«Святая к музыке любовь»

Меню сайта

Категории раздела

Культура [3199]

Этикет [505]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Искусство и культура » Культура

«Святая к музыке любовь»

Рижское детство
Сложности адаптации

Несколько лет тому назад в Осло с Марисом Янсонсом случилась беда. Исполнялась знаменитая «Богема». Маэстро дирижирует и чувствует адские боли в левой руке. Инфаркт! И происходит это за семь минут до конца представления, во время сцены смерти главной героини Мими. Надо бы остановиться, но Марису спектакль дался нелегко, и сдаваться ох как не хотелось! Перед глазами поплыло. Что-то выкрикнув первым скрипкам, он упал без сознания. Позже, уже в больницу, пришло письмо. Друзья из Австралии не без юмора вопрошали: «Марис, ты не знал, что в этой опере умирает не дирижер, а Мими?»

Сегодня Марис Янсонс снова «на коне». На белом и породистом! Восстановлен стремительный темп жизни, ну может быть чуточку поосторожнее. Ему чуть-чуть перевалило за 60. Он – один из самых востребованных в мире дирижеров и, пожалуй, самый знаменитый музыкант латышского происхождения (имею в виду академические жанры). С осени он возглавит великолепнейший «Концертгебау» в Амстердаме, который причисляют к пяти лучшим симфоническим оркестрам мира. «Концертгебау» – мечта любого дирижера еще и потому, что достаточно вывесить афишу коллектива — и билеты спрашивают за два квартала от зала. Такова годами заслуженная репутация. Такова просвещенность публики.

До этого Янсонс работал в США: был шефом изумительного оркестра г. Питсбурга. Возглавлял и симфонические оркестры в Баварии и в столице Норвегии. На многолетнюю работу в Осло попал еще в советское время, что тогда было почти немыслимо. Из провинциального коллектива Марис сумел сделать оркестр европейского уровня. Был награжден норвежским орденом, а на его прощальный концерт явилась королевская семья. В материальном плане он один из наиболее обеспеченных российских музыкантов. Можно сказать – капиталист.

Но вернемся в тот драматический вечер в Осло. «Надо идти дальше», – велел себе Марис Янсонс. И продолжал дирижировать. Во вред себе – без этого его состояние было бы легче. Ох уж эта одержимость художника: уже находясь в коме, он какое-то время по инерции продолжал отмахивать такт. Потом судьба проверила его на прочность еще разок: спустя пять недель – снова инфаркт, второй. Оказался на койке. Вынужденный простой. Другой отсчет времени. Наступает период осмысления. Философствования. Воспоминаний…

Рижское детство

В больничной палате не раз на ум приходило детство. Оно прошло в Риге, где Марис родился и прожил до 13 лет. Если бы ему предложили вновь начать жизнь, он, конечно, выбрал бы тех же родителей, ту же колыбельку, над которой ему пели незамысловатые песенки и над которой со дня его рождения висела копия картины Николая Рериха. Его окружали внимание и теплота, а сам он всегда был благодарным сыном (и учеником, кстати, тоже). Его отец Арвид Янсонс (1914-1984), который был в дирижерском деле автодидактом, покорял публику артистизмом и шармом европейскости. Особенно в требовательном по части искусства Ленинграде. Интеллигентный и обаятельный, он десятилетиями являлся «правой рукой» гениального маэстро, аристократа духа Евгения Мравинского. А из жизни ушел во время гастролей в Англии – сердце подвело. Друзья вспоминают слова Арвида Кришевича: «Когда-нибудь Марис будет лучше меня». А еще уверяют, что Янсонс-старший «присутствует на каждом концерте Мариса, живет в каждом его жесте, помогает ему и его охраняет!» Арвид Янсонс нежно и трепетно относился к жене, Ираиде Германовне, в свое время оперной певице. Подобно ангелу-хранителю та на его концертах неизменно находилась за кулисами, помогала в бытовых вопросах. Ее величали диспетчером жизни Арвида Кришевича. Пианист Николай Петров говорит, что для него «семья Янсонс всегда оставалась примером того, какой должна быть настоящая семья». И продолжает: «Я уверен, что Арвид Кришевич оказал огромное влияние на Мариса. Он его очень бережно, как-то осторожно выводил на дирижерскую орбиту».

Сам же Марис отмечает, что «папуци» не только красиво дирижировал, «но и буквально все прекрасно делал по дому: например, никто из домашних не мог сравниться с ним в шитье или штопке». По залу театра Марис бегал уже с трех лет – няни не было, его приходилось брать на репетиции. У него у самого вскоре появился оркестр. Необычный. Из… пуговиц. И, что любопытно, каждой было присвоено имя. Как и 110 кубикам, которые составили второй, параллельный, оркестр. На старой фотографии четырехлетний Марис играет – нет, не в шофера или летчика – именно в дирижера: «Какие-то немыслимые брюки, в руках палочка, рядом – пульт с нотами». Завел он и специальную тетрадь (она тоже сохранилась), в которую записывал репертуар, маршрут и впечатления от якобы проведенных им гастролей с оркестром... по Бельгии. Тогда ему было 13.

Надо сказать, что в 8 лет в его жизни появилось конкурирующее увлечение – футбол. Но со скрипкой, на которой с 6 лет стал учить играть отец, Марис все-таки не расставался.

Сложности адаптации

Со временем Янсонс-старший понял, что в Риге на значительное внимание ему надеяться не приходится: к «первым ролям» его не будут подпускать. Здесь уже имелась дирижерская звезда – Леонид Вигнерс, талантливый и ревнивый к чужим успехам. И семья воспользовалась приглашением, связанным с признанием Арвида на Всесоюзном конкурсе дирижеров, и переехала в Ленинград. «Я очень плакал, когда уезжал из Риги, – рассказывает Марис. – Мне казалось, что это конец света, что это – трагедия. И как-то сразу повзрослел».

Он превратился в очень серьезного и ответственного человечка. Тоска была по друзьям, по привычному жизненному укладу, по морю и… по конфетам «Лаймы» (потом, уже взрослым, приезжая в Ригу на гастроли, он обязательно наведывался в фирменный магазин фабрики). Питер подавлял имперским размахом. Были непривычны и люди – открытые, более общительные. Возникли трудности с языком – русским он владел не так чтобы очень. Наняли частную училку. Маме пришлось забыть о певческой карьере. Мариса перевели из скрипачей в хоровые дирижеры. В Латвии ему было четко известно, как следует себя вести, что можно и как нельзя. А тут… Тут иначе. Он почувствовал себя провинциалом, и даже ущемленным. Стали развиваться комплексы. Но время лечит. Теперь Марис говорит о городе на Неве с обожанием. Там есть три святых для него места: школа-десятилетка, консерватория и филармония. «И это так глубоко сидит в душе – не вырвать!» – восклицает маэстро.

Учился Марис прилежно и целенаправленно, но индивидуальности не проявлял. Да и, в принципе, никто в стране с тоталитарной системой таких целей особо не ставил. Главным было сформировать профессионализм, выучить крепкому ремеслу. Бывший рижанин вызывал симпатию, но не более. По-балтийски сдержанный, он долго не раскрывался как творческая личность. Над ним витала «тень отца», с которым его поневоле сравнивали. Выходило, что «старший – темпераментнее, артистиченее…» (Помните, что-то подобное происходило и с Константином Райкиным, который самоедски пытался противопоставить себя своему великому отцу?) Возникло навязчивое, даже болезненное стремление доказать, что он, Марис, сам по себе, что он – не «папенькин сынок». Но умение выразить звучащую изнутри музыку, создать атмосферу, особое настроение пришло к Марису не сразу. Его концерты называли правильными, но скучноватыми. Или холодноватыми. Марис и сам признается: «Я был как закупоренная бутылка с шампанским». Спустя годы произошло то, что должно было произойти. Соединились знания, опыт и… дела сердечные.

Под крыльями

наставников

Можно ли выучиться дирижировать оркестром? На этот вопрос до конца не могут ответить и сами дирижеры. Видимо, прежде всего нужна природная предрасположенность к этой несколько загадочной профессии, вобравшей элементы гипноза и пантомимы, командования (что-то от генерала) и научного исследования.

Первым наставником Мариса в дирижировании (если не говорить об его отце) был Николай Рабинович, кладезь знаний. Марис знал его с 10 лет. В ту пору на него особое впечатление произвел кот профессора по кличке Аркадий: в ответ на просьбу показать определенный фрагмент партитуры он поднимал голову и громко мяукал. Затем над Марисом распростер крыло опеки австрийский гений Герберт фон Караян. Помните на экранах телевизоров его вдохновенное лицо, обрамленное серебром волос, закрытые при дирижировании глаза? Он подобно антенне улавливал что-то остальным недоступное. Марис вспоминает, что Караян «был как птица, которая летит высоко и видит больше, чем те, кто стоит на земле». Будущий маэстро – и это в советское время! – трижды был его ассистентом на фестивалях в Зальцбурге. А еще совершенствовался в Вене, правда, у иных профессоров. Вечерами в столице Австрии он часами простаивал на концерте или оперном спектакле – денег хватало только на входные билеты. Ноги были в мозолях. Но зато впечатлений на всю жизнь! Билетерам Марис примелькался. Они говорили: «Вот идет этот сумасшедший русский…» И порой, сжалившись, пропускали без билета. Один из профессоров никак не мог запомнить его имя и, не утруждая себя, называл… Herr Leningrad.

Марис тайком пробирался на репетиции оркестров, дабы выведать секреты мастерства известных дирижеров (подготовка к концерту, как правило, происходит за закрытыми дверями). Просто Штирлиц какой-то! Как мастер репетиций был славен и Евгений Мравинский, рядом с которым смог находиться Марис – был на подхвате, помогал, замещал при случае. Мравинский по всем повадкам был образчиком единовластия. Добивался высочайшего качества исполнения, но держал стоглавый коллектив в жутком страхе. Одного его появления в зале хватало для того, чтобы у самых разболтанных оркестрантов выпрямлялись спины. Марис отмечает, что Мравинский «говорил мало, мыслил много».

Да, с учителями Марису повезло. Они были феноменальными мастерами своего дела!

Там, где чижик

водку пил

Так кто же он, Марис Янсонс? Человек мира? Петербуржец? Сам он настаивает: «Я работаю на Западе, а живу в России». У него просторная квартира на набережной Фонтанки. Дочь Илона служит концертмейстером в Мариинском театре. Внучка Настя – надо же такому случиться! – родилась в один день с Марисом, причем в Осло. Целых два месяца новоиспеченный дед, при всей своей занятости, ежедневно навещал мать и дитя. Настя унаследовала у прабабушки Ираиды певческий голос, выходит на сцену прославленной Мариинки в составе хора.

«Я благодарен Петербургу за многое, не мыслю своей жизни без него, – не таится маэстро. – В этом городе я получил образование, о котором можно только мечтать!» Бывать в граде Петра ему удается не более недели, а то и пары дней. Он успевает лишь мельком пообщаться с родными. И старается побывать в театрах – в БДТ, Малой драме… (называет себя «сумасшедшим от театра»).

Латвийские родственники Мариса и о таком не мечтают. Афиш Янсонса в Риге давно нет. Нет не потому, что мы разлюбили симфоническую музыку. Или отрицаем «пророка в собственном отечестве». Просто «пророк» этот – Марис Янсонс – взлетел чрезвычайно высоко. А величины такого ранга выступают у нас редчайше. И заняты они выполнением своих обязательств по контрактам, и стоят дорого. Но, может быть, встреча все же состоится? Приведет к нам знаменитого маэстро тоска по родным пенатам, по юрмальским соснам или лаймовским вкусностям. По нашему с вами интересу и восхищению.

Асмик ХАРАДЖАНЯН

Дополнительно:

Был ли Дин Рид агентом?

Кстовский центр народной культуры Берегиня признан лучшим клубным учреждением Нижегородской области.