Юрий Майнагашев За 60 лет я не отметил ни одного юбилея

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

Юрий Майнагашев За 60 лет я не отметил ни одного юбилея

Боюсь – и все!
. И действительно, друзей в моем понимании теперь очень мало. Есть соратники, есть сокурсники, есть коллеги...

Он не герой-любовник. И не трагичный Гамлет. Вот уже 37 лет он играет совсем другие роли, и нередко в своих же спектаклях. На его счету шесть ролей в советских кинофильмах – "Последний год Беркута", "Конец императора тайги", "Пока не ступлю на мягкую траву", "Не ставьте Лешему капканы", "Право на выстрел", "Казачья застава". И девять режиссерских работ в Хакасском национальном театре им. А.М. Топанова – "Выходили бабки замуж", "Пришел мужчина к женщине", "Три поросенка и серый волк", "Когда цвела сакура", "Женитьба", "Железная женщина", "Где ты, мой рассвет?", "Король Лир" и "Соловьиная ночь", получившая диплом I Всероссийского конкурса спектаклей, пропагандирующих идеи патриотизма и любви к Родине.

Человек этот – не кто иной, как Юрий Майнагашев, главный режиссер Хакасского национального театра им. А.М. Топанова, заслуженный артист и деятель искусств Хакасии. Сегодня, 17 марта, он отмечает 60-летие. По сему поводу "ШАНС" наведался к юбиляру в гости. Но, прежде чем начать интервью, режиссер устроил "чайную церемонию" – и на сцене, и в жизни он привык создавать атмосферу теплоты и доверия. Доставая чашки, конфеты и коробки с чаем, Юрий Матвеевич то и дело прерывался на телефонные звонки, чтобы решить какие-то неотложные дела, а потом вдруг глубоко вздохнул и произнес: "Зачем я с режиссурой связался? Может, во мне хороший дворник умер! Наверное, молодость для того и дается – ты смело выбираешь профессию и не думаешь, чем все это в конце концов обернется".

Боюсь – и все!

– Так смелость все-таки помогает добиться успеха или же, наоборот, вынуждает делать ошибки?

– А черт его знает!

Наверное, в этой поговорке есть какое-то рациональное зерно! В 25 лет я, не задумываясь, пошел преподавать режиссуру в Абаканском музучилище, а позже, когда открыли Институт искусств, уже засомневался – смогу-не смогу. Сейчас это делаешь более осознанно. У тебя есть дети, внуки. Не хочется, чтоб они сказали:

"Ну, ты облажался!"

– И все-таки, вы можете себе позволить стихийные решения?

– В какие-то моменты мозг, безусловно, срабатывает, но в творчестве спонтанность, конечно, присутствует. Хотя с возрастом я начал бояться каждой новой постановки. Вроде и пьеса нравится, и какой-то опыт есть. А вот боюсь – и все. Приходится отвечать абсолютно за все – и за музыку, и за декорации, и за свет, и за актеров. Ведь у нас как: не получилась у кого-то роль – режиссер виноват!

– Вы стремитесь привнести в спектакль что-то революционное, вынести его за какие-то рамки?

– Бывает, думаешь об одном, а спектакль начинает говорить о другом, и ты вольно-невольно выходишь за какие-то рамки. Я вообще убежден, что наше творчество не может ничему учить. Спектакль, как мне кажется, обращается не к головам, а к сердцам. Я должен зрителей "зацепить", заставить плакать или смеяться. А если я хочу изменить общество, то мне надо идти в политику.

– Если говорить о революционных спектаклях, то "Король Лир" – как раз такой. Шекспир на хакасском языке, с использованием хакасских костюмов – это смело!

– В принципе я поставил легенду о нас. Я не стал менять в постановке имена, но она отражает характер хакасского народа, его культуру, особенности взаимоотношений. Меня хоть как гримируй, но я хакас. И, наверное, мы тем и интересны, что имеем неповторимые, генами заложенные черты. Есть особая прелесть в том, как стесняются хакасские девчонки или парни из деревни, как отводят глазки, как разговаривают – ничего подобного у других народов я не видел.

Я не женщина

и не Господь Бог

– Как часто вы обращаетесь к теме любви в своем творчестве?

– Любовь присутствует во всех моих спектаклях. Это взаимоотношения родителей, влюбленных, детей, внуков и бабушек, и во всех случаях любовь является двигателем. Не в поцелуях же дело, правда? Я спрашиваю у студентов:

"Как можно сыграть любовь?" Они выдвигают разные точки зрения, мы начинаем спорить. Но, в конце концов, я говорю:

"Любовь, в первую очередь, – это повышенное внимание друг к другу. Неважно, ребенок это, парень-девушка, бабушка-дедушка и т.д.".

– Какие спектакли оставляют у вас чувство удовлетворения?

– Если по-честному, не было такого, чтобы я на сто процентов сделал то, что задумал. Ну не бывает такого! Всегда остается то, что можно доделать. Спектакль становится на ноги или не становится только за счет зрителя. Можем мы ошибиться? Можем. Меня мучает какая-то проблема, а других, скажем, она не трогает. Соответственно, и спектакль твой никому не будет нужен. Это равносильно тому, когда ты шьешь куртки, а их никто не покупает. И страх жить вне времени, вне пространства, конечно, всегда есть.

– И часто такое бывает? Насколько ваше мироощущение соответствует зрительскому?

– Такого, чтобы все дышали в унисон, наверное, быть не может. Я же понимаю, что я не женщина, я не Господь Бог – меня не могут все любить одинаково. Или ненавидеть. Кто-то, может быть, уважает творчество мое, кто-то не уважает, кто-то вообще не воспринимает. Мне кажется, это нормально. Мы лишь предлагаем свое видение, свою трактовку. Когда я еще учился на актерском, мой мастер говорил:

"Если два человека из ста ты зацепил и держишь, на них можно работать".

Конечно, есть общая зараженность зала некоей энергетикой – если мы заставляем думать, переживать о чем-то одном, значит, мы что-то сделали. Я всегда пытаюсь создать некую ауру. Неважно, делаю я спектакль, пью с вами чай или праздную день рождения. Мне очень важна атмосфера доверия, когда люди могут раскрыться.

Сцена – это алтарь

– У вас есть любимое место в театре?

– Алтарь – это сцена. Все, о чем думаешь, о чем мечтаешь, выносишь на алтарь – через спектакль – и ждешь, что с тобой сделают – или голову отрубят, или распнут на кресте, как Христа.

– Вы волнуетесь накануне премьеры? Хорошо ли вы спите?

– Да. Было время, что мне приходилось пить снотворное. А потом я стал ловить себя на том, что организм привыкает – одного стандарта мне уже стало не хватать. Тогда я решил прекратить пить лекарства. Сейчас отвлечься от мрачных мыслей мне помогает телевизор. Я включаю программу, которую не очень люблю и не очень понимаю, и засыпаю. Премьеру я редко смотрю со зрителями. Как правило, хожу за кулисами, поднимаюсь к осветителям, пытаясь ощутить дыхание публики. Сидеть в зале мне почему-то очень тяжело.

– Профессия актера, режиссера предполагает жизнь в постоянном стрессе? В чем ищете разрядку?

– Это не только стресс, но еще и некий кайф. А разряжаться помогает семейный тыл. Если есть возможность, мы выезжаем на природу. В эту зиму, правда, никуда не ездили – ждем, когда снег растает. У меня есть знакомые, которые каждые выходные куда-то выезжают, и я, честно говоря, им завидую. Может быть, я лентяй. Выходные предпочитаю проводить дома, на диване, у телевизора. И очень важно осознавать, что тебя ждут дома. Жизнь – она как кардиограмма. Сегодня – так, завтра – так.

Наши актеры

не уступают столичным

– В 2004 году критик из Москвы написала разгромную статью о театрах Хакасии. Как вы думаете, что бы она сказала сейчас? Какие-то изменения произошли за семь лет?

– Мне кажется, нас нужно критиковать или хвалить с нашей точки зрения. Хакасия – это периферия, у нас чуть другой менталитет, чуть другое понятие театра. Разбирая мой спектакль, один из театроведов пытался сравнить его с Вахтанговским. Ребята, вахтанговский – это вахтанговский, там другое видение, другие актеры, и спектакль совсем о другом. Это не значит, что мы хуже или лучше. Мы – другие. Хотя актеры у нас ничуть не уступают столичным.

– Как вы думаете, 60 лет – это мало или много для режиссера?

– Хочется верить, что лучшие мои спектакли – впереди. Дядя и тетя, которые заменили мне дедушку с бабушкой, прожили более ста лет. И дед, бывало, говорил:

"Юра, а ведь человеческая душа не стареет. Я готов на гору забежать, только сил не хватает". Вот и я нередко после работы чувствую усталость, хотя лет десять назад этого не замечал. Но думать об этом не хочется. Внук возмущается, когда меня называют дедушкой:

"Это не дедушка, это деда, он не старый!"

Дай Бог здоровья

и не маразматить

– В национальном театре целое поколение шестидесятников. Как вы думаете, что его отличает?

– Мы все выпускники ЛГИТМиКа (Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии –

прим. авт.). Кто-то уже покинул этот мир, кто-то работает в театре. Но мы, как дети в любой семье, разные. У каждого свои идеалы, свои представления об искусстве. Однако нам понять друг друга легче – не один пуд соли вместе съели. Но бывает, что и мужья с женами расходятся, не то что друзья. Естественно, мы не можем одинаково мыслить. В студенчестве меня спросили, много ли у меня друзей. Конечно же, тогда было много. "Счастливый! – сказали мне. – Придет время, когда у тебя их останется очень мало"

. И действительно, друзей в моем понимании теперь очень мало. Есть соратники, есть сокурсники, есть коллеги. Но тех, кому я могу раскрыть душу, поплакать в жилетку – единицы.

– Как будете отмечать юбилей? Какой подарок вы бы хотели получить на свое 60-летие?

– Официального торжества не будет. Я не очень люблю юбилеи. За 60 лет я не отметил ни одного юбилея, и ничего, нормально живу. Что бы я хотел в подарок? Дай Бог здоровья. Дай Бог не маразматить. Чтобы жена, дети, внуки меня любили. Чтобы складывались нормальные, творческие, отношения с коллегами.

Лариса Соломина, педагог дополнительного образования подросткового клуба Сирин, умеет и шить, и вязать, но душу, по ее...

RSEBAA выпустил «Птичку»

«Вы не знаете падежов»