«Только рост экономики может сберечь идентичность» Райта Карниете, доктор экономики, член-корреспондент Латвийской академии наук, директор Института экономики ЛАН.
Мы нужны ЕС
больше, чем он нам
– Г-жа Карниете, вы сейчас живёте в стране Европейского союза, покупаете молоко в магазинах страны ЕС. А как доктор экономики, член-корреспондент Латвийской академии наук, директор Института экономики ЛАН исследуете процессы, связанные с вхождением Латвии в Евросоюз. Что можно сказать об эволюции ваших взглядов?
– Я очень много времени провожу именно в Европе, так как участвую в различных международных проектах, в официальном и неформальном общении. И это прекрасное лекарство от провинциализма – такой наблюдательный пункт позволяет увидеть и широкую панораму, и понять, где именно расположена точка отсчёта. Очевидно, что мы нужны Евросоюзу больше, чем он нам. Включение Латвии в большие экономические формирования началось не сегодня, не вчера, и не за день и не за год до перестройки. Именно эти большие формирования определяют и наше направление развития.
– Реформаторский потенциал Горбачёва использовался извне для того, чтобы Балтия вышла из СССР?
– Несомненно. Скажем, преследовалась цель: получить выход к Балтийскому морю или ограничить доступ туда для кого-то. Вершина пирамиды процесса глобализации – образования мирового масштаба: Всемирный банк, Международный валютный фонд. Уровнем ниже–межгосударственные формирования, подобные Европейскому союзу. Ему было выгодно получить для усиления позиции в конкурентной борьбе десять стран Центральной и Восточной Европы. И только потом это в наших интересах.
– Выгодно – несмотря на экономическое отставание новичков?
– Да, потому что эти страны и есть поле для развития рынка, увеличения масштаба Евросоюза. И чтобы там царили благосостояние и мир. В едином европейском экономическом пространстве легче достичь свойственной ему однородности, общеевропейской ментальности, европейской идентичности. Одновременно эта ситуация ещё более актуализирует проблему социальной защищённости, о ней сейчас очень много дискуссий в Европе. Экономические процессы глобальны, но социальные процессы национальны. Есть пока неразрешимое глубокое противоречие.
– Это означает, что дискуссии идут прежде всего в интересах новых стран.
– Да, в интересах стран, страдающих от глобализации, и особенно Латвии, потому что мы являемся самым слабым, самым проблемным членом Евросоюза. Наш институт участвовал в исследовании очень престижной организации – Мирового экономического форума. Оно проводилось в 104 странах и констатировало, что хотя в целом мы где-то посредине, но из года в год очень отстаем по качеству государственного управления. Здесь ещё одно противоречие, но уже наше, домашнее. По большому счёту надгосударственные процессы от Латвии никак не зависят, никакого реального веса ни в мире, ни в ЕС наша политическая элита не имеет, по она могла и должна была бы точно и своевременно, по возможности критически воспринимать идущие извне импульсы и сосредоточиться на заботе о своём народе. Все посткоммунистические страны вводили сертификаты, проводили приватизацию, борются с коррупцией по одним и тем же западным рецептам, но мы при этом отстаём от всех членов ЕС, в том числе и от соседей по Балтии.
– Почему?
– Потому что воровать меньше надо. Достижение корыстных целей требует времени и усилий в ущерб делу и народу. И, видимо, с интеллектом и образованием у людей элиты проблемы. На международных конференциях и дискуссиях половину участников составляют политики, половину – профессионалы-эксперты. В центре внимания – дискуссии о будущем. Институт включён в большую международную исследовательскую сеть, финансируемую, в частности, ЕС. И всегда наши люди слабее зарубежных, я тоже в их числе. Потому, что все нормальные страны привлекают к концептуальным разработкам академические круги.
– Но и вы ведь академический человек?
– Нет, я ведь вынуждена заниматься прикладными исследованиями, чтобы зарабатывать деньги, чтобы институт как-то выживал, он же частный. На государственном уровне стратегическими разработками никто не занимается, политики списывают со вчерашних европейских тетрадок. Что же касается жизни людей, развитие рынка благотворно сказывается на всей социальной сфере.
Надежда
на европейскую расчёску
– Где же вам видится перспектива? И как сформировать более цивилизованную политическую и бизнес-среду?
– Надежда опять же на европейскую расчёску. ЕС прикажет – найдут деньга на медицину. И ещё надежда на западный бизнес. На то. что он одолеет, извините, тупость государственного управления. Ведь процесс продажи местных компаний зарубежным инвесторам, можно сказать, поставлен на конвейер. А эти люди, хотят работать в условиях, к которым привыкли и которые им здесь обещали.
– Так вы полагаете, что тотальная скупка латвийских компаний–только позитивный процесс? Становление национальной буржуазии для вас неактуально?
– Это не для меня неактуально, но опять же для страны. Нормальное государство обязательно исследовало бы этот процесс, но ко мне никто не обращался. Ни о каком становлении национальной буржуазии говорить не приходится. Европа сюда приходит, мы видим – это поле для развития «засевается». А почему наши новые капиталисты, люди отнюдь не в возрасте, уходят либо «отдыхать», либо начинают новый бизнес? Мой коллега по институту профессор Петерис Гулянс исследовал сущность иностранных инвестиций. Зарубежный инвестор оставляет здесь налоги и зарплаты, но прибыль может снова инвестировать в Латвии, а может и вывезти, ведь для создания обеих возможностей и существуют иностранные инвестиции. В большем выигрыше всегда останется собственник, но в случае ухода прибыли больше теряет и наша страна, что также усугубляет поляризацию. Надеяться можно на то,. что в недрах зарубежных компаний вызреют какие-то бизнес-ячейки, созданные местными молодыми, образованными предпринимателями, со временем они станут ответвляться и заложат основу национальной буржуазии.
– Но, скажем, если завтра наша сеть "Лидо" пойдёт на Украину, это разве не станет экспансией латвийских зарубежных инвестиций?
– Да, и прибыль компания, скорее всего, переведёт в Латвию. Собственник обычно держит дома основное производство, научный, инновационный потенциал, массу прибыли. Он работает в пользу страны, в которой живёт. Да и вообще утечку капиталов из Латвии даже сравнивать нет смысла с тем, как зарубежный Бизнес захватывает позиции у нас.
– То есть проблемы вывоза капитала из страны не существует?
– Есть опять-таки проблема изучения процесса, его чистоты, его культуры. Или, скажем, кто исследовал подлинные причины столь бурного роста торговых сетей? Если вспомнить о цифрах прожиточного минимума и пенсий, то напрашивается тема гуляющих по стране «серых» денег.
В табуне троянских коней
– Кажется, Латвии европейской расчёской не обойтись. Политическая элита, начиная с первого лица, очень чувствительна не только, а может быть, и не столько к сигналам из Брюсселя, сколько из Вашингтона.
– Да, опасаюсь, что новым членам ЕС навязана роль троянских коней, призванных ослабить Евросоюз. Каждой новой, слабой по сравнению со старыми членами ЕС, стране вдолбили: вы – наш надёжнейший партнёр в борьбе с терроризмом. И каждая рада это услышать. Европейцы этим весьма озабочены. О том. что Латвия посылает солдат в Ирак, я узнала, будучи в Севилье. Аудитория, в которую я была приглашена, не скрывала ощущения шока. Мы сыграли не лучшую роль. Не стоило нам вносить свою лепту в первый за послевоенные годы раскол Европы, едва вернувшись туда. И никогда Латвия не была столь милитаризована как сейчас, бряцание оружием становится назойливым и раздражающим.
– Кстати, например, Чехия платит в бюджет НАТО только 1.4?%, а не 2?%, как мы.
– Все свидетельствует о том. что политическая элита стратегические вопросы сама не решает, а в детали не хочет и не умеет вникать. Я латышка. Я люблю Латвию, я не хочу жить нигде, кроме Латвии, и убеждена, что необходимо сохранить вновь обретённую независимость.
В образе премьера
– Очевидно, с вашим критическим настроем нелегко найти партию, на которую вы готовы проголосовать?
–А я и не голосую.
– Однако была ситуация, в которой вы сблизились с одной политическое силой, даже были бы выдвинуты ею на пост премьера, если бы выборы для неё завершились грандиозной победой. Если бы это стало возможным, что бы вы стали делать?
– Меня приглашала не одна партия, но я дорожу своей независимостью и не меняю позицию, но лишь уточняю её в связи с новыми информацией и обстоятельствами. Меня мало интересует, что думает обо мне кто-либо другой, правильно ли я рассуждаю или неправильно, одна из моих привилегий в этой жизни – думать, как я думаю, и – говорить, как считаю нужным. В том, что я не стану премьером, я не сомневалась, но представление о том. что делала бы, став им, у меня было и есть. Разумеется, я осмыслила бы ту новую информацию, которая мне недоступна сейчас, но понятно с чего бы начала. Я бы попыталась разрешить совершенно недопустимую ситуацию с медициной. Когда я называю наши цифры в европейских аудиториях – люди изумляются. Каких-то 2,5?% от ВВП в столь бедном государстве–это не допускается ни в одной африканской стране. Внедрение мастер-плана – длительный процесс. Но главное – он опять же рассчитан на нормальное европейское государство. Это неверно, что у нас слишком много врачей, слишком много больниц. Ведь у нас на совершенно отличном от западного, критическом уровне здоровье народа. Все годы восстановленной независимости здравоохранением руководили врачи, которым надоело жить на нищенские зарплаты, рисковать, беря конверты, и они пошли в политику. На самом деле отрасль должен поставить на ноги грамотный экономист-менеджер.
На месте премьера я, наконец, разобралась бы с невидимыми или почти невидимыми зарплатами в государственном секторе, ясно определив: кто, сколько и за что получает? Мне не нужен социализм, но сейчас царит совершенно непонятная каша в зарплатах бесчисленных советников, в вознаграждениях за всевозможные договорные работы. Я недавно завершила исследование, из которого явствует: в схожих по функциям структур у одних руководителей зарплаты втрое выше, чем у других, – в зависимости от, скажем так, напористости и связей личности. Я точно не допустила бы процессов в международных судах, где Латвия проиграла десятки миллионов.
Мало знать русский,
чтобы говорить с Россией
– С точки зрения исследователя-экономиста сохраняется ли содержание в понятии «единство Балтии» или в масштабе Евросоюза оно себя исчерпало?
– Думаю, значение этого понятия увеличивается. Мы уже говорили о том. что государство должно взять на себя какую-то ответственность за то, чтобы успешнее вписаться в большую систему ЕС, лучше себя защищать. Национальное государство должно найти схему взаимодействия с этой системой. Но маленькой стране очень трудно отстоять свои интересы – отсюда идут модели европейской регионализации, различные группировки.
– Есть ли что-либо, на ваш взгляд, особое, характерное для Латвии и Риги?
– Латвия и Рига, крупнейший город Балтии, постоянно и пристально наблюдаются с точки зрения конкурентоспособности. Так что возвращаемся к компетентности элиты. Мне весьма импонирует агрессивная экономическая политика, и её успешность очевидна. Так что я в отношении государства не совсем безнадёжный пессимист.
– Многие наши политики, отнюдь не дружественные по отношению к России, убеждают в то же время ЕС, что мы – лучшие эксперты по России, мы говорим по-русски…
– На Западе есть эксперты, изучившие Россию досконально, а в Латвии, как ни странно, её знают очень плохо. Мало говорить по-русски, надо иметь, что сказать. Надо давать обществу, прежде всего предпринимателям, полную, не деформированную политической конъюнктурой информацию по России. Я не знаю такой страны в ЕС, где не было бы исчерпывающей информации о соседях. Возможно, в этом проявляется участь карты в игре, когда есть те, кому выгодно создавать информационный шум. В их числе может оказаться и сам Евросоюз, и Россия, играя своими отношениями за счёт наших русскоговорящих. Россия говорит, что ЕС их должен защитить. ЕС упрекает Россию в том, что она спекулирует на их положении здесь. На самом деле я не вижу ни у Латвии, ни у России оснований для разумных претензий друг к другу, а неразумных можно придумать сколько угодно.