встретил девушку, которая угодила в капкан, когда убегала от жестокого мужчины.
Вокруг камина полукруглый диван, установленный по желанию бывшего владельца. В углу рояль. Вполне можно представить себе, что здесь «жил и работал» (как всегда говорится на мемориальных досках) близорукий, хорошо одетый нарком просвещения, говоривший одинаково хорошо по-французски, по-немецки и по-русски, любивший полемизировать и философствовать.
«Бой идет вовсе не для славы, а для жизни на планете» – данная фраза, по типу множества других из «Василия Теркина», стала крылатой, уйдя в народ. Автор – Александр Твардовский, поэт-фронтовик. Недавно в Москве открыт памятник Твардовскому поблизости с редакцией «Нового мира», главным редактором коего был Твардовский. Собственно он впервые напечатал Солженицына. С овациями собравшихся людей с бронзовой скульптуры сняли ткань.
Седьмой фестиваль являет собой максимально комплексное и обширное действие на завершающей стадии Года России. Участие Москвы в дружественном традиционном фестивале, который в июне открывается на известном ипподроме в Берлине, проводит Отдел международных и внешнеэкономических связей вместе с Отделом культуры, Отделом спорта и физической культуры и Департаментом по туризму российской столицы.
Однако распространенное, раз за разом повторяемое утверждение об абсолютном разрыве, произошедшем на рубеже 1920—1930-х гг., и о том, что путь к эклектизму в 1930—1940-е гг. представлял собой просто реакцию, а то и «уход», уж тем более недалеко ведет.
Это означало обобществление функций домашнего хозяйства в специальных комплексах, обобществление функций воспитания, обобществление досуга, а в самой жесткой фазе — также обобществление частной сферы и отношений полов. Структура нового образа жизни должна была воплотиться в этом доме-коммуне, спроектированном И. Николаевым.
Реклама — нечто предосудительное. Зато обязателен охотничий кален дарь с указанием запретного времени для охоты на кавказскую серую куро патку и оленей. В альманахе 1910г., со всей очевидностью, законсервирован уклад, уже поставленный под сомнение потоком социальной жизни. Здесь изображается, будто в мире крупного землевладения, короны и рантье еще всё в порядке.
Если нам так трудно обрести в этом городе почву под ногами, тому могут быть две причины — либо мы уже не понимаем или почти не понимаем Москву как часть нашего собственного культурного наследия, либо вообще неспособны к такому пониманию, потому что у нас исчезло (или осталось очень смутное) ощущение того, откуда мы пришли.