Пытаюсь постичь «искусство проживать жизнь»

- Николай Дмитриевич, как вас, театрального человека, затянуло в кино - да так, что вы без конца снимаетесь и снимаетесь?

- Вышло случайно. Первый мой фильм - «Морской волк» по Джеку Лондону. Сценарий писал молодой Валерий Тодоровский, а снимал режиссер Игорь Апасян. Но он меня обманул - пообещав славу, деньги, а главное, хороший отдых с женой в Одессе. «Будем снимать, пока у тебя в театре будет отпуск, в лучшей гостинице будешь жить!» - предложил он мне. Но все это оказалось неправдой: прошел первый месяц, потом второй, потом все встало, потом опять началось... Наступил денежный кризис, девальвация... И когда кино в конце концов вышло - даже не знаю, кто его тогда смотрел... Меня на улице точно никто не узнавал - так что довольно смешно получилось.

- Не очень-то смешно. Но в конце 90-х началась новая волна в кино…

- И в кино, и в стране, и в последнюю очередь - у меня. Новые съемки были уже где-то в начале двухтысячных - когда появилось кинопроизводство, и сериалы начали приносить реальную прибыль. Ведь артхаус артхаусом, но большинство людей смотрят сказки, фантастику, детективы, боевики.

- А вы по какому принципу соглашаетесь сниматься?

- По-разному бывает. Свой пик я уже пережил - когда количество предложений превышало всякую человеческую возможность и приходилось делать выбор из пяти, шести, семи сценариев. Сейчас я руководствуюсь принципом «чтобы не мешало».

- Не мешало чему?

- Работе в театре. Не мешало жить, болеть, лечиться и так далее. Даже постепенно отказался от преподавательской деятельности, а я вел актерско-режиссерский курс в РАТИ. Есть понятие «искусство проживать жизнь», и для этого надо иметь особое дарование - уметь распределять свое время, отделять важное от второстепенного, не бояться на что-то махнуть рукой. Одним словом, не каждый это умеет…

- Разве люди вправе решать, что кому делать?

- Да я и сам периодически думаю: «Что же я отказался? Ведь хороший был материал!». Это нормально, так бывает.

Выбор киноматериала - это как жениться. Очень трудно! Не могу сказать, что деньги для меня ничего не значат - конечно, значат. Но это далеко не самое важное. Хотя, конечно, если мне предлагают два равноценно неинтересных сценария и вообще все это антихудожественно, я тогда выберу, где больше заплатят. Как иногда говорят - актеру платят за стыд.

- Можно ли заранее угадать, хорошая картина будет или плохая?

- В кино вообще трудно прогнозировать результат - это существует вне актера. Мне кажется, что никто не думает: «Сниму-ка я плохую картину!». Наша жизнь тоже не состоит из одних побед и праздников - есть дни, которые никто не помнит. О таких обычно говорят: был серенький день. Но если бы ты не прожил эти серые дни - не случилось бы того особого дня, когда ты взлетел! Иногда думаешь, что проходная картина, а потом - бац! Сума-сшедший зрительский интерес, люди звонят и говорят: «Бомба!» Но на съемочной площадке об этом никто никогда не думает - там мы работаем, и все.

- Ваши родители когда-нибудь говорили вам: «Я горжусь тобой, сынок»?

- Мои родители были простые люди, и они мало что понимали в театре. Мое желание стать актером их скорее обескураживало. Они даже не задавались вопросом: нужно или не нужно? Скорее всего, они думали: «Откуда у него это?». А может, и считали это чем-то несерьезным, потому что однажды, помню, папа сказал: «Я думал, ты будешь автомобилистом!». Но, честно говоря, семья у меня была удивительная! По крайней мере, никакого противодействия с их стороны я не чувствовал. Уже позже, когда родители приходили на мои спектакли, мама очень нервничала и говорила: «Я больше не пойду, не пойду! Твой отец всем говорит: «Это мой сын, это мой сын!». Много позже оказалось, что мой папа на карте СССР отмечал, куда я с театром ездил на гастроли. А гастролей в ту пору было очень много. Он мне сказал тогда: «Сынок, все-таки правильно ты сделал, что выбрал эту профессию. Ты же весь мир посмотрел!». Карты СССР уже не хватало - присоединились гастроли в соцстранах: в Польше, ГДР, Болгарии…

- С молодым поколением общий язык находите?

- Сейчас молодежь часто упрекает своих родителей, что они им что-то не дали или недодали. Пятьдесят лет назад такое было невозможно. С чем это связано? У меня нет готового ответа. Мы можем с вами мириться с этим или нет, но вообще-то поезд уже ушел, поэтому получайте таких детей, какие есть. Некоторые вещи - называйте их «духовные скрепы» или как угодно - ковались столетиями! И в одночасье изменить мир невозможно. У меня самого растут внуки, младшему - пять лет, старшему скоро восемнадцать, и я тоже задаю себе вопрос: почему между нами такая колоссальная разница? Я, например, знал, что моим родителям тяжело мне купить ботинки. Тридцать пять рублей они не могут заплатить, двадцать шесть - потолок, а еще лучше - парусиновые туфли за восемнадцать. Язык бы не повернулся сказать что-то типа: «Я это не надену!». И вы думаете, я буду своим внукам это рассказывать? Да вы что! Они меня просто не поймут. Но лучше и не задаваться такими вопросами, а просто жить и их любить.

- А какую первую дорогую вещь вам купили родители?

- До сих пор помню не только цвет и фасон, а запах своего первого пальто! Когда мама сказала: «Покупаем!» - я ей ответил: «Я его не буду снимать, можно?» И гордо пошел по улице в пальто. Стояло лето, август...

- Когда вы пошли учиться на режиссера, то сказали, что ничего не знаете. А до какого возраста или предела человек может с легкостью сказать о себе: я ничего не знаю?

- Я заметил, что с годами люди задаются все более простыми вопросами. Только настоящие мастера своего дела пытаются докопаться до истины, пробуют и изобретают что-то новое. Как сказал Пастернак: «Во всем мне хочется дойти до самой сути». Беда в том, что каждый сейчас считает, что ему «есть что сказать». А настоящий театральный гуру Ежи Гротовский на вопрос одного студента: «Почему вы, ваши ученики сейчас так закрыто живете, не выступаете перед публикой?» - ответил с иронией, нежно глядя на этого молодого человека: «В данный момент я не чувствую необходимости что-то сказать». Дело не в титанах искусства. Для меня в этом и есть суть жизни серьезного художника.

- Вы, как серьезный художник, можете себе позволить похулиганить?

- Безобразничать, показать голую задницу - нет! А хулиганить в смысле импровизации, неожиданности, какого-то нового поворота - так это один из приемов творчества и творческой профессии. Надо иметь чувство меры и вкуса, когда вы «хулиганите». Можно изящно пошутить и даже шокировать публику, но важно, чтобы зрители это поняли и оценили. А задача просто эпатировать очень усредняет человека, это вид творческого бессилия.

- Год назад вам присвоили звание народного артиста России. Как вы это восприняли?

- Эта новость меня обескуражила - оказалось, что я к ней совершенно не готов. Дело в том, что двадцать лет я работал в театре с Анатолием Васильевым, а там вообще другой мир, там этим вообще никто не интересовался. Так же, как и благоустроенностью жизни, пенсией и так далее. Правда, мы много гастролировали по всему миру и отчасти так компенсировали некий аскетизм существования.

- Но обычно о присуждении звания узнают заблаговременно?

- Вот именно! А я был абсолютно не в курсе. До сих пор в удивлении, что художественный руководитель МХТ Олег Павлович Табаков это сделал. Ведь я не являюсь его учеником или многолетним сослуживцем и товарищем. И вроде я уже не маленький, а тут по-настоящему удивился: «Надо же - оказывается, еще и так бывает!».

- Вы сказали, что жениться трудно. Как же вы женились?

- После смерти моей жены, гениальной актрисы Татьяны Ожиговой, я долго не мог прийти в себя. Расу, мою нынешнюю супругу, тоже встретил в театре. Признаться, я считал, что уже никогда не смогу создать семью… А сейчас просто не представляю жизни без Расы. Часто, уходя рано на работу, вешаю на холодильник ей небольшие стишки. Например, такой:

Обожаю вас с котом! -

Ладно, как-нибудь потом.

Спите, мои цыпочки,

Ухожу на цыпочках...