"Рудники свободы" – так называется песня группы "Калинов мост". Я вспомнил о ней, читая последнюю книгу Михаила Ходорковского "Статьи, диалоги, интервью". В ней нынешний узник неоднократно повторяет нехитрую истину: потеряв ЮКОС и капитал, оказавшись в заключении, он приобрел недоступную ранее свободу, как это ни парадоксально. Ибо огромная собственность накладывала и огромную ответственность, диктовала, как поступать, ограничивала степени свободы говорить открыто и честно.
Вообще говоря, мы действительно часто не замечаем, что опутаны с ног до головы невидимыми узами, которые обездвиживают нас, как змеи Лаокоона. Надуманный или реальный страх зачастую не позволяет нам поступать так, как хочется и должно, принуждает лгать или же трусливо молчать, склоняет к постыдным действиям, которые постепенно складываются в цепочку, еще более ограничивающую нас.
В повести братьев Стругацких "За миллиард лет до конца света" детально разобраны возможные случаи самооправдания героев, выбирающих уход от свободы под давлением гнетущих обстоятельств, некоего Гомеостатического Мироздания. Это может быть боязнь за своих близких, опасение потерять какую-то выгоду, которая кажется несомненно полезной, наконец, просто нежелание отказаться от спокойной, размеренной жизни.
А создатели боевиков знают, что если им нужно показать совершенно безбашенного крутого бойца, идущего напропалую, то следует по возможности обрубить все, что он может потерять. Ведь когда терять нечего, нечего и бояться. Конечно, если довести эту тенденцию до абсурда, то можно прийти к окончательному отрешению от жизни. ("Свободен! Наконец-то свободен!" – такова надпись на могиле Мартина Лютера Кинга.)
Однажды Мулла Насреддин пришел к психиатру:
– Я очень озадачен, сделайте что-нибудь. Это стало невыносимым. Каждую ночь я вижу один и тот же сон: будто я стою у двери и толкаю ее, толкаю и толкаю. На двери есть надпись, а я все толкаю ее, но безрезультатно. Каждую ночь я просыпаюсь в поту, а дверь никак не открывается.
Психиатр стал записывать все, что говорил Мулла. После получасовой беседы он спросил его:
– А теперь скажи мне, Насреддин, что написано на двери?
