Церковная память усвоила святителю Григорию имя «Троического богослова», и это не случайно; всю свою жизнь святитель посвятил не только борьбе с ересями, но и созерцанию Пресвятой Троицы, что было пределом и сердцевиной всей жизни его души. Вся литературная деятельность святителя Григория пропитана необычайной, глубокой любовью к Богу. «Троица мое помышление и украшение». По слову протоиерея Георгия Флоровского «в Троическом богословии святителя Григория чувствуется особая интимность опыта и прозрения. «Троица воистину есть Троица», – эта мысль является доминирующей во всей литературной и проповеднической деятельности святителя Григория».
Богословская активность святителя Григория, а также двух других каппадокийцев позволила разрешить те наболевшие догматические проблемы, которые будоражили церковное сознание в течение нескольких столетий. Они сумели выдать четкую, отточенную тринитарную терминологию, благодаря которой был положен конец прежней неопределенности и недоумениям в области догматического осмысления тайны Святой Троицы.
В учении о Святой Троице святитель Григорий заимствует и развивает мысли святителя Василия Великого, которого он называл «своим учителем догматов». Однако, пользуясь терминологией своего учителя, он не колеблется «новотворить имена» там, где это необходимо для большей ясности и усвоения учения.
Он постоянно настаивает на абсолютном единстве Божественного бытия Трех Лиц. «Не успеваю помыслить о Едином – как озаряюсь Тремя. Не успеваю разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из Трех – почитаю сие целым… Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу умное светило, не умея разделить или измерить соединенного света».
Троица в понимании святителя Григория это союз Трех Ипостасей равных и единосущных Одна Другой, соединенных между Собой союзом Любви. «Божественное Тричислие христианскому сознанию открыто как тройственное взаимодействие, как взаимоотношение Трех Лиц. Не как простой ряд Трех, которые суть одно, но как тройственное взаимоотношение».
Святитель Григорий утверждает, что тайна единства в Троичности открывается миру затем, чтобы люди научились жить в единстве мира и любви. «Да будут все едины; как Ты, Отче, во мне, и я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (Ин. 17, 21). «Троица является и исповедуется единым Богом не менее по единодушию, как и по тождеству сущности; поэтому и близки к Богу и божественным духам все те, кто любит благо мира… к противоположной же стороне принадлежат те, кто воинственны нравом».
Единство Трех Ипостасей остается тайной, которая выходит за рамки человеческого понимания, восприятия; по этой причине многие из святых отцов для объяснения этой тайны прибегали к различным сравнениям, подобиям, взятым из видимого мира. Но делалось это отнюдь не для того чтобы исчерпывающе объяснить или определить Триединое Божество, а лишь, для того, чтобы сделать это таинство более наглядным, более доступным для восприятия простого человека. Причем вслед за сравнением следовала оговорка, что подобные образы условны и не исчерпывают тайну Святой Троицы. «Крайне стыдно, и не только стыдно, но большей частью бесполезно, подобие горнего брать в дольнем, неподвижного в естестве текучем».
Так святитель Григорий, пытаясь описать тайну единосущия Трех Ипостасей, прибегает к образу человеческой семьи как образу Святой Троицы. «Что был Адам? – тварь Божия. А Ева? – часть этой твари. А Сиф? – порождение обоих. Таким образом, – тварь, часть и порождение тождественны».
В слове 31-м святитель Григорий прибегает к другим более распространенным среди Отцов образам. Родник, ключ и река, солнце, луч и свет, солнечный отблеск («зайчик»). У всех трех образов есть существенные недостатки, которые усматривает сам святитель Григорий Богослов. «Первый наводит на мысль о движении в Божестве и сводит Божественное единство к единству арифметическому; второй представляет Божество сложным и, приписав сущность Отцу, делает два других Лица несамостоятельными; в третьем слишком очевидно наличие приводящего в движение, тогда как первоначальнее Бога нет ничего, да и вообще движение и колебание не свойственны Божеству».
Таким образом, испытав эти образы и найдя «малое некое сходство, - святитель Григорий утверждает, что гораздо большее при этом ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избрано для сравнения». Поэтому он предпочел «отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, …остановившись на немногих речениях, иметь руководителем Духа…».
Для святителя Григория исповедание Триипостасности Единого Бога это самое сокровенное, что составляет суть всего христианства – таинство веры.
«Больше всего и прежде всего храни добрый залог (2 Тим. 1, 14), для которого я живу и жительствую, который хотел бы я иметь при исходе (из жизни), с которым я и все скорби переношу и все приятное презираю – а именно, исповедание Отца, Сына и Святого Духа… Когда представится мне нечто единое из Трех, я думаю, что это и есть все; оно наполняет мое зрение…я не могу объять Его величия… Когда соединяю в созерцании Трех, тогда вижу один светильник, будучи не в силах разделить или измерить единый свет».
Святитель Григорий Богослов не был теоретиком в области Троичного богословия, хотя попытка систематизации учения о Троице была предпринята именно им; для него Святая Троица была объектом восхищения, молитвенного созерцания. «Моя Троица» – так в порыве пламенной любви часто назвал Ее святитель Григорий. Борьба за чистоту веры, отстаивание единосущия Святой Троицы, лишь еще более укрепила и углубила в нем привязанность к Троице, которая стала частью его собственной жизни. Не случайно поэма «О моей жизни» посвящена возлюбленной святителя. Григория – Святой Троице. «Что принесу в дар Церквям? Слезы. К этому привел меня Бог, подвергнув жизнь мою многим превратностям. А куда она приведет меня? Скажи мне, Слово Божие! Молюсь, чтобы привела в непоколебимое жилище, где моя Троица и Ее соединенное сияние – Троица, Чьи неясные тени и ныне приводят меня в восторг»