В спектакле «Запах легкого загара», представленном на прошлой неделе зрителю Тверского академического театра драмы режиссером Борисом Михней, нет ничего предосудительного. Если не считать того, что рецидивист, сбежавший из заключения подобно графу Монте-Кристо — через двадцать лет отсидки, тут судит по понятиям своего неправедного судью, а также подвернувшихся ему под руку юриста-адвоката с прокурором, а к последнему в финале даже ложится в постель.
Что сказал бы Станиславский — верю, не верю? — гадать не станем, но спектакль недурственен. Не зря премьера этого спектакля, поставленного года три назад Романом Виктюком в его столичном театре, стала заметным театральным событием. Надо отдать Виктюку должное, почуял у перспективного автора пьесы тоску по настоящей жизни, хотя пьеса родилась, когда драматургу не было и тридцати.
Рецензент Надежда Горлова упрекала Данила Гурьянова в желании произвести эффект при отсутствии требовательности к сюжетостроению, в пристрастии к пассажам из области древнегреческих трагедий, в лихих перипетиях — без внутреннего действа и душевной активности. Сам же Данил себя не считает себя философом-мудрецом. Он «многостаночник» пера: и сценарист телесериалов, и драматург, и писатель. «Писательство — это не ремесло, это заменитель жизни, — убежден Гурьянов. — Недаром — читаешь или пишешь захватывающую книгу — выключает человека из окружающей действительности». Автор пьесы — владелец богатого воображения. Спектакль в варианте Бориса Михни так и обозначен: фантазия в четырех картинах с одним антрактом.
В нем заняты две блестящие пары — народные артисты России Владимир Чернышов (в роли Михаила) и Ирина Андрианова (в роли Клавдии), заслуженные артисты Ирина Кириллова (Юленька) и Андрей Журавлев (Рома).
Любопытно сравнить подходы Бориса Михни и Романа Виктюка, который в 1968 — 1969 годах так служил Мельпомене в Калининском ТЮЗе, что чиновников от культуры бросало, по словам местного критика, в холодный пот. «Если задуматься, это пьеса о клетке, в которой живет каждый из нас, о тюрьме, и эта тюрьма — время, из этой тюрьмы невозможно выбраться. Здесь у каждого свои нары. И когда в этих обстоятельствах появляется человек оттуда, из настоящей тюрьмы, он тут же осваивается, попадает в родную среду», — наставлял Виктюк интервьюера. И нет уже, судя по этой тираде, у 70-летнего Романа Григорьевича того задора, той светлой веры, что греет Гурьянова и, видимо, нашего Михню.
В версии тверского режиссера целомудренная душа способна видеть, слышать и чувствовать настолько обостренно, что ей по силам вырваться за границы тюрьмы, построенной сильными мира сего. Михня внял не Виктюку, а Гурьянову, герой которого — это одиночка, который борется с одиночеством: «Он, конечно, совершает ошибки, потому что действует, но он духовно развит и духовно жив».