Тепло зимовья, казалось, забрало последние силы. Шкура изюбря на полу ощущалась периной. Голова непроизвольно опустилась на неё, глаза закрылись. Но инстинкт самосохранения не дал заснуть. В голове уже в который раз, как набат, звучало: «Потерпи ещё немного. Растопи печку». Усилием воли приподнялся, дотянулся до дверцы печурки, приоткрыл. В ней давно всё прогорело. Заложил растопку, сверху дров, поджёг. Хватило сил прикрыть дверцу. Откинувшись на пол, мгновенно уснул. Проснулся почти в полдень. В зимовье чувствовалась прохлада, но это был не снег, не улица. Вспомнившийся кошмар ночи заставил вздрогнуть всем телом. Оно ныло, болело. Снял с рук лохмотья перчаток, зачерпнув воды, напился. Остатки плеснул на ладошку, омыв глаза и лицо. Ощутил, что ползать по зимовью не то, что барахтаться в снегу. «Ничего, – успокаивал себя, – раз сумел выбраться, значит, ещё поживём! » Растопил печку, поставил чайник. Дрова весело трещали, наполняя избушку теплом.
С правых нар стащил одеяло, расстелил поверх шкуры. Раздевшись, осмотрел себя. Там в снегу под деревом, казалось, что брюшина, поясница залились кровью, но ничего подобного не обнаружил. Внутренняя одежда тоже была чистой, без кровяных помарок. Кроваво-синеватые подкожные образования с обеих сторон спускались вниз живота, в левый и правый пах, по бёдрам к коленным суставам. Что творилось на пояснице, видеть не мог, но понял, что повреждений целостности тела нет. Намочив полотенце, как мог, протёр спину, конечности, другие участки тела. Оделся, попил чая. Задача, поставленная себе, была не из лёгких: натаскать в зимовье максимальное количество дров и рационально их разместить, занести в избушку карабин. Для выполнения работы, очень пригодились найденные у печки старые рукавицы. В открывшуюся дверь хлынул яркий дневной свет, клубы морозного воздуха. Преодолев порог, оказался на снегу. Прикрыв дверь, пополз к поленнице.
Дрова пришлось перебрасывать несколько раз, чтобы они оказались у дверей избушки. После двух часовой работы, весь проход в зимовье был завален поленьями. Большую часть их разместил под нарами. К левым нарам от стены входа сделал из поленьев пологую приставку. Дрова от стены, постепенно возвышаясь, оказались почти вровень с нарами. Получился пологий дровяной настил, накрыл его одеялом. Много времени потратил, чтобы снять карабин. Висел он на стене высоковато, дотянуться рукой не получалось. Пришлось срезать палку и с её помощью завершить задуманное.
Вчера, придя в избушку, нашёл её в нормальном состоянии. Воздух внутри жилья был свежим, не затхлым. Этому способствовала оставленная открытой отдушина над дверью. Быстро растопил печку, зимовье моментально наполнилось жилым духом. Вскипятил чай, позавтракал. Закрыв отдушину, прилёг на нары передохнуть и незаметно уснул. Сказалось недосыпание на снегу, у костра. Проснувшись, навёл в избушке порядок. Метёлкой из лапника пихты, окуная её в тазик со снегом, обмёл стены. Вытряс одеяла, они заправляли лежащие на нарах ватные спальники. Проверил наличие имеющихся продуктов. В небольшом закрывающемся металлическом ящике было две пачки макарон, несколько брикетов концентрированных каш, банка сгущёнки, пакет с сахаром, чай. На полочке над нарами, лежала аптечка. Всё прекрасно сохранилось. Оставленные капканы висели на стене снаружи, под уступом крыши. Вытащил на снег шкуру и почистил ворс. Это был наш давний трофей. Владельца его добыли недалеко от зимовья. Изюбрь не испугался подъехавшего к зимовью снегохода, продолжая пастись и кормиться на взгорке, за что и поплатился жизнью. «Бураны» тогда только входили в практику работы охотников. Наш, хотя и яркой оранжевой окраски, не вызвал у зверя опасения. Позднее, отдельные таёжные умельцы хвастались, что, перекрасив снегоходы в белый цвет, в маскировочных накидках, зачастую почти вплотную подъезжали к пасущимся лосям и изюбрям. Голь, как говорится, на выдумки хитра. Вспомнился случай, как егери треста задержали «новатора» промысла копытных. Ходил в ночное время по угодьям пешим ходом с работающей за спиной бензопилой. Подсветкой служил фонарь, закреплённый на головном уборе. Звуки работающей пилы заглушали слышимость шагов, позволяя подойти к пасущимся копытным на близкое расстояние. Шкура добытого изюбря два года висела на стене зимовья. За это время поползни и синицы так потрудились над её мездрой, что она выглядела, как прошедшая обработку в хорошей скорняжной мастерской. Скроив её по размерам зимовья, получили прекрасный напольный коврик, который сейчас оказался таким необходимым. На ум пришла мысль: как хорошо, что зимовье стоит в стороне от людских дорог. Всё было в целостности и сохранности. В прежние годы не съеденное в период промысла продовольствие долговременного хранения охотники оставляли в избушках, на лабазах при них до следующего сезона. И не было случаев, чтобы кто-нибудь съел, украл, забрал оставленное. В этом плане чётко действовал неписаный таёжный закон. Даже если и ночевали посторонние в зимовьях, то они всегда старались обойтись собственной едой, зачастую добавляли свою толику к припасам, оставленным хозяевами.
С годами всё изменилось. С развитием лесозаготовок, прокладкой в тайге многочисленных дорог, появлением у населения вездеходного транспорта, плавательных средств в тайгу усилился наплыв людей, далёких от знаний и понимания таёжных традиций и законов. Ну, как на халяву не воспользоваться найденными продуктами, не сжечь заготовленные хозяином дрова. Поведение таких горе-любителей природы просто удивляет. Есть у зимовья дрова, рядом смолистый пень на растопку. Нет, выбирают варварский способ. То обстрогают для этих целей дверной косяк или саму дверь, то сорвут и сожгут доски с нар. Наше нижнее зимовье не однократно подвергалось подобным воздействиям. Хотя всегда оставляли у избушки заготовленные дрова и растопку. Все остающиеся с промысла продукты стали забирать домой или уносить в дальние избушки.
Вспомнился случай, как было ограблено наше среднее зимовье. Сделали это не люди – медведь. В избушке было оставлено несколько брикетов каш и вермишели, банки сгущёнки. Специальной ёмкости для хранения не было. Поместили всё под картонную обшивку потолка, у балки перекрытия. На неё подвесили и остатки муки в матерчатом мешочке. Высоко, сухо, надёжно от мышей. По приезде в зимовье в следующий сезон, не узнали своего родного пристанища. Обивка с потолка была содрана. Её лохмотья валялись по всей избушке. Был разломан стол. Повсюду белели остатки рассыпанной муки. Следов брикетов с кашами и вермишелью не нашли. Зато остатки банок от сгущёнки валялись на полу, превращённое в небольшие сплющенные пластинки металла. Зверь не только нарушил внутренний интерьер зимовья, съел продовольствие, но и посреди избушки возвышалась большая куча его помета. Особого огорчения у нас это не вызвало. Даже с интересом рассуждали, как он смаковал банки сгущёнки, тщательно выдавливая из них сладкое содержимое. Что с него возьмёшь, зверь и есть зверь. Гораздо большей болью всегда отзывалась людская непорядочность.
От ползания и суеты с дровами страшно разболелась нижняя часть тела. В пояснице жгло, как огнём. С трудом взобравшись на нары, в изнеможении затих, обдумывая положение. Карабин был рядом. Представил реакцию напарника, когда прибудет на нижнее зимовье. Конечно, удивится, почему нет товарища и двинется на второе зимовье. Если поздно приедет, может, сразу и не поспешит, а только на другой день. Не найдя, забеспокоится, пойдёт на третью избушку. Значит, в лучшем случае, если отбросить прошедшие сутки, помощь придёт только через семь дней. А вдруг его что-то задержит, как бывает по закону подлости. Тогда ожидание может продлиться и всю декаду. Достав нож, сделал первую зарубку на бревне изголовья нар. Теперь после каждой прошедшей ночи их количество будет увеличиваться. Остаётся только ждать. Нервничать и суетиться бесполезно, необходимо настроить себя на это. В зимовье не в снегу, лежи себе, да лежи. Лишь бы не ухудшилось здоровье. Можно не торопясь проанализировать всё случившееся, моменты прожитой жизни, другие вопросы. Времени достаточно. Сейчас важно терпение, а оно у людей, занимающихся охотой, вырабатывается постепенно, с годами.