Мир без отечества и отчества

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

Мир без отечества и отчества

Вера Аксенова.
М. Шолохов...
И параллели начинались прямо с «Родинки»:
Финальная сцена «Тихого Дона»:
«Григорий… задыхаясь, хрипло окликнул сына:

ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Приморцы хорошо знакомы с творчеством нашей замечательной землячки, члена Союза Российских писателей Галины Якуниной. Сегодня мы хотим познакомить вас, дорогие читатели, с ещё одной гранью её писательского таланта – литературоведческой. (Печатается с сокращениями).

Вера Аксенова.

Мир без отечества и отчества (тема отцовства в творчестве Михаила Шолохова).

«Он стоял у ворот родного дома и держал на руках сына. Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».

М. Шолохов.

– Господи! Всю душеньку мою он вымотал! Нету больше сил так жить!..

Какое несмолкаемое эхо раскатится по грозовой России от этих гневных женских слов! России, не желающей признавать великими цели, ради которых брат убивает брата, отец – сына, русские – русских… На крови родных людей, на слезах детей, оставшихся без крова, разве взойдёт светлое будущее? Безмолвствует чёрное небо над Доном, блистает диск чёрного солнца…

Как надо было обуглиться сердцу Михаила Шолохова, чтобы на последних страницах романа ослепить этим чёрным сиянием «словно пробудившуюся от тяжкого сна» душу Григория… и читательскую душу тоже. Не отсюда ли горькое авторское признание: «Я сгорел, работая над «Тихим Доном». Сгорел… Не ждите от меня ничего более значительного».

«Родинка», первый рассказ, заставивший литературную Москву заговорить о юном авторе, взошёл из сюжетного зерна мировой классики: отец, волей судьбы надолго разлучённый с сыном, не узнаёт его и убивает в бою. Едва ли девятнадцатилетний продкомиссар Шолохов успел прочитать «Шахнамэ». Чудом уцелевший в коловерти революции, выброшенный на берег нэповской Москвы, он торопился выплеснуть ужас и хмель пережитой грозы из души, «разрубленной наискось». «Донские рассказы», изложенные распевным былинным слогом, были туго перехвачены портупейными ремнями композиции и порой напоминали киносценарий: крупный план, средний, дальний… Серафимович почувствовал это сразу: «Рассказываемое… перед глазами стоит».

«Тихий Дон» вырастал из «Донских рассказов», как «Война и мир» – из «Севастопольских».

И параллели начинались прямо с «Родинки»:

«…он всмотрелся, плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:

– Сынок! Николушка!..

К груди прижимая, поцеловал стынущие руки сына... »

Финальная сцена «Тихого Дона»:

«Григорий… задыхаясь, хрипло окликнул сына:

– Мишенька!.. Сынок!

Опустившись на колени, целуя розовые холодные ручонки сына, он сдавленным голосом твердил одно только слово:

– Сынок… сынок…»

В рассказе и романе – события одного времени. Но автор – старше на пятнадцать лет. Точнее, он старше на «Тихий Дон». Не оттого ли полярно меняются акценты? Атаман, озверевший от крови, привычный к мародёрству (с убитого сына сапоги стаскивает, отчего и родинку запоздало узнаёт) – становится самоубийцей. Целование сыновних рук поначалу отдаёт сентиментальностью, идущей об руку с жестокостью. Но это – отчаяние человека, потерявшего смысл жизни: «Зачерствела душа у него, как летом, в жарынь, чернеют следы раздвоенных бычачьих копыт возле музги степной». Чернеет лицом атаман, бессильно крича над «безвольным податливым телом» сына и стискивая зубами запотевшую сталь маузера…

Григорий Мелехов возвращается к родному порогу, зная, что идёт на верную гибель. Возвращается только для того, чтобы «сбылось немногое»: увидеть сына, подержать его на руках. И Мишатка узнаёт отца в «страшном на вид человеке». Знать, не почернела душа Григория под грозовым небом революции. Выдюжила.

Дуг – на старославянском языке означает силу. Недуг – бессилие, болезнь. Дюжий человек – «дюже» крепкий и прочный, «человек несгибаемой воли, который всё выдюжит…» Это уже из другой жизненной истории – Андрея Соколова. Но случайно ли два шолоховских шедевра фокусируются в финале на фигурах мальчика и мужчины? Самые яркие страницы великих книг, как правило – родом из детства.

Шолохов – незаконнорождённый. Его мать родом с Черниговщины, из семьи бывших крепостных. Отец – выходец из зарайской купеческой семьи, давно осевшей на Дону. Приказчик у богатого купца, он стал затем управляющим мельницей, которую выкупил перед самой революцией. Будущий писатель, сын холопки, «нахалёнок» Минька вырос среди вольных казаков, не любящих ни рабов, ни торгашей, пусть и бывших. Ему ли не понять душевную боль Григория, который никому не свой – ни белым, ни красным, ни господам офицерам, ни собственным землякам-станичникам? Ему ли не ужаснуться двойным стандартам «родной нашей власти», точнее – полному отсутствию чести и морали у тех её представителей, от которых зависели жизни и судьбы знакомых с детства людей?

Сцены нечеловеческой жестокости, насилия, убийств, свидетелем которых стал подросток Шолохов – и которые пережил потом многократно, до малейших подробностей воплощая их на бумаге! – взрослому человеку и читать-то нелегко. Какой самозабвенной должна быть вера в правоту революции, чтобы спасти от сумасшествия её «мальчишей»: Гайдара, Островского, Фадеева… Да и спасла ли? Говоря словами их гениального сверстника Андрея Платонова, «жизнь сразу превратила нас из детей во взрослых, лишив юности. После революции уже некогда было расти, надо было сразу нахмуриться и биться».

От рассказа к рассказу Шолохов не только с непостижимой скоростью прибавляет в мастерстве – стремительно мужает его душа, переосмысливая сюжеты, выхваченные из жизни. Это на первый взгляд кажется, что он воздерживается от комментариев, делая упор на деталях. В отличие от большинства современных ему писателей, дебютант с первых шагов в литературе развеивает романтический революционный флёр и замирает над разверзшейся пропастью.

Разговор отца и сына в рассказе «Продкомиссар» снова заставляет вспомнить «Родинку»:

– Шесть лет не виделись, батя, и говорить нечего?

Старик зло и упрямо наморщил переносицу.

– Почти не к чему… Стёжки нам выпали разные. Меня за моё ж добро расстрелять надо, за то, что в свой амбар не пущаю, – я есть контра, а кто по чужим закромам шарит, энтот при законе? Грабьте, ваша сила.

У продкомиссара кожа на острых изломах скул посерела.

– Бедняков мы не грабим… ты первый батраков всю жизнь сосал!

– Я сам работал день и ночь. По белу свету не шатался, как ты!.. Ты мне не сын, я тебе не отец… будь трижды проклят, анафема!

Шолохов даёт сполна высказаться обеим сторонам. Сохраняет нейтралитет? Но зачем Игнат Бодягин, герой рассказа, «пустив в распыл» родного отца, совершает поступок, не вяжущийся с революционной сознательностью: вместо того, чтобы уходить от белоказачьей погони, спасает незнакомого мальчонку, отдав ему своего коня? При этом и своего товарища Тесленко тоже подводит под монастырь: оба погибают страшной смертью.

Шолохов, которого однажды взяли в плен махновцы, но сам батька, пожалев его по малолетству, отпустил на все четыре стороны, пишет о том, как Игнат «покрепче привязывает обессиленного мальчишку поперёк седла, улыбается:

– За гриву держись, головастик! – и ударяет ножнами шашки по конскому крупу».

Зачем в рассказе «Жеребёнок» красноармеец Трофим («пять лет войны сломал, сколько раз смерть засматривала ему в глаза, и хоть бы что…») спасает ценой своей жизни тонущего жеребёнка? И почему, пока он его спасает, с правого берега, где столпились белоказаки, «не стукнул ни один выстрел»?

А эскадронный, хоть и приказывает жеребёнка «сничтожить», но признаётся неожиданно:

– Гляну на него, рука дрожит… рубить не могу. А всё через то, что вид у него домашний… сердце из камня превращается в мочалку. А на войне подобное не полагается.

Но в том-то и дело, что, воюя, шолоховские герои думают о мире и тоскуют по дому. Тот же эскадронный принимает мудрое решение:

– Чёрт с ним! Пущай при матке живёт. Кончится война – на нём ещё того… пахать. А командующий на случай чего, войдёт в его положение, потому что молокан и должен сосать… И командующий титьку сосал.

И так – из рассказа в рассказ: поток безбожной жестокости и цинизма, страха и ненависти вдруг разветвляется, огибая людей, остающихся в этом светопреставлении людьми. Людей, которые жалеют пленных врагов, спасают слабых, выступают в защиту невинных – зная, что за всё это заплатят жизнью…

Ребёнок в произведениях Шолохова наделён особыми полномочиями: к нему стягиваются все сюжетные линии, с ним связаны почти все кульминационные сцены, он становится высшим судьёй в самых яростных спорах о будущем человечества и справедливости установленного миропорядка.

В «Судьбе человека» Андрей и Ванюшка, по сути, оба – главные герои: две человеческие трагедии сливаются в одну судьбу. Что оставила жизнь Соколову, который потерял жену, детей и дом? Соколову, который рано стал сиротой и женился на сиротке, больше всего мечтая о своей семье? Мечта сбылась, но война её порушила. Андрей не может больше жить в Воронеже, где погибла Ирина с дочерьми, но не возвращается и на Кубань, где родился. Неизлечимая сердечная тоска делает его скитальцем. Даже в Урюпинске, где он встретит Ванюшку, задержаться не судьба: сбитая машиной корова, лишение прав – только повод сорваться с места:

– Тоска мне не даёт на одном месте долго засиживаться. Вот когда Ванюшка мой подрастёт и придётся определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь. А пока шагаем с ним по русской земле.

Для Соколова, потерявшего дом, вся русская земля становится домом. Для него, потерявшего родных детей, сыном становится Ванюшка, которого осиротила война. Видимо, это и есть единственный способ спасения: своё отчаяние и боль растворить во всенародном горе, жалея и спасая другого человечка, спастись самому. Мальчуган со «светлыми, как небушко, глазами» возвращает к жизни окаменевшую душу солдата: «Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело?»

Решение усыновить птенца, выброшенного из гнезда, разорённого войной, окрыляет Андрея. Все сомнения исчезают, когда он тихо говорит замершему ребёнку: «Я – твой отец».

Как тоскует ребёнок по отцовскому сильному плечу и надёжным рукам, лучше Шолохова едва ли кто сказал в мировой литературе: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Всё равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь! »

«Прижался он ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром», «…а сынок мой все жмётся ко мне изо всех силёнок, молчит, вздрагивает», «… взял на руки, несу его домой. А он как обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип», «а я никак сына от себя не оторву», «обнял он меня и так на руках моих и уснул»…

Михаил Шолохов, как все гении, прозревал не только глубь минувших времён, но и даль времён грядущих. Шире и глубже всех русских классиков раскрыл он тему отцовства, подчеркнул неразрывную связь отечества и отчества в судьбе страны и судьбе каждого человека. Ибо дети, лишённые отчества и выживающие на семи ветрах без отцовской защиты, едва ли назовут страну Отечеством, Родиной. Если именование Родины матерью восходит к древнеславянскому поклонению Матери Сырой Земле, то под Отечеством, видимо, изначально подразумевалось государство, которое по-отцовски должно оберегать своих граждан.

«И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет всё вытерпеть, всё преодолеть на своем пути…» Эти слова венчают фильм Сергея Бондарчука.

Но рассказ Шолохова завершается иначе: Ванюшка, уходя с отцом и «заплетая куцыми ножонками», вдруг оборачивается и машет «розовой ручонкой» автору и нам, читающим эти строки много десятилетий спустя. И «мягкая костистая лапа» снова сжимает сердце.

Страшно, когда плачут поседевшие на войне мужчины. Но не страшнее ли сухие глаза женщин, выплакавших свои слёзы на несколько жизней вперёд? Через века и пространства, от тихого Дона до Тихого океана летит над Русью-безотцовщиной горькое женское эхо: нет больше сил так жить!

Но даже не это главное. «Самое главное – не ранить сердце ребёнка…»

Сердце, которое живёт верой в то, что сильный и мудрый человек – его отец – однажды обязательно вернётся:

«Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдёшь! Я так долго ждал, когда ты меня найдёшь! »…

При полном или частичном копировании матерала с сайта http://vesvladivostok.ru обязательна активная, не закрытая от индексации поисковыми системами ссылка.