19 февраля, 151 год назад, в России вышел манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Срок этот в сущности небольшой для того, чтобы целиком и полностью изменить нашу психологию. Хотя для кого-то, быть может, он даже огромный.
Как за полтора столетия изменилось сознание нашего общества? Чувствуем ли мы себя в полной мере свободными? Ответы на эти вопросы попытались найти читатели нашего сайта.
Виктор МЕЛЬНИКОВ, главный редактор Агентства деловой информации:
– Да, я думаю, не очень-то наше сознание изменилось по той простой причине, что в русский характер исторически заложено нежелание и неумение жить без барина, так сказать. Хозяин нужен русскому человеку, без него он просто не может. Я думаю, что люди в стране, по сравнению с жизнью в СССР, чувствуют себя более свободными, за границу хоть стали спокойно выпускать, что немаловажно. Но, тем не менее, нынешняя модель отношения власти и народа в нашей стране все-таки не дает ощущения полной свободы человеку.
Петр СОЛОМОНОВ, актер:
– Исторически складывается так, что нашей страной любят управлять деспоты, а народ любит из них создавать культ личности. Чехов в "Вишневом саде" устами Фирса говорит об отмене крепостного права как о несчастье. Многие крестьяне после отмены крепостного права не могли найти себе работу: привыкли пахать на дядю, который их и накормит, и работой обеспечит, и всыпет, если надо. А чтобы мужику не попало, он этому хозяину лучше другого сдаст с потрохами. Мы сами себе создаем тиранов, а потом ругаемся на них. Видимо, нам так удобней жить. За нас все придумают. Мы ругаем бизнесменов, а сами же и позволяем нас грабить. Мы якобы законы не знаем, как будто нам их учить запрещают. Что-то менять, а зачем – и так за нас все уже решили.
Павел ЗАЯКИН, священник Сибирской Евангелическо-Лютеранской Церкви, настоятель приходов в Абакане и Саяногорске:
– Россия – страна, которую уже тысячу лет плющит между Сциллой Европы и Харибдой Азии. Европа манит нас своими либеральными ценностями, а Азия – патриархальным байством. У Блока в "Скифах" это гениально подано. Все-таки 150 лет – мало, чтобы изжить в себе рабов. В массе своей мы все те же холопы, что ждут: "Вот приедет барин и рассудит". Только вот и баре-то все – из холопского сословия. И остается, по заветам Антона Павловича, "выдавливать из себя раба по капле".
Антон ГУБИН, фрилансер:
– На мой взгляд, никакого освобождения от крепостной зависимости не произошло. Произошел, говоря современным языком, ребрендинг крепостного права. Лучший раб – тот, кто думает, что он не раб. Так как он, не задумываясь, выполняет возложенные на него свыше задачи. Современный раб так же, как раньше, выполняет тяжелый труд, за копейки, которые он, кстати, тратит в магазинах своего хозяина, плюс платит "оброк" налоговой службе, ЖКХ и куче других инстанций. То есть, по сути, ситуация сильно не изменилась, рабство шагает в ногу со временем. Я думаю, что и сознание ускоряет шаг и меняется. Во всяком случае, последние события – крупнейшие за прошедшие десятилетия митинги и аналогичные ситуации в мире – говорят о том, что люди хотят сбросить с себя оковы. Если они на себе эти оковы смогли рассмотреть, значит, можно считать, что у современного человека начинает появляться прозрение. Кто знает, может, без этого рабства мы не смогли бы в будущем по достоинству оценить свободу и новый мир, который еще предстоит увидеть.
Наталья КОКАРЕВА:
– Сознание?! Конечно! И не только сознание – две мировые войны, революция 17-го года... Да что там говорить! Мир изменился, и, соответственно, изменилось мировосприятие и мироощущение людей. Свобода... Все зависит от того, какой смысл человек вкладывает в это слово. Если человек понимает свободу как отсутствие ограничений, рамок, возможность действовать только в соответствии со своими желаниями, то, конечно, он не свободен и свободен никогда не будет. Он зависим от этих рамок и всевозможных границ. Нужно понимать, что свобода – это не вседозволенность, это не возможность делать то, что хочешь, а возможность выбора. Каждый человек может дать себе шанс быть свободным.
Артем, 30 лет, музыкант:
– Про "мы" не могу сказать. От крепостной зависимости точно чувствую себя свободным.
Ярослав ГРОНСКИЙ, художник:
– Мы свободны ровно на столько, на сколько позволяют заданные системой рамки. В современном мире мысли о свободе мне кажутся лишь самоутешением. Что касается свободы сознания, во все времена свободно мыслили единицы. Остальные пытаются идти по их следам. Те, кто впереди, еще могут разглядеть следы, последние идут по вытоптанному полю.
Антон ВОРОНИН, музыкант:
– На этот вопрос нельзя ответить объективно. Уровень свободы вырос. О сознании людей – тут каждый сам решает, сколько свободы ему нужно и как он себя чувствует на данном уровне свободы, которое дает государство.
Денис КОНЫШЕВ, стекольщик:
– Абсолютно сознание изменилось, на мой взгляд, учитывая, что сейчас "Я" могу по любому своему желанию приобрести что-нибудь, поехать куда-нибудь, посудачить на нынешнюю царщину и оставаться в хорошем настроении! Были бы денежки на развлечения! И стабильный заработок! В общем, "МЫ" – давно уже вольное племя земли русской и крепостными называться даже не подумаем! Набрались хамства за полтора столетия!
Тахир ЧАПТЫКОВ, студент:
– Этот вопрос, наверное, более актуален для жителей западной части населения, поэтому не провожу никаких аналогий с крепостничеством. Коренного населения это не коснулось. Лично я чувствую себя свободным.
Софи ЧЕРНЫХ, фотограф:
– Мне очень сложно рассуждать о том времени. Но хотелось бы думать, что свобода внутри нас. Вне зависимости от положения в обществе и других факторов.
Людмила, 45 лет, преподаватель:
– Даже при коммунизме люди жили свободнее, чем сейчас. Бесплатно учились, свободно выбирали профессию. А сегодня наблюдается резкое разделение на бедных и богатых, эксплуатация одного класса другим. Можно сказать, что крепостное право к нам вернулось.
Татьяна, 26 лет, менеджер:
– Думаю, этот манифест так и не вступил в силу в полной мере, лишь частично, формально. Наша свобода – только видимость и глубокое заблуждение тех, кто предпочитает об этом не задумываться, теряясь в толпе всеобщего мнения.