Псков (Юрий Павлович Спегальский, 1946) часть 1

В глубокой, туманной для нас древности теряется возникновение Пскова. Неизвестно, когда построен Псков и кем — говорит псковская летопись. В 903 году, более тысячи лет тому назад, князь Игорь взял себе в жены Ольгу «родом из Пскова» — следовательно, тогда Псков уже существовал. Вероятно, он был одним из первых населенных пунктов северо-западной Руси. Наши предки знали, где строить города. На прекрасной местности, радующей глаз, у широкой реки Великой, в месте впадения в нее речки Псковы, возвышалась окруженная водой высокая известковая скала с крутыми, обрывистыми краями. Вокруг шумели леса, где водилось множество всякого зверья и дичи, а в реках и озерах было множество рыбы. Река была и средством сообщения. Недалеко отсюда река Великая впадала в Псковское озеро, сливавшееся затем с Чудским. По рекам Эмбаху и Нарове озера сообщались с далекими морями и странами. На этой скале, у слияния рек Великой и Псковы, был построен псковский Кремль, или как сами псковичи его называли «Детинец». Город быстро рос и развивался. Его географическое положение на границе Руси и на удобнейшем пути в чужие страны естественно сделало его важнейшим торговым центром. Уже в XIII веке автор немецкой хроники писал о Пскове: «Этот город так обширен, что его окружность обнимает пространство многих городов, и в Германии нет города равного Пскову». В XV веке уже существовали деревянные стены вокруг Окольного города и каменные укрепления Запсковья, т. е. крайнее наружное кольцо укреплений.

Неустанно укрепляли и украшали псковичи свой город, обносили его стенами, строили башни и церкви, заменяли деревянные постройки каменными, настилали мостовые, строили мосты и переходы через реки и топкие места, расширяли посады. Вражеские нашествия, пожары и повальные болезни не могли остановить роста города. Всё с удивительной быстротой восстанавливалось, расширялось и делалось еще краше. Псков сделался сильнейшей крепостью, важнейшим торговым центром и красивейшим городом. «Мы уже в миле от Пскова. Любуемся Псковом! Боже, какой большой город! точно Париж»,—писал польский царедворец Пиотровский, видевший Псков во время его осады в 1581 году. «Город чрезвычайно большой, какого нет во всей Польше, весь обнесен стеной, за ней красуются церкви, как густой лес, всё каменные; домов за стенами не видно»,—добавляет тот же Пиотровский.

Шведы, осаждавшие Псков в 1615 году, также оставили свои заметки о красоте Пскова, его блистающих белых стенах и башнях. Еще издали, при приближении к древнему Пскову, когда дороги поднимались на холмы, сквозь дымку тумана мерцала позолота главы и белели стены Троицкого собора — псковской святыни, возвышающейся над всеми постройками города. Около города, с юга, большие пространства были заняты холмами, покрытыми зарослями вереса. Отсюда можно было издали видеть загородные красивые строения среди синеющих крыш и оград посадов, а за ними виднелись белые стены и башни города.

Со стороны Завеличья дороги проходили сквозь густые, дремучие леса. Тесные зеленые стены леса сменялись вдруг у самого города широчайшим пространством. Сквозь пролеты между домами и дворами Завеличья блистала Широкая полоса реки Великой с белеющими парусами я раскрывалась обширнейшая картина всей западной стороны Пскова: низкий пловучий мост с толпой на нем, противоположный берег — местами скалистый и высокий, местами низкий, с рассыпанными по нему кое-где банями, варницами, избушками и пристанями; высокие белые стены города с зубцами и бойницами, покрытые тесовыми крышами; башни и роскаты, сверкающие своей побелкой, покрытые тесовыми шатрами с вышками и прапорцами; деревянные зубчатые остроги и захабы перед воротами; иконы над воротами, закрытые навесами от дождя.

Над всей картиной господствовал Кремль и возвышавшийся Троицкий собор, построенные на самом высоком холме Пскова. Поражал своим видом Довмонтов город, привлекали внимание громады угловых башен города—Покровской и Варламской и «Нижние решетки», где под сводами, прорезавшими толщу крепостной стены, между дубовыми, окованными железом бревнами опускных решеток бурлила и пенилась вода Псковы реки.

С севера и востока от города к крепостным рвам подходили леса, местами простирались топи, а кое-где возвышались высокие холмы, с которых открывались голубеющие дали. С востока, у грозной Гремячей башни, в город, журча, втекала сквозь пятеро пролетов с решетками извилистая, усыпанная валунами, Пскова, на которой не было видно ни одного паруса, но зато шумели колеса и запруды многочисленных мельниц.

Богатую и разнообразную картину представлял собой город во времена его наивысшего архитектурного расцвета. Широко развернувшийся торжественный, суровый и малолюдный Кремль был священным для псковичей местом и сердцем Пскова. Здесь, в Троицком соборе, хранились все реликвии города: мечи его князей Всеволода-Гавриила и Довмонта-Тимофея, древние грамоты Пскова, печати и государственная казна, а в нижнем этаже собора были могилы псковских князей. Высокий и широкий собор делил пространство Кремля на две части: в северной его части находились амбары, погреба и житницы. В житницах и погребах в Кремле хранились важнейшие для жизни города запасы: хлеб и другое продовольствие, оружие, порох, одежда. Свирепые псы охраняли это место. За воровство, совершенное в Кремле, псковские законы карали смертной казнью.

Передняя часть Кремля, перед собором, была занята вторым собором—Благовещенским—и Митрополичьим двором. Всё здесь было крупно и величественно. Могучая стена и высокий обрыв с протоком внизу отделяли Кремль от расположившегося у его подножья Довмонтова города. Высоко поднималась стоявшая на Кремлевской стене колокольница Троицкого собора. На ней некогда висел вечевой колокол, сзывавший псковичей на вече. Рядом с колокольницей высилась башня с часами. Двое ворот — Темные ворота и Смердьи—с мостами у них, перекинутыми через проток, соединяли Кремль с Довмонтовым городом. Целый лес храмов и звонниц заполнял Довмонтов город. На пространстве площадью около гектара стояло до двадцати храмов, древних и более новых, больших и маленьких, с приделами и без Приделов, с главами различной формы, покрытыми чешуйчатой блестящей цветной поливной черепицей, и белым луженым железом, и деревянной чешуей, и штампованным узорчатым железом, и свинцом. Стройные звонницы, стоявшие у каждого, хотя бы самого маленького храма, поднимали на своих высоких столбах целый оркестр разнообразных колоколов. Множество крестов увенчивало главы всех этих хоть и небольших, но прекрасных построек: позолоченные или просто железные; ажурные и затейливые, подобные веткам чудесного дерева, и простые, и массивные; с коронами на верхушках или литыми и коваными голубями, которых легко можно было спутать с живыми голубями и воронами, сидящими на крестах и на растяжках. Две улицы, ведущие к мостам и воротам Кремля, и переулки еле пробивались между белыми стенами храмов и звонниц и стенами других построек. Здесь в XVII веке были строения Дворцового Приказа, каменная Приказная палата, палата для «просящих старцев» и др.

Стена, построенная, по преданию, князем Довмонтом, отделяла Довмонтов город от Среднего города. Широкая, просторная, замощенная громадными плахами площадь «Старого торга» сменяла тесно застроенное пространство Довмонтова города. С этой площади за узорчатыми крестами Довмонтова города видны были высоко возвышавшиеся стены Кремля, его башни, собор, колокольница и часы. Отсюда через Власьевские ворота в городской стене был выход на Великую реку и Завеличье, через Рыбницкие ворота — выход на Пскову и Запсковье. Отсюда же начинались самые большие основные улицы Пскова: Великая, идущая на юг через весь Средний и Окольный город, Петровская, идущая на Новгородскую дорогу и Званица, идущая через всё Запсковье на Гдовскую дорогу.

Здесь, на этой, площади, до 1510 года помещался торг, перенесенный затем в Окольный город. Посреди площади стояли два могучих каменных шатра, под которыми укрывали от дождя несколько больших и много мелких пушек, покрытые искусным орнаментом длинные литые пищали, носившие каждая свою кличку: «Троил», «Барс», «Соловей», «Медведь», «Трескотуха» и много безыменных небольших пищалей, «хвостуш», «тюфяков» и т. п.

Вокруг площади возвышались храмы, у самой городской стены—казенный государев двор, бывший княжий двор с церковью, каменными палатами, караульнями и другими постройками, видневшимися из-за ограды. Караульни, съезжие избы, палаты для писцов окружали площадь, а за ними виднелись улицы и перекрестки, дворы, сады, горки, площади, хоромы и палаты, стены и башни Среднего города. За Средним городом располагался большой Окольный город. То была самая большая и наиболее оживленная часть его. Широкие пространства нив и огородов и сады сменялись то узкими и тенистыми, то солнечными улицами и переулками, иногда сплошь деревянной, чаще смешанной застройки, иногда окруженными почти одними каменными постройками. Местами открывались уютные окруженные купами зелени площади, на которых блистали группы церквей с приделами, притворами и крыльцами и вздымались звонницы с круглыми столбами и зубчатыми крышами. Часто встречались монастыри, окруженные оградами с воротами. С монастырями соревновались наиболее богатые дворы псковских купцов. Обширный «Большой торг», окруженный оградой и множеством амбаров и складов, пестрел синеющими, серебристыми и темными тесовыми и драничными кровлями сотен лавок, амбаров и других построек, среди которых сверкал храм Ксении. Тут же были расположены гостиные дворы: Льняной, Немецкий, Московский, Тверской и Большой. Тысячи лавок и амбаров, ледники, важни, избы, палаты, дома, заезжие дворы, казенные дворы: пушечный, где лили пушки, денежный, таможный, тюремный, кружечные дворы, где продавалось всякое питье, — великое множество всяких построек заполняло Окольный город, и всех их не перечислить, как не описать разнообразия уголков и частей его. Караульни и пушки под шатрами стояли у проезжих городских ворот. Кое-где на перекрестках стояли под навесами древние почитаемые кресты. Высокие палаты возвышались над садами и оградами, амбарами и избами, затейливые тени отбрасывали каменные блистающие узоры наличников на скульптурные поверхности толстых стен. Кудрявые березки и рябины росли у колодцев и украшенных иконами ворот; резные гульбища лепились под широкими свесами тесовых крыш, тонко украшенные подзоры бросали тени на рубленные из могучих бревен стены.

Темнеющая и синеющая масса деревянных хором и других построек, казалось, специально существовала для того, чтобы еще больше блистали и светились высокие стены каменных построек, бросавшие от себя светлые отражения. Особенно заботились псковичи об уюте, удобстве и красоте внутренних жилых помещений и дворов. Деревянная резьба, каменные узоры и яркие цветные изразцы чаще встречались в более интимных и украшенных дворах, чем на улицах. Поросшая травой земля, колодцы, садики и мелкие постройки окружали выходившие на дворы столбы и пролеты сказочно красивых крылец, над которыми возвышались деревянные гульбища и терема. На улицах, площадях и дворах все было оживленно, кипело жизнью.

Здесь, в Окольном городе, одинаково легко можно было встретить игумена и игуменью из множества псковских монастырей, богатейшего купчину, ведущего громадный торг с заграницей, мелкого торговца, ремесленника, простолюдина, землепашца. Повара, портные, кузнецы, каменщики, конюхи, мельники, дьячки, живописцы, квасовары, хлебники, коновалы, плотники, сторожа, извозчики, попы, казаки, мыльники, солодежники, кисельники и банщики—невозможно перечислить всех, кто здесь жил, работал, торговал, праздновал в праздники, выпивал по кружалам, приценивался в лавках к товарам.

Более сорока шести рядов большого торга были заполнены лавками, в которых можно было купить всё, что тогда можно было пожелать, начиная от золота, драгоценных тканей и камней, кончая селедками, рогожами и сеном. Лавки были также рассеяны по некоторым наиболее оживленным улицам города. Ходкие товары, как калачи, кисель, яблоки, пуговицы, продавались с лотков и с саночек. Какие только богатства не хранились в подклетях и амбарах купцов; какие только вещи не изготовлялись в многочисленных мастерских, среди которых были мастерские литейщиков, медников, оловянников, сапожников, шапочников, иконников, скорняков, Серебреников и иных мастеров; каких росписей, икон и других произведений искусства не было в храмах; красивых с цветистым, сочным орнаментом изразцовых печей, чеканных и кованых металлических изделий, цветных окончин с причудливыми переплетами, резьбы, тканья и шитья в палатах и хоромах! Изучение прошлого нашего народа наглядно убеждает нас в его высокой культуре. В XVII веке, когда в Западной Европе нечистоты выливались на улицы самых больших городов и почти не существовало сколько-нибудь благоустроенных уборных, в Пскове они были устроены в каждом доме. Более 250 колодцев было на улицах и дворах Пскова, в нескольких десятках общественных бань мылись псковичи, не считая их собственных домашних бань.

Немногим меньше, чем Окольный город, было Запсковье. Здесь не было такого множества казенных дворов и построек, не было торга, было больше простых жилых дворов, садов и огородов, но и здесь всё было украшено красивыми строениями, богатыми каменными палатами и дворами. Полно очень своеобразной красоты и живописности было пространство по берегам Псковы, между стеной Среднего города, Запсковьем и Окольным городом. Красивейшие перспективы открывались у Запсковского моста, у Бродов. Неровные зеленые берега, мосты, стены и башни, дома, сады, дворы и огороды на холмах, вокруг извилистой Псковы, островки, шумящие запруды, мельницы и трепальни, пруды, варницы и бани, расположенные близ воды—всё это складывалось в разнообразную и красочную картину. У Кремля под кое-где зеленеющей скалой Детинца и его стеной с башнями, над которой высоко поднимался Троицкий собор, раскинулись рыбные ряды с сотней лавок, амбарами и пристанями. Летом Пскова-река была здесь запружена ладьями, пестрела их расписными носами, парусами, флажками, развевающимися на мачтах. Зимой здесь, посреди реки, на льду «за полтора перестрела» от водяных ворот города, т. е. от устья Псковы, располагался рыбный торг, где, так же как на берегу, можно было купить и свежую, и соленую, и уже вареную рыбу, а также хлеб, калачи, квас и разную квашенину. Рядом с рыбным торгом, по другую сторону Запсковского моста, блистали каменными строениями, палатами и оградами Снетогорское подворье и Наместничий, позднее Воеводский, двор.

За широкою Великой рекой раскинулось Завеличье с его древними богатыми монастырями, гостиными заезжими дворами — Любекским и Шведским, где жили иноземные купцы и хранились их товары. Завеличье не было окружено стенами, и его улицы непосредственно переходили в дороги, идущие через дремучие леса, доходившие отсюда до самого Изборска. На Завеличье, на высоком берегу речки Мирожи, располагалась Стрелецкая слобода. В стороне стояли печи, где обжигали известь и гончарные изделия, а на Железной горке — плавильные «печищи», в которых переплавлялась железная руда.

Псковичи, создавая в течение нескольких веков свой город, вкладывали в него все свое уменье, все знания, вкусы, понимание уюта, удобства и красоты. Псков XVI—XVII веков являлся результатом многовекового народного творчества. Псковичи сохраняли и умело использовали особенности пейзажа родной русской природы. Крутая зеленая горка, зеленый лужок, белая березка или раскидистая ракита, веселый ручей, бегущий меж камней и кусточков—всё это не только воспевалось в русских народных песнях, но и в древнем Пскове—этом большом и многолюдном городе—сохранялось и увеличивало его красоту, делало его уютным, милым русским городом.

Со свойственным народному творчеству уменьем псковичи широко пользовались контрастами. Выбеленные известью каменные здания никогда не казались бы такими сверкающими, если бы они не были окружены деревянными постройками и зеленью садов. Деревянная застройка казалась бы однообразной, если бы она не прерывалась то просторными нивами, то холмами, то садами, зеленеющими летом, желтеющими осенью и искрящимися изморозью зимой, то массивными тяжелыми каменными постройками, то вытянутыми вверх звонницами. В этом крупнейшем тогда европейском городе рядом с великолепными палатами можно было увидеть маленькую обомшелую избушку; рядом с шумными, многолюдными площадями и улицами, с многочисленными зданиями и храмами помещались тихие, окруженные зеленью и заросшие травой, задумчивые уголки, пашни и покосы. Рядом с самыми богатыми постройками золотились ржаные нивы, шумели мельницы, на прохладных зеленых берегах топились низенькие закопченные баньки, журчали ручьи, темнели топкие места с бревенчатыми «лавицами»— переходами через них, возвышались зеленые, буйно заросшие холмы.

Рядом с богатыми строениями и великолепными домами, паслись по лужкам и зеленым откосам рвов козы, бродили куры, купались в прудах и ручьях утки. В этом городе можно было чувствовать всю прелесть природы как весной, так и осенью, как летом, так и зимой. Каждое из времен года придавало городу свою особенную прелесть. Летом сверкали беленые известью стены, тонувшие в зелени садов, изразцы на барабанах глав и каменные узоры на стенах. Выбеленные каменные постройки даже в пасмурную или грозовую погоду придавали городу уютный и радостный вид.

Зимою город становился особенно красив в солнечные морозные дни, когда освещенные косыми лучами солнца неровности на поверхностях стен делались рельефными, стены и столбы построек казались тяжелыми, тени становились особенно прозрачными и синими. Ажурная, искрящаяся изморозь на ветвях деревьев, пушистые снежные сугробы сочетались с тяжелыми массивами каменных построек и поверхностями рубленых бревенчатых зданий. Весной, когда таяли снега, в центре города журчали ручьи, осенью весь город желтел от увядающей листвы садов.

Об отдельных чертах городского облика древнего Пскова говорят старинные названия его улиц и городских частей. Рядом с главной улицей, носившей название Великой, находилась—Свиная. По соседству с другой большой улицей— Петровской—были Козья, Куричья и Яблочная.

Название горок—Васильева, Романова, Незнанова и другие—чередуются с названиями топких мест и переходов через них — «лавиц»: «Лужа», «Залужье», Боловинская лавица, Жабья лавица и другие. Часть города у Бродов называлась Подгорьем.

Известны названия наиболее крупных нив, огородов: Сенная нива, Хлебная, Кожевенная и Векшаная нивы; Чижов огород, Быков огород, Кротов садик и другие. Они были расположены в самом сердце Окольного города—у Большого торга.

В мирное время, когда враги непосредственно не угрожали городу, жизнь кипела на его улицах, площадях и дворах. В те времена, когда Псков был самостоятельным, собирались то общегородское вече, решавшее все дела государственного или общегородского значения, то отдельные сходки концов города или даже отдельных улиц, решавшие свои внутренние дела. Во все времена оживленно гудели торги, ярмарки, оживляли город торжественные многолюдные процессии, веселые хороводы и гулянья, а то просто шумные толпы, кулачные бои или бега. С христианскими обрядами смешивались остатки веселых народных языческих гуляний. В день Ивана Купалы «едва не весь град возмятется и в селах взбесятся»,—говорил набожный летописец, который осуждал слишком шумный, по его мнению, и полуязыческий характер этих гуляний. В другие праздники, особенно такие, как рождество, пасха, семик и масленица, не обходились без «радости» и «веселия», «бубен и сопелей и гудения струнного» и «всяких игр», «плясания и скакания», «клича» и песен. В рождество по домам ходили ряженые.

О существовании в Пскове ручных зверей и притом таких редкостных, как белые медведи и белые волки, служащих для забавы, свидетельствует Вундерер, бывший в Пскове в 1590 году. Вероятно, существовал и кукольный театр, вернее он сопровождал представление ряженых и скоморохов, ходивших по торгам и ярмаркам и по домам. Старые псковичи еще до сих пор помнят зимние конные ярмарки, когда на Завеличье происходил торг конями, а на льду реки Великой устраивали бега. Кроме конной, еще на памяти—деревянные ярмарки и другие торги. Веселая толпа, добродушные шутки и прибаутки, задушевная или удалая русская песня и пляска, сани, бубенцы, белые суконные кафтаны мужиков, одетые поверх шуб, яркие узорные пятна цветных рукавиц, поясов, вышивок на платках или вороте рубахи, видневшемся из-под полушубка, бородатые обветренные лица псковичей, румяные лица девушек и женщин—всё это составляло яркое и красочное зрелище.

*     *     *

Переходя к рассказу о жителях Пскова и псковской земли—псковичах, следует прежде всего воздать им должное за их стойкую, упорную, героическую защиту Русской земли, не окрепшей еще и окруженной страшными врагами, за ту боевую службу, которую псковичи несли, начиная с древнейших времен Руси и почти до Петра.

Достаточно беглого взгляда на географическую карту России, для того чтобы понять, что псковской земле суждена была историей труднейшая задача—послужить для Руси заслоном на опаснейшем участке ее границ, ставшим особенно опасным после того, как в Прибалтику вторглись немецкие завоеватели.

Это была тяжелая, но вместе с тем и почетнейшая задача. Более чем полтысячи лет псковичи со славой выполняли ее, послужили всему русскому народу и всей русской земле, сдержали свирепый напор врагов до тех пор, пока сплотившаяся, окрепшая и набравшаяся сил Русь не отбросила их. За это время Псков вынес много десятков войн, вернее же, в течение нескольких столетий вел почти беспрерывную войну, двадцать шесть раз был осаждаем врагами, перенес тягчайшие испытания и вышел из них победителем, не сдавал, не изменил Русской земле, ничем не уронил себя. «Чести моей никому не отдам»—написано на мече первого псковского князя Всеволода-Гавриила Ярославича. Можно с полным основанием сказать, что этот девиз мог бы служить девизом всего Пскова.

Жестока была борьба псковичей с немцами. Эти исконные наши враги в XII веке, проливая потоки крови и слез своих жертв, предавая всё огню и мечу, вторглись в богатую Прибалтику, мирно процветавшую до того под покровительством русских. Покровители Прибалтики — полоцкие князья были изгнаны из нее. После жесточайшей борьбы пал последний оплот русских в Прибалтике—Юрьев. Жителей его, как эстов, так и русских, немцы зверски истребили, всех до единого. В первых годах XIII века немцы построили свой оплот в Прибалтике—Ригу, организовали рыцарские ордена, назначением которых было завоевание и ограбление чужих земель—вначале Прибалтики, а вслед за нею—Руси.

Немецкие рыцарские ордена были грозной военной силой, хорошо организованной и вооруженной по самому последнему слову тогдашней военной техники. Неизменным их оружием служило также предательство, клятвопреступление, подлость. Самый гнусный обман и предательство немцы считали не только допустимым, но и похвальным делом.

Предавая Прибалтику разграблению, немцы, действуя путем подлого обмана, натравливали ее отдельные племена друг на друга, облегчая себе этим борьбу с ними. Земли эстов, леттов, ливов и других народов Прибалтики были опустошены, сожжены, превращены почти в пустыню. Вот как описывает эпизоды этих походов немецкая же хроника:

«Придя туда, мы разделили войско свое по всем дорогам, деревням и областям той страны и стали всё сжигать и уничтожать. Мужчин всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней». «Не имели покоя... пока... окончательно не разорили ту область, обратив ее в пустыню, так что ни людей, ни съестного в ней не осталось». «Захватили эстов... и перебили их. Деревни, какие еще оставались, сожгли, и всё, что прежде было недоделано, тщательно закончили».

После того как Прибалтика была разграблена и завоевана, целью этой бронированной орды стало завоевание и разграбление Руси.

К началу XIII века немцы вплотную подошли к границам. Еще раз пытались они расквитаться с Довмонтом, напали неожиданно с громадным войском, захватили врасплох монастыри и посады за городом, убили монахов, женщин и детей и намеревались осадить Псков. Довмонт не стал ожидать возвращения большой псковской рати, которой в то время не было в Пскове. В ярости выехал он с малой дружиной своей и дружиной псковича Ивана Дорогомиловича и ударил на немцез. «Была злая сеча, какой никогда не бывало у Пскова; ранили самого немецкого командира в голову, а прочие вскоре бросили оружие свое и устремились бежать, устрашенные мужеством Довмонта и псковичей,»— говорит летопись. Далее летописец добавляет: «Прославилось имя князей наших во всех странах и было имя их грозно на ратях... и был грозен голос их перед полками, как труба звенящий и были они победителями, а не побеждаемыми». В те времена имя Довмонта гремело наряду с именем Александра Невского.

После Довмонта псковичи попрежнему громили немцев, не обращая внимания на численное превосходство врага, выходили победителями из самых тяжелых положений.

Как примеры можно было бы привести: героическую борьбу псковичей с громадным немецким войском, осадившим Псков в 1324 году, походы псковичей в немецкие земли и другие сражения и походы. Как ни «притужно», по их собственному выражению, было псковичам в 1324 году, как ни велико численное превосходство немцев, псковичи разбили их огромное войско, изрубили, частью потопили в реке.

В 1343 году немцы пытались уничтожить псковский отряд, возвращавшийся из похода, но псковичи справились с немецкой погоней, превосходившей в несколько раз их по численности. В 1407 году, в одном из сражений на территории немцев, псковичи на протяжении пятнадцати верст гнали и истребляли немецкое войско. Потери немцев вдесятеро превосходили потери псковичей. В 1426 году четыреста псковичей разбили семитысячную рать Литвы и татар.

Горячей и трогательной любовью любили псковичи свою родину. В тяжелую годину псковичам никогда не приходила в голову мысль покинуть ее — это они считали самым худшим несчастьем. «На небо не взлететь, а под землю не уйти», — говорит летописец, описывая переживания псковичей в 1510 году, когда в Пскове было тяжело оставаться и множество иностранцев покидало Псков. Горячо любя свой родной город и Псковщину и постоянно ведя тяжелую борьбу за свое существование, псковичи очень рано пришли к сознанию единства русских людей и связи Пскова со всей русской землей. Являясь щитом, заслоняющим Россию от врагов, передовым ее бастионом, Псков, естественно, пришел к такому выводу. Когда псковичам было тяжело, куда они могли обратить свои взоры за помощью, как не к своим единокровным братьям — русским?

Тяжелый опыт борьбы с врагом наглядно доказывал псковичам необходимость единения русской земли. Как только начинает укрепляться и становиться собирательницей Руси Москва, Псков делается ее верным союзником, вступает с ней во все более тесную связь, перешедшую в зависимость, а затем совершенно сливается с Московским государством.

Не случайно Псков дольше всех других русских городов сохранял свою юридическую независимость, свои особые обычаи. Не случайно и то, что Псков согласился присоединиться к Московскому государству без сопротивления, не пролив ни капли крови. Москва покровительствовала Пскову, как своему надежному союзнику, и потому долго не трогала его старинных привилегий. С 1400 года вошло в обычай у псковичей просить себе князей «от руки» Московского государя, просить у него военной помощи или дипломатического вмешательства в дела Пскова, «печаловатися о своих мужах псковичах». «Господарь князь великий Василий Васильевич, приобижены есмя от поганых немец.. .» — жаловались псковичи великому князю Московскому в 1461 году. «Я вас, свою отчину хочу жаловать и оборонять от поганых, также как отцы наши и деды», — отвечал великий князь.

Именно псковичи, познавшие на собственном опыте, как важно дело собирания Руси в единое государство, признали роль великих князей Московских. Никто иной, как псковский старец Филофей, в начале XVI века сформулировал знаменитую мысль, что «два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть», что «все царства христианские пришли вконец и сошлись в единое царство Российское». Называя Москву «третьим Римом», Филофей писал, что к подножию этого третьего Рима «сойдутся все поколения земные и не будет ему конца». Конечно, должно было наступить время, когда Псков должен был потерять свою независимость и свои особые обычаи и положение и войти в состав единого Русского Государства.

Если вначале псковичи, принимая «от руки» московского государя князя, принимали того, кто им был по душе, то впоследствии великий князь стал сам назначать князей, не считаясь с желанием псковичей. Обычаи псковичей, согласно которым князь, неугодный псковичам, мог быть изгнан из Пскова вечем, становились в разрез с практикой Московских государей. В конце концов Псков должен был отказаться от своих «старин» и войти на равных правах в общий сонм городов Московского государства. Как ни тяжело было псковичам отказаться от многих своих обычаев, от своей вольности, от веча, все же они понимали, что необходимо слиться со всей русской землей. Со слезами на глазах псковичи расставались со своим вечевым колоколом. «Нам, псковичам, от государя своего великого князя Московского не итти на Литву, ни к немцам». «Бог волен, да государь в своей вотчине во Пскове, и в нас, и в колоколе нашем, а мы прежнего целования своего не хотим изменити и на себя кровопролитие приняти; и мы на государя своего руки поднята и в городе заперетися не хотим». Так говорили псковичи, расставаясь с своей вольностью.

Понятно, что войдя сознательно в состав Московского государства, Псков не потерял своей былой воинской доблести и не перестал, так же как и прежде, служить верным защитником русской земли. Преданность псковичей русской земле, русскому государству блестяще выразилась в 1581 и 1615 годах, когда героическая стойкость Пскова спасала Россию от величайших опасностей.

В 1581 году польский король Стефан-Баторий разорял русскую землю. Полоцк, Северские города, Велиж, Усвят, Великие Луки, Невель, Озерище, Заволочье, Холм, Старая Русса и другие крепости были в руках врагов. Баторий требовал уступки ему всей только-что завоеванной русскими Ливонии, Северских городов, Смоленска, Пскова, Новгорода и уплаты ему контрибуции.

Мир на таких условиях не был принят, и война разгоралась с новой силой; Баторий уже распределял русские земли между своими вельможами.

С отборной стотысячной армией Баторий решил отрезать Ливонию от Руси, для того чтобы лишить русские гарнизоны в Ливонии снабжения и переморить их голодом. Для этого он должен был взять Псков.

26 августа 1581 года, после того как Баторий взял псковские пригороды — Опочку, Красный и Остров, он с основной массой своих войск подошел к Пскову и обложил его.

Защитников Пскова было вдвое меньше, чем врагов. Выполнив все осадные работы, построив все убежища, траншеи и батареи, поляки 7 сентября начали бомбардировку стен, а 8-го в стене между Покровской и Свинорской башнями было пробито несколько больших проломов.

Немедленно начался штурм. Польские гусары, закованные с ног до головы в стальные доспехи, пехота в кольчугах и шлемах, венгерцы и немцы в блестящих латах хлынули, как бурный поток, к проломам с развернутыми знаменами, сверкая доспехами, мечами и саблями и укрываясь щитами.

В Пскове зазвонил осадный колокол, призывая к бою. Войска Батория пробились в проломы и заняли обе башни. Увидев, какая опасность грозит их городу, какая решительная минута настает, псковичи все до единого бросились к проломам. Таково было воодушевление их, что даже женщины и старцы приняли участие в битве.

Враги были вышвырнуты из проломов, вышиблены из башен. Псковичи продолжали сечу за стенами города. Потеряв 863 человека, они истребили около 5 тысяч врагов, в том числе около восьмидесяти знатных вельмож и любимца Батория, венгерского полководца Бекеша. Баторий считал, что он потеряет плоды трехлетней войны с Россией, если не возьмет Псков, и что нужно умереть, но добиться сдачи Пскова. Узнав силу псковичей в бою, он сделал попытку прельстить их обещаниями. Он обещал псковичам возвратить их самостоятельность, вернуть их древние обычаи и вольность, если псковичи сдадут ему город. В случае отказа он угрожал псковичам беспощадным кровопролитием и гибелью.

Но не знал он псковичей. «Не слушаем лести, не боимся угроз», — отвечали они. Несмотря на недостаток продовольствия и дров, псковичи оставались непреклонными. Осада затягивалась. Псковичи укрепляли стены, отбивали все попытки штурмовать город и делали вылазки. «Русские со стен безобразно ругаются и говорят: «Мы не сдадимся, а похороним вас в ваших же ямах, которые вы как псы роете против «нас»,— писал очевидец, поляк Пиотровский.

Войска Батория стали испытывать недостаток в деньгах, пище, одежде, порохе. Партизаны, истребляли мелкие отряды польских фуражиров. Начались холода. «О Боже, какой страшный холод», — жаловался тот же Пиотровский, — «мне в Польше никогда не случалось переносить такого».

Войска Батория стали роптать. Часть немецких наемников ушла. «Король хочет держать слово; не возьмет города, но может умереть в снегах псковских», — писал один литовский вельможа своему другу. Тридцать один штурм был отбит, и сорок вылазок сделали псковичи. Самые хитрые проделки Батория не принесли ему успеха, и надежды на взятие Пскова больше не было. 6 февраля 1582 года войска Батория отступили от Пскова. «Боже, как жаль тех трудов и денег, которые мы потратили под Псковом», — сокрушался поляк Пиотровский.

Вот что говорил по этому поводу про Псков и про псковского воеводу Шуйского наш историк Карамзин: «Псков или Шуйский спас Россию от величайшей опасности и память сей важной заслуги не изгладится в нашей истории, доколе мы не утратим любви к отечеству и своего имени».

Не меньшую услугу оказали псковичи России в 1615 году. Россия еще не успела тогда оправиться от страшных бедствий Смутного времени. Тяжелым положением России спешил воспользоваться прославленный полководец шведский король Густав-Адольф. Он напал на разоренную, измученную, обезлюдевшую русскую землю. Новгород был в руках шведов. Вслед за ним были захвачены Гдов, Тихвин, Порхов, Ладога, Старая Русса.

В августе 1614 года Густав-Адольф предложил псковичам добровольно сдаться ему, грозя, в случае сопротивления, беспощадной местью. «Пусть жители Пскова знают, что король обращается к ним с настоящим письмом только из сожаления к их крайней нужде»,—писал он. Действительно, Псков был совершенно разорен опустошительными событиями Смутного времени, когда он переживал самые разнообразные бедствия, и сгорел дотла вместе с оружием, порохом и запасами продовольствия. Из его населения, достигавшего до Смутного времени семидесяти, а по некоторым данным ста тысяч человек, оставалось здоровых людей, способных к бою, не более полутора тысяч, человек и кроме; того пятьсот конных и тысяча пеших воинов. Тем не менее, когда шестнадцатитысячное шведское войско появилось; у Пскова, богатыри-псковичи не только не устрашились его, но сами вышли в поле, напали на шведов, нанесли им урон у и убили фельдмаршала. Эверта Горна, «одного из лучших героев Швеции»— по признанию самих шведов. Осада продолжалась с 30 июля по 27 октября. Шведы жестоко бомбардировали город, пытались при помощи обмана ночью ворваться в него, штурмовали, но неудачно. Необыкновенная стойкость псковичей не ослабевала. В Пскове начался голод и болезни, но псковичи не желали и слушать мирных предложений Густава-Адольфа, не желали даже перемирия.

9 октября произошел наиболее сильный, решительный штурм. «И побиша их множество из оружия и камением и калом обваряюще и отидоша посрамлены», — говорит псковский летописец. Прогнав шведов со стен, псковичи загнали их в их же окопы и хотели увезти шведские пушки, но не смогли этого сделать из-за большой тяжести их. Может показаться невероятным, что менее чем три тысячи псковичей били шестнадцатитысячное шведское войско, считавшееся тогда лучшим войском в мире, предводительствуемое знаменитейшим полководцем и испытанными в боях, искуснейшими военачальниками. Однако сами шведы описывают и признают все эти факты и, следовательно, невозможно сомневаться в их точности. Что псковичи были удальцами, не знающими страха перед врагами, они доказали очень много раз. «Золотыми буквами вписана история Пскова в общую историю русской земли. Боевая доблесть псковитян удостоверена не только нашими летописями, но и свидетельством наших врагов», — говорит знаток Пскова Окулич-Казарин.

В делах и нравах наших предков-псковичей сказались лучшие качества русского народа. Псков избежал татарского ига, и оно не наложило отпечатка на его нравы, обычаи, его культуру. Пожалуй, отчасти именно поэтому нравы и обычаи псковичей и их искусство представляют для нас большой интерес.

Страшные для врагов в бою, псковичи отличались в обычной жизни скромностью, сердечностью, мягкостью и вежливостью обращения, общительностью, терпимостью к людям иной национальности и веры, уважением к женщине. Честность псковичей особенно отмечалась иностранцами.

Герберштейн в своих «Записках о Московии», отзываясь с похвалой об «общительных и даже утонченных» нравах псковичей, одновременно замечает, что псковские купцы в торговых сделках отличаются исключительной честностью и прямотой, не тратя слов на обман покупателя, а коротко и ясно объясняя дело. По очень верному замечанию Ключевского, «в псковских законах проявляется необыкновенное доверие к совести тяжущихся на суде и, несомненно, это доверие имело опору в характере быта псковичей».

Чувство долга, понятие чести было в среде псковичей чрезвычайно высоко развито. История знает примеры поступков всего Пскова, исполненных чести и благородства и редкостной верности своему слову. Таково заступничество Пскова за великого князя Александра Михайловича в 1327 году. Александр Михайлович, тверской князь и великий князь всей Руси, совершил смелое дело. В разгар татарского владычества он восстал и истребил в Твери татар. Остальные русские князья не посмели присоединиться к нему. Посланное разгневанным ханом татарское войско жестоко наказало Тверь, Кашин, Торжок и их пригороды. Александр бежал. Никто не решался принять князя. Перед угрозой нового страшного татарского нашествия, не решалась заступиться за смелого великого князя, ослушаться грозного хана Золотой Орды. Псковичи приняли гонимого князя с честью, целовали ему крест и посадили на княжение в Пскове.

По повелению хана собрались русские князья, собрали войска под Новгородом, подняли новгородские войска и послали послов к Александру, прося его добровольно выехать в Орду. Александр хотел уступить, говоря, что пусть лучше он один погибнет, нежели будет страдать вся Русь. Но псковичи не согласились выдать князя. «Не езди господине в Орду, говорили они, что будет с тобой, пусть будет и с нами; умрем если нужно с тобой».

Бесстрашный город готовился к бою. Собравшиеся против Пскова князья, видя, что псковичи не уступят, и не решаясь прибегнуть к кровопролитию, уговорили московского митрополита Феогноста отлучить псковичей от церкви и предать проклятию, если они попрежнему не согласятся выдать Александра. Это была неслыханная мера, казнь по тем временам страшная. Но и это не поколебало верности псковичей.

Будучи уверены в своей правоте, они не уступили. Тогда Александр решил уехать в Литву и сам отказался от княжения. «Братья мои и друзья мои, пусть не будет ни вашего, целования на мне, ни моего на вас, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей». Псковичи обещали князю сохранить его семью, и он уехал в Литву.

Через полтора года он вернулся в Псков за своей семьей. Псковичи уговорили его остаться и вновь сделали его своим князем. Десять лет княжил Александр в Пскове после этого.

Великодушие псковичей, их терпимость и уважение к людям иной национальности и иной веры доказывается историческими фактами. Известно, что в древнем Пскове жило много иностранцев и, очевидно, чувствовали себя в Пскове как дома, так как были случаи, когда они вместе с псковичами выступали в поход — мстить немцам за «псковские обиды». То, что мы знаем об отношениях псковичей с народами Прибалтики и литовцами наглядно убеждает в том, что псковичи старались жить в мире со своими соседями-язычниками, уважали их и помогали им в беде.

Даже из лживой немецкой «хроники Ливонии» явствует, что русские жили в Ливонии мирно и что народы Прибалтики симпатизировали русским. Когда в 1265 году триста литовских семейств бежали, спасаясь от гнева литовского князя Воишелга, и нигде не находили приюта, именно псковичи приняли литовцев, заступились за них, помогли им, поселили в своем городе и уговорили их принять христианскую веру.

Наконец, самый любимый и чтимый псковичами князь Довмонт-Тимофей был литовец, крестившийся в Пскове под влиянием псковичей, сделавших затем его своим князем. Понятно» что в отношениях между собой псковичи проявляли сердечность, почти семейственную. Недаром говорилось в боевом присловье псковичей: «братья псковичи! Кто стар— тот отец, кто млад—тот брат!» Конечно, эти слова отражали их привычные настроения.

Во время страшного мора в 1352 году, косившего псковичей целыми семьями, чужие люди ухаживали за больными, несмотря на то, что им хорошо была известна заразительность и опасность болезни. Люди хоронили чужих умерших и, по выражению летописца, «память о них творили», «как подобает здоровым о больных, живым о мертвых помышлять».

Большого интереса заслуживает общественное и политическое устройство Пскова во времена его расцвета. Экономическое развитие Пскова в качестве одного из крупных торговых центров, связанных с Прибалтикой, и положение его на границе Руси в непосредственной близости с враждебным ливонским орденом немецких рыцарей были главными причинами обособления Псковской земли в самостоятельную политическую систему.

Псков и Новгород соперничали между собой в балтийской торговле. Пскову постоянно приходилось обороняться от натиска ливонских рыцарей, а Новгород не всегда приходил на помощь соперничавшему с ним пригороду.

Уже во второй половине XII века, несмотря на юридическую зависимость от Новгорода, псковичи стали приглашать для военной защиты города князей без ведома и согласия Новгорода. Таким первым князем был князь Всеволод-Гавриил, затем князь Довмонт (1266—1299), прославившийся борьбой с Литвой и немцами за псковскую землю.

В 1348 году между Новгородом и Псковом был заключен Болотовский договор, по которому Новгород признал самостоятельность.Пскова и назвал его своим «младшим братом», т. е. псковичи добились узаконения уже фактически существовавшего к тому времени положения. С этого времени начинается эпоха самостоятельности Пскова и его культурного расцвета.

Государственное устройство Пскова было близко к устройству новгородской феодальной республики.

Так же как и в Новгороде, власть в Пскове при деятельности веча фактически принадлежала крупному землевладельческому боярству, исполнительным органом которого был правительственный совет, называвшийся в Пскове «господой». Князь в Пскове имел еще меньшее влияние, чем в Новгороде. Вместе с тем окраинное положение города, его готовность отразить врага объединяла его жителей.

Избранные вечем посадники и утвержденные им представители города — сотские — составляли суд. Посадники «степенные», т. е. вновь избранные и «старые», т. е. бывшие ранее посадниками, сотские и старосты концов города составляли совет, который был подчинен вечу.

Князь был начальником войск, полководцем, обязанным руководить всеми военными действиями и отвечать за их успех перед Псковом. Вместе с посадниками, которые были обязаны контролировать действия князя и помогать ему, князь исполнял такие поручения, как дипломатические переговоры, посольства и т. п. За все это князь получал плату и «корм», предусмотренные законом. Когда князь отсутствовал, его заменяли посадники.

Город Псков делился на шесть «концов». Каждый конец имел свое самоуправление и решал свои дела общим собранием граждан конца—«кончанским вечем». Кончанское вече назначало «кончанского старосту»— исполнительную власть конца, который входил, как представитель конца, в совет. Каждый конец города был связан с двумя псковскими пригородами, из общего числа двенадцати, и приданными к ним сельскими местностями. При этом псковские пригороды имели свои самоуправления, т. е. веча, решавшие их дела.

Концы города делились на сотни, а сотни на улицы. Сотни избирали сотских, улицы имели также свои сходки и избирали «уличанских старост».

Важнейшими делами, входившими в компетенцию концов, были: постройка и содержание в порядке укреплений, благоустройство концов и заготовка военных припасов. На обязанности сотских было следить за правильностью мер и весов, исправностью улиц и мостовых и участие в суде.

Псковское вече собиралось по звону вечевого колокола, висевшего на Троицкой колокольнице у Довмонтова города. На месте собрания возвышалась «степень» — помост, на который поднимались выступавшие. Канцелярия веча, государственный архив и казна помещались в пристройках Троицкого собора.

*     *     *

Передовое для этого времени общественное и политическое устройство Пскова оказало влияние на всю жизнь его и культуру и на развитие его искусства. Плоды этого влияния давали себя чувствовать как в нравах и понятиях псковичей, так и в их искусстве и творчестве еще очень долго, даже после упразднения псковских вольностей. Народность искусства Пскова идет и от его исполнителей и от заказчиков* Часто заказчик совпадал по своему положению с исполнителем, может быть были случаи, когда это совпадение доходило до того, что жители конца—каменщики или плотники—сами строили для себя. Это в значительной степени развязывало свободу творчества и явилось причиной того, что в псковском искусстве оказались заложенными многие народные основы. Благодаря этим основам псковское искусство оказалось чрезвычайно живучим и дало ростки не только в Пскове, но и за его пределами.

Развитию искусства в Пскове не помешала та жесточайшая и казалось бы непосильная для Пскова борьба с врагами, которую он переносил. Эта борьба научила псковских мастеров изобретательности и предприимчивости, умению» используя небольшие средства, достигать больших результатов.

О литературе древнего Пскова мы знаем очень мало. В.Пскове было написано большое количество книг, но почти все они позднее были вывезены из него и многие погибли и утеряны. Несомненно, псковичи усвоили литературное наследие Киевской Руси и сохранили его. Им были хорошо известны «Слово о полку Игореве», «Задонщина», такие сочинения как «Повесть о Девгении и Акрите» и другие.

Продолжение следует.