В предисловии к своей книге «Православие и религия будущего» иеромонах Серафим (Роуз) писал: «Каждая ересь имеет свою собственную «духовность», свой особый характерный подход к практической религиозной жизни. Так католицизм до недавнего времени обладал своим особым, легко отличимым видом благочестия… Протестанты-фундаменталисты также имеют свой подход к духовному «возрождению»… и во всем этом можно заметить влияние на религиозную жизнь фундаментальных искажений христианской доктрины».
Начиная с 1910 года, как уже было отмечено выше, формируется новый пласт религиозного мышления, основанный на призыве вначале различных христианских общин, а затем и нехристианских объединений, к преобразованию многогранности религиозного опыта многочисленных верований в один.
«До недавнего времени, - продолжает отец Серафим, - казалось, что экуменизм – нечто настолько искусственное, синтетическое, что никакой собственной духовности он не несет; «литургии», проводимые на экуменических собраниях – от больших до малых, казались всего-навсего, чуть более сложным вариантом протестантской воскресной службы».
Энтузиастам ВСЦ потребовалось не одно десятилетие усиленной работы для того, чтобы эта «синтетичность» приобрела более естественные, по внешнему выражению, формы межрелигиозного взаимодействия. Эта видимая естественность, в значительной степени, получила свое обоснование благодаря настойчивости многих религиозных мыслителей (конец IXX начало XX века), которые, пытаясь вести межконфессиональные диалоги о взаимном сотрудничестве, сами становились заложниками этого пагубного веяния. Среди русских религиозных мыслителей к таким относились Владимир Соловьев, отец Сергий Булгаков, Николай Бердяев и др.
«Большой вклад в формирование широкого религиозного, экуменического мировоззрения христиан, особенно православных, внесли многие либеральные религиозные философы и мыслители «серебряного века», их последователи и предшественники… своими попытками модернизации Православия и в целом христианства закладывали основы экуменизма».
Владимир Соловьев писал: «Свободное единение человечества в Церкви Христовой есть цель христианской политики. Эта цель не может быть достигнута, пока самый первообраз вселенского единения на земли – видимая Церковь – пребывает разделенною. Поэтому первая задача христианской политики есть восстановление церковного единства. Но чтобы оно должно проистекать прямо из религиозно-нравственных побуждений и ими руководствоваться».
«Общая основа религии, - писал он, - живое ощущение действительного присутствия Божества».
С другой стороны, Владимир Соловьев считал, что «…христианство в современном его виде не отвечает запросам исторического «прогресса» общества, устарело и требует коренной переработки». Как выход из сложившейся ситуации он предлагает создать новую всемирную религию, основанную на объединении христианства с религиозной пантеистическо-языческой практикой, управляющим этой «пирамиды» поставить римского первосвященника. Религиозный пантеистическо-языческий опыт должен стать идеологической базой единого теократического государства, члены которого будут иметь непосредственное и совершенно свободное общение с «высшей силой».
Необходимо отметить, что вопреки христианскому пониманию Владимир Соловьев усваивал «Троице» мужское начало, а сопутствующей ей «Софии» - женское. Подобное мировоззрение нашло отражение и в трудах его последователей. Так, например протоиерей Сергий Булгаков отмечал, что Бог разделяется на два существа: мужское – «Троицу» и женское – «Премудрость Божию», которая является «живой умной сущностью». В свою очередь саму Святую Троицу он необоснованно разделял по половому признаку: «Сын» - мужского рода, а «Святой Дух» - женского.
Считая религиозный опыт язычества богооткровенным, отец Сергий утверждал, что «…христианство подготавливалось не только в иудействе, но и в язычестве».
«Николай Бердяев(1874-1949гг. ), - писал иеромонах Серафим (Роуз), - ни в какое нормальное время не считался бы православным христианином. Его можно было бы охарактеризовать как гностика-гуманиста, философа, черпавшего свое вдохновение скорее от западных сектантов и «мистиков», чем из православных источников».
Творчество Николая Александровича Бердяева основано на возведении свободы человеческого самоопределения в степень «первоначала», которое, по его пониманию, несравненно выше творческой идеи Бога. Человек настолько велик, что смог противосстать своему Творцу, смог сам определить свое дальнейшее, после падение, бытие, смог сам стать самостоятельным и независимым от Него. Как следствие столь невоздержанного свободомыслия является совершенно нехристианский, а подчас откровенно антихристианский, характер его произведений. Ниже приведем некоторые из его высказываний.
В своем труде «Самопознание» он писал: «Свобода для меня первичнее бытия…, я всю жизнь пишу философию свободы». «Я объявлял восстание против всякой ортодоксии, все равно марксистской или православной, когда она имела дерзость ограничивать или истреблять мою свободу».
Бердяев отрицал божественные качества, такие как Всемогущество, Предведение, Промысл и др. , говоря о бессилии Бога-Промыслителя: «У Бога меньше власти, чем у полицейского, солдата или банкира, Он не управляет этим миром. Этим миром управляет князь мира сего».
Сам Николай Александрович признается, что имеет особое мистическое дарование, благодаря которому он «слышит», а «услышанное» претворяет в своих произведениях: «Я пишу потому, что внутренний голос повелевает мне сказать то, что я услыхал». «Мне свойственно первичное мистическое мирочувствие… Экхарт, Беме, Ангелус Силезиус мне ближе, чем учителя церкви».
«Мир движется к новой духовности и к новому мистицизму; в нем больше не будет места аскетическому мировоззрению… Успех движения к единению христианства предполагает новую эру в самом христианстве, новую и глубокую духовность, то есть новое излияние Святого Духа».
«Совершенно ясно, что нет ничего общего между этими суперэкуменическими фантазиями и православным христианством, которое Бердяев в действительности презирал»: «Я не любил монахов… Я также никогда не любил церковно-славянского языка. Эстетически я даже предпочитал церковную латынь, и мне больше нравилась католическая служба…, в моем отношении к Православной Церкви всегда было что-то мучительное».
Подобное настроение передовой, философски мыслящей, части интеллигенции не могло не отразится в обществе, которое к тому времени уже изрядно притупило свое религиозное самосознание модным вольнодумством. Мысль о незначительности препятствий в воссоединении христианских вероисповеданий, о наличии спасающей благодати в нехристианских религиях на протяжении многих десятилетий глубоко укоренилась в сознание современного человека. Именно эта мысль и стала главной основой экуменического движения. Он, человек, строит рай на Земле, искренне желает в вечно жить во временном, искренне оправдывает свое падшее состояние перед судом совести, искренне не желает осознавать себя зависимым от кого бы то ни было, искренне кричит: «я свободен! », будучи закован в цепи своего падшего естества.