Аркадий МОШЕС: «Европа не «видит» Россию через 20 лет»

Меню сайта

Категории раздела

Геополитика [8222]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Политика » Геополитика

Аркадий МОШЕС: «Европа не «видит» Россию через 20 лет»

Политика — та же конская ярмарка
Комплекс самодостаточности
Помним, но торгуем
Взгляд на глобус из Хельсинки
«Сибирская Нигерия»?
И режим Лукашенко не мешает такому интересу к?— Белоруссии?
Демократии не воюют друг с другом
Вопрос с латвийским акцентом

Мы продолжаем знакомить вас с позициями известных политиков и специалистов, опубликованными в библиотечке Балтийского форума. Сегодня свою точку зрения излагает в беседе с Залманом Кацем Аркадий Мошес, доктор истории, руководитель программы «Европейский союз — Россия» Финского института международных отношений.

Политика — та же конская ярмарка

Судя уже по тому, что в Финском институте внешней политики?— есть программа «Европейский союз — Россия», которой вы руководите, интерес к теме очевиден. Как он трансформировался в связи с расширением ЕС?

Вы совершенно правы в том, что интерес трансформировался за?— минувший год. Можно отчётливо проследить позитивные и негативные, с позиции Финляндии, тенденции. Плюс в экономике — это расширение рынка. Плюс политический — в том, что складывается объединение малых государств, оно претендует на свою долю влияния в Евросоюзе, и мы видим, в чём это влияние выражается. Прежде всего в том, что новые страны ЕС претендуют на то, чтобы играть более заметную роль в отношении с Россией. Каждая из этих стран относит усиление такой роли как к самой себе, так и к отношениям ЕС — Россия в целом.

На ваш взгляд, вступление Балтийских стран в НАТО и ЕС как?— новый импульс для выяснения отношений с Россией, предъявление ей счетов раздражает старших братьев по ЕС?

В какой-то мере раздражает. Но и позволяет пользоваться?— Балтией как картой в играх с Россией. Политика — та же конская ярмарка: мы вам уступим в этом, вы нам — в том.

Серьёзный минус расширения Европейского союза для Финляндии — и это почти аксиома — утрата своего уникального положения единственной страны ЕС, граничащей с Россией. А граница — ни много ни мало — 1300 километров . Теперь на роль моста претендуют и Польша, и Балтийские страны. И эта новая ситуация — предмет дискуссий и опасений. Как теперь не потерять, как сохранить позиции, причём в отличие от Польши и государств Балтии, оставаясь за пределами НАТО?

Комплекс самодостаточности

Ведь с развалом бывшего СССР у Финляндии появился совершенно?— свободный выбор в связи со вступлением НАТО?

Да, страна абсолютно свободна от обязательств по отношению к?— бывшему СССР, принятых после войны, время, названное «финляндизацией», безвозвратно миновало. Надо сказать, что хотя внутриполитическая демократия в Финляндии существовала, но — до отчётливо проведённой границы. Пресс идеологической цензуры в отношении Советского Союза давил, и политики просто на эту тему не говорили. То, что называется «по умолчанию».

В последние годы часть политической элиты обсуждает проблему вступления в Североатлантический альянс, но подлинной страсти в этих дискуссиях не ощущается. Никак нельзя сказать, что страна засобиралась в НАТО. Потому что на самом деле причины сдержанности коренятся вовсе не в каких-то психологических остатках «финляндизации». Надо говорить скорее не о комплексе неполноценности, но о комплексе самодостаточности.

Финляндия с СССР воевала, государство никогда не было оккупировано. Боль за утрату территорий, если сегодня и сказывается как-то, то на психологическом уровне, не на политическом. Если же речь идёт о требованиях вернуть Карелию — это делается только устами радикалов. Но память о войне жива. Народ воспринял с единодушным пониманием и одобрением установку: каждый павший солдат должен быть похоронен в родной деревне. Роман «Неизвестный солдат» до сих пор является культовым, его можно сравнить для понятного вам примера с советской «Повестью о настоящем человеке» Бориса Полевого, написавшего о знаменитом лётчике Маресьеве. По этим же причинам о том, каким зверствам подвергались советские партизаны, попавшие в плен к финнам, стали говорить только несколько лет назад.

Готовность защищать страну жива, престиж армии высок, и ощущение угрозы не исчезло бесследно. Финляндия стремится по возможности дольше не подписывать Конвенцию о запрете мин, против которой, например, ничего не имеет Швеция. В то же время есть такое чувство, что в случае агрессии как никто не помог, так и снова никто не поможет, надеяться можно только на себя. Хотя технически армия вполне готова к стандартам НАТО, но пока политически это ничего не меняет. Основу политической элиты составляют пятидесятилетние, и среди них, детей послевоенного поколения, доминируют именно те настроения, которые я описал.

Помним, но торгуем

Довольно-таки противоречиво. Возложение Путиным цветов на?— могилу маршала Маннергейма, разумеется, знаковый жест, который был по достоинству оценён политиками. Но вот один социологический опрос показал, что радужную картину официальной советско-финской дружбы сменил весьма грустный пейзаж. Всего лишь 10 % опрошенных отнеслись к России позитивно, а 62 % — негативно. Из них 45 % — отрицательно и 17 % — резко отрицательно. Но в этом опросе респондентам предлагалось оценить восемь стран, и в соответствии с традиционной логикой меньше всего симпатий вызвала Россия. Однако результаты другого социологического исследования, где вопрос задавался только об отношении к России, совсем не столь настораживающие. Лишь 25 % опрошенных негативно относятся к российскому государству и еще меньше — 20 % — к россиянам. Всё это коренится в исторической памяти о войне.

Но в то же время в экономических отношениях роль России для Финляндии уже сравнима с периодом «финляндизации», Россия вновь становится главным экспортным рынком для неё, но уже без политических обязательств для страны. Бизнес исповедует Маркса, соглашаясь с ним в том, что бытие определяет сознание. Предпринимателей меньше всего интересует, как обстоят дела с правами человека в России, им мешал чеченский сайт «Кавказ-центр», размещавшийся в Финляндии.

Я читал в латвийской прессе статью, озаглавленную «Финляндия?— учит русский язык». Речь шла о том, что приграничные районы страны энергично привлекают рабочую силу из России, в Центре содействия предпринимательству все сотрудники говорят по-русски, а Хельсинки испытывает дефицит преподавателей русского языка.

Я бы не сказал, что в Хельсинки засилье русской речи, но к?— перечисленному вами можно добавить, что над лавкой по финскую сторону границы написано «Рыба» по-русски, а по российскую — это же слово написано по-фински, как и масса других слов, создающих атмосферу комфорта в торговле.

В то же время Финляндия — категорический противник перехода на безвизовый режим с Россией: ведь опасения туберкулеза, наркотиков и прочих прелестей очень своевременны. Надо заметить, что внутри Шенгенской зоны бюрократические процедуры в Финляндии отлажены отлично, лучше, чем в других странах ЕС.

И с Россией, и со странами Балтии обострилась конкуренция после вступления в строй Балтийской трубопроводной системы. От этого страдают и Порво, и Вентспилс, но таким образом выражаются нормальные экономические интересы. Финляндия может вместе с Эстонией без экономических потерь добиться через международные организации ограничения экспорта российской нефти, «заперев» Балтийское море через Финский залив. Он станет таким образом «расширенным Босфором». Турция уже создала прецедент, заботясь об экологической ситуации 16-миллионного мегаполиса. И в случае такой инициативы Финляндии её можно будет оправдать не соображениями конкуренции, но реально существующими проблемами экологии, которыми весьма озабочено население. Здесь пресса полтора месяца писала об однокорпусном греческом танкере как об обстоятельстве, вызывающем экологическую угрозу. Так что заручиться согласием международных структур, регламентирующих подобные ограничения, вполне реально. И с другой стороны: пустит Россия больший транзитный поток через Порво, и позиция Финляндии может стать более гибкой.

Взгляд на глобус из Хельсинки

Можно ли говорить об особых отношениях Финляндии с?— Эстонией?

Пожалуй, можно уже о них не говорить. Период резкого?— сближения пришёлся на середину 90-х годов. Сегодня, например, Финляндии крайне сложно и во многом бессмысленно сотрудничать с Эстонией в военно-технической сфере, потому что эстонская армия функционирует в рамках НАТО. Концепция государства всеобщего благосостояния испытывает кризис, бизнес недоволен высокими налогами и объёмом предоставляемых социальных льгот. Производства переносятся на Восток, где дешевле рабочая сила, в том числе в ту же Эстонию. Но иммигранты из самой Эстонии на финском рынке труда никак в заработке не ущемляются. Однако специалисты из Эстонии теперь принимаются адресно, в зависимости от потребности в них. Нужны, например, врачи. И ещё надо добавить, что сама Эстония уже перестала смотреть на Финляндию как на старшую сестру.

Можно ли сказать, что финское общество было по большей части?— «за» или «против» войны в Ираке?

Оно в своём большинстве неодобрительно отнеслось к военной?— кампании США. Проходили демонстрации сторонников мира. Политики же в основном считают, что надо возвратить утраченные позиции ООН. Организация Объединённых Наций должна стать краеугольным камнем мировых политических процессов.

«Сибирская Нигерия»?

Вы руководите программой, призванной анализировать?— перспективу отношений России и Европейского союза в целом. Какова она, на ваш взгляд?

Я думаю, те политики, которые полагали, будто реальность —?— это быстрое и всестороннее сближение России с Евросоюзом, едва ли не её вступление в ЕС, допустили системную ошибку. Европейский союз стремится осуществить свой геополитический проект, охватывающий Украину, Белоруссию, Кавказ. В связи с уже происшедшим расширением ЕС и безусловно в ожидании предстоящего расширения эти регионы становятся всё интереснее Евросоюзу, который будет к ним всё ближе.

И режим Лукашенко не мешает такому интересу к?— Белоруссии?

Лукашенко держит настоящую советскую границу со странами ЕС,?— в том числе и с Латвией, как вы знаете. Там мышь не проскочит. Так что он помогает Евросоюзу противостоять нелегальной иммиграции. И с другой стороны — режим Лукашенко не вечен. Суть в том, что в описанном геополитическом проекте Европейский союз лучше или хуже, но просматривает перспективу. А Россию через 20 лет при этом сегодняшний Запад не «видит». Европейская дискуссия пока не привела к единому подходу. Пока же есть два характерных взгляда на перспективу. Первый из них апеллирует к тому, что демократия — это тотальная самоценность. Россия не Китай, это Европа, она пойдёт по пути демократического развития, а следовательно, — и сближения с Западом. И поэтому, если ничего содержательного не происходит, идёт хотя бы ни к чему не обязывающий обмен любезностями. На саммите Евросоюз — Россия в Гааге это было бы ещё очевиднее, если бы он не совпал с кризисом на Украине.

Тем не менее в теории этот подход — его можно назвать максималистским — выглядит многообещающим. Он основан на идее системной экономической и внутриполитической трансформации России. У неё появился бы шанс войти в наиболее процветающую зону мирового развития. Избавиться от крайне болезненной перспективы, при осуществлении которой цивилизационная граница современной Европы пойдёт по восточным рубежам Украины и Белоруссии. И хотя на первом этапе конфликтность в отношениях ЕС с Россией неизбежно бы возросла, можно было бы рассчитывать на её постепенное преодоление.

Второй взгляд значительно более пессимистический, но, к сожалению, на сегодняшний день и значительно более реалистичный. Называя вещи своими именами, его можно определить как неоколониальный. В соответствии с ним Россия — это не более чем «Сибирская Нигерия». Там есть нефть и газ, нужные Западу, — это всё, что его интересует. О демократизации России, содействии ей в принятии европейских ценностей говорится, не выходя за пределы ритуальных деклараций, это интересует только правозащитное сообщество.

Это устраивает часть российского политического класса: так снижается уровень международной критики России, и в то же время у Москвы остаётся полная свобода действий во внутренней политике. Для другой части российской элиты такой подход неприемлем: в рамках неоколониальной политики консервируется экономическое отставание России. Кроме того, этот минималистский подход, основанный на отказе от ценностей, всё равно полностью не устраняет конфликтность. Вспомним сложности, связанные с калининградским транзитом, энергетическим диалогом, согласием ЕС на вступление России в ВТО, ратификацией ею Киотского протокола, распространением соглашения о партнёрстве и сотрудничестве на 10 новых членов ЕС, противоречиях во взглядах на одно из четырёх общих пространств России — Евросоюза — пространства безопасности. Минималистский подход таким образом приводит к жёсткому торгу, при этом не открывая перспективы сближения.

И от России зависит, согласится ли она с таким подходом или будет стремиться к своей системной модернизации и трансформации.

Демократии не воюют друг с другом

А на ваш собственный взгляд, какова перспектива отношений ЕС?— — Россия?

На эту тему я написал статью для польского журнала «Европа»?— на русском языке. Мне представляется, что интересам ЕС в итоге больше соответствует развитие отношений с Россией в рамках интеграционной парадигмы, а не просто сотрудничества или даже партнёрства. В пределах нынешнего временного горизонта речь не идёт, а может быть, и никогда не пойдёт о вступлении России в ЕС. Однако возможно и даже необходимо сформулировать для России её задачу в создании интеграционного пространства. Основа — европейское понимание демократии и разработка общих правил игры сначала в экономике, а затем и в политике.

По сравнению с подходом, который сегодня представляется прагматичным, Европа получит тогда преимущества по меньшей мере в трёх аспектах. Во-первых, только интеграция России позволит ЕС завершить «европейский проект». Всё прочее — лишь передвижение границ Европы на восток. Перспектива вступления в ЕС Турции уже сделала несостоятельным аргумент о невозможности интеграции стран, большая часть которых расположена в Азии. Во-вторых, системная трансформация России — лучшая гарантия её предсказуемости и дружественного характера отношений с ЕС. Теория «демократического мира» — демократии не воюют друг с другом — предлагает более надёжные мосты, чем экономическая взаимозависимость.

В-третьих, интегрировав внешнеполитический ресурс России, Европа значительно усилит свои позиции в мире — и на атлантическом, и на азиатском флангах. Кроме того, интеграция благоприятствует тому же энергетическому диалогу. Наконец, вряд ли возникновение на восточных границах ЕС «Сибирской Нигерии» — дальновидная перспектива для Запада: это означало бы вступить в отношения взаимозависимости со страной, обретающей черты государства третьего мира.

Три задачи также стоят перед Россией и ЕС, если они всерьёз намереваются запустить и развить интеграционный процесс. Во-первых, необходимо преодолеть дефицит демократии. Сегодня ЕС предлагает не гармонизацию правил игры, но одностороннюю адаптацию российских правил к европейским. Не ставя цели вступить в ЕС, Москва не испытывает интереса к такой формуле. Она увеличила бы зависимость от Брюсселя, не получив взамен рычагов влияния на принятие решений. Ответом становится бюрократический саботаж. Всё же едва ли проблема неразрешима.

Во-вторых, надо изменить критерии определения успеха. Красивые бумаги сами по себе не работают.

В-третьих, приоритетными должны стать проекты с интеграционным потенциалом. Предшествующую политику ЕС в отношении России сравнивали с новогодней ёлкой: каждая страна вешала на неё свои пожелания. Число приоритетов стало немыслимым, и подлинно значимые вещи потерялись.

Наполняя практическим содержанием четыре общих пространства — экономическое, внутренней безопасности, внешней безопасности, науки и культуры, ЕС и России надо сконцентрироваться на проектах, способных укрепить доверие к их интеграции — как субъектов экономики, так и просто людей. С экономической проблематикой как будто ясно. А вот проект, понятный россиянам и значительной части европейцев, тормозится. Россия предлагает перейти на безвизовый режим. Ничто так быстро не создаст европейско-российскую общность, как устранение излишних формальностей. Речь вовсе не идёт о включении России в Шенгенскую зону, но лишь о переносе проверки паспортов из консульств на границу. У ЕС появился бы шанс подписать с Россией соглашение о реадмиссии, на её восточных рубежах появились бы дополнительные возможности контроля миграционного потока. Упрёки в адрес России насчёт качества паспортов, коррупции в паспортной системе совершенно справедливы, но если нет перспективы, меньше стимула что-то менять. Запад же скорее прикрывает политическую неготовность.

Вопрос с латвийским акцентом

Вопрос я назвал с латвийским акцентом вот почему. Русская?— пресса Латвии регулярно ссылается на опыт Финляндии, где при ничтожном проценте шведского населения шведский имеет статус государственного языка. Как это сложилось?

Именно у политической элиты шведского происхождения огромные?— исторические заслуги в достижении Финляндией независимости. Едва ли, например, немецкая политическая элита Латвии может гордиться подобным вкладом. А шведы с конца XIX века были во главе этого движения. Это при том, что Финляндия пользовалась широчайшей автономией, её положение совершенно несравнимо с положением губерний Российской империи. Финнов не призывали в российскую армию, имела хождение своя денежная единица — марка, русификация была ослабленной.

И несмотря на совсем небольшое число шведов — сейчас их порядка 5 % — Финляндия всегда относилась к ним с полнейшим уважением. До сих пор есть не только шведские школы, но и в финских преподавание шведского языка обязательно. Это открывает молодым людям окно в скандинавский мир. Правда, в самое последнее время в молодёжной среде стал слышен ропот: зачем нам учить шведский, если всё равно надо знать язык мировой коммуникации — английский?

Авторитетом в мировой политике Аркадий Мошес считает Уинстона Черчилля. «Он, — говорит А.Мошес, — обладал цельным видением мира. Принимая стратегические решения, У.Черчилль сочетал их с тактическим прагматизмом».

Виктор Зимин намерен модернизировать ЖКХ в Хакасии