Пару недель назад анестезиологи всего мира отмечали свой профессиональный праздник. Это событие не попало в броские новостные ленты ведущих масс-медиа, не сопровождалось фейерверками и раздачей наград из рук президента. Полумистический ореол, окружающий представителей этой сравнительно молодой и, наверное, самой загадочной врачебной специальности, не рассеивается и по сей день.
Хотя анестезия как таковая, если говорить об обезболивании, зародилась несколько тысячелетий назад. К примеру, есть данные о том, что за 7 тысяч лет до рождества Христова наши предки уже пытались дышать отварами каких-то корений. Затем существовала так называемая "языческая анестезиология". Известно, что наполеоновские врачи во время войны обкладывали конечность горшками со льдом и замораживали ее до такого состояния, что можно было без боли оперировать. Или дышали керосином для того, чтобы человек потерял на какое-то время сознание. Уже потом пришло время, когда узнали, что с помощью эфира можно обезболивать. Как гласит история, 16 октября 1846 года зубной врач Томас Мортон провел первую операцию под эфирным наркозом. Этот день во всем мире и принято считать Днем анестезиолога. Мортону, кстати, в Штатах поставили памятник, на котором выбита надпись: "До него хирургия во все времена была агонией".
Об этом характере, обезболивании по методу Кашпировского и "невозвращенцах" из мира наркоза "ШАНС" побеседовал с Татьяной ЗАЙЦЕВОЙ, врачом-анестезиологом с 12-летним стажем, работающей в одной из клиник эстетической медицины.
Дубина
как древний анестетик
– Татьяна, как можно очень кратко передать суть деятельности анестезиолога?
– Возможно, кому-то это покажется немного резким, но, по сути, анестезиолог – это защитник от действий хирурга. То есть хирург – это человек с ножом в руках, он, образно говоря, – агрессор, а я должна защищать больного от этого агрессора. А если выразиться научно, анестезиолог – это специалист, создающий или, вернее, обеспечивающий безопасность больного во время операции и в ближайший послеоперационный период. Для широкого круга людей специальность анестезиолога, как правило, малоизвестна, потому что мы существуем как тень хирурга.
– Вы сказали "защищать от хирурга". Это в каком смысле?
– В переносном, разумеется. Для того, чтобы защитить пациента от операционной травмы, нужно обеспечить несколько компонентов. Первое – это сознание, то есть защитить психику пациента. Это достигается сравнительно просто – выключением сознания. Но даже при выключенном сознании поток болевых импульсов остается – значит, нужно каким-то образом блокировать эти болевые импульсы. Их блокада – это либо применение центральных анальгетиков (морфий, промедол и другая "синтетика"), либо регионарная анестезия. Далее для того, чтобы оперировать, нужно хорошо расслабить мускулатуру. Само собой, нужно еще поддерживать на должном уровне дыхание и кровообращение. Все это входит в задачи анестезиолога.
– Несколько лет назад в каком-то журнале мне встретилась карикатура: доисторическая операционная, персонаж в шкуре и с дубиной деловито направляется к "больному", и в качестве подписи – фраза "хирурга": "А вот и анестезиолог идет!"...
– Доля истины тут, конечно, присутствует. Насчет каменного века сомневаюсь, но вот в средние века, когда науки анестезиологии еще не было, существовали подобные методы обезболивания, например, путем удара тяжелым предметом по голове. В результате небольшого сотрясения мозга больной впадал в бессознательное состояние и оставался безучастным к манипуляциям хирурга. К счастью, этот метод не получил дальнейшего развития. Или еще один пример. В операционной одной из лондонских больниц до сих пор хранится колокол, звуками которого пытались заглушить крики пациентов, которым проводились хирургические операции. Но это, что называется, дела давно минувших дней. А вот во время Второй мировой войны в полевых условиях на фронте хирурги тоже ведь делали обезболивание раненым – и это были уже водка и морфий.
– Это был эффективный способ?
– Достаточно эффективный. Это те же компоненты сегодняшней анестезии, потому что морфий – очень мощный обезболивающий препарат, он захватывает рецепторы головного мозга и снимает боль, и алкоголь – тоже. Спирт в достаточных дозах тоже делает больного менее чувствительным.
Кстати, о тех казуистических случаях, о которых вы говорили – про дубину и голову. В XVI веке применяли следующее: брали гусиное перышко, вводили его в вену и через это перышко вводили крепкое пиво или другой алкоголь, зная о том, что опьяненные больные меньше чувствуют боль.
Один из пяти тысяч
не выходит из наркоза...
– Насколько я знаю, анестезия бывает общая и местная. Могли бы вы охарактеризовать каждое из этих направлений?
– Конечно. Тем более, что в терминах существует путаница. Общая анестезия – это наркоз, попросту говоря – сон. И неправильно говорить – местный наркоз. Наркоз – это выключение сознания. Общая анестезия, комбинированный наркоз, наркоз – это все термины примерно одинаковые.
Есть еще регионарная анестезия – это один из разделов местной анестезии, при которой наводняют тот регион, в котором оперируют. Это обезболивание введением местных анестетиков в какую-то зону, ниже которой все обезболивается. Возьмем плечевое сплетение – если обезболить плечевое сплетение, то все, что ниже плечевого сплетения, то есть верхняя часть руки, безболезненно. Или регионарная анестезия – когда вводят анестетики в спинно-мозговой канал. Все то, что ниже этой области, становится безболезненным.
– А сознание при этом сохраняется? Человек все видит и слышит?
– Да, если это не наркоз – сознание сохраняется, хотя дают некоторые седативные препараты, чтобы оно было несколько спутано, чтобы весь этот блеск операционной не обрушивался на больного. А в педиатрической практике это вообще исключается. У детей комбинируют регионарную анестезию с общим обезболиванием. Ребенок не должен присутствовать на своей операции. Для него это слишком большой шок. Даже больше, это страх, который остается на всю жизнь. Многие люди помнят свои детские операции ЛОР-органов – их до сих пор в большинстве случаев оперируют под местной анестезией, когда, извините, просто выдергивают эти миндалины. Так взрослые люди, 50-летние врачи до сих пор с ужасом вспоминают, как им вырывали гланды!
– Возможно, вы помните давний сюжет по телевизору, когда Анатолий Кашпировский обезболил больную посредством "телемоста", операция, вроде, была в брюшной области. Как такое возможно? Пациент оставался в сознании всю операцию, и, судя по картинке, нисколько не волновался. Вообще, использование гипноза в обезболивании – ваше отношение к этому?
– Общее отношение ко всему этому у меня отрицательное, потому что я прагматик. Есть гипнотизеры (и я тоже в молодости пробовала), которые с помощью гипноза могут, действительно, обезболить некоторые манипуляции. Под гипнозом можно оперировать, но это – тяжелейшая эквилибристика. В практической жизни это невозможно. Подобные случаи, к слову, были и в Китае – там оперировали больных, которые лежали и смотрели в цитатник Мао Цзэдуна, им внушали, что это не больно.
То есть это возможно как какой-то величайший эксперимент. Но в практической жизни медицинского учреждения нереально.
– Любопытно было бы узнать статистику – сколько пациентов не возвращается в этот мир после "общения" с анестезиологом?
– Мне трудно ответить, скорее всего, такой общей статистики нет. Она разная в различных регионах. Во всяком случае в цивилизованных странах бывает 10-15 случаев на 50 тысяч наркозов, в странах, менее обеспеченных специалистами и хорошей аппаратурой, этот показатель, конечно, побольше. Замечу, что 10 случаев на 50 тысяч наркозов – это очень маленький процент.
И это просто неизбежно, потому что, к сожалению, наша наука и наши возможности сейчас не позволяют нам на 100 процентов выяснить все возможные ответные реакции организма на обезболивание.
Анестезия – это
вам не райские кущи
– Мне всегда было интересно, а возможны ли сновидения во время операции и можно ли "заказать" цветные сны? Ну, скажем, какое-нибудь особое лекарство вколоть?
– Сновидения во время наркоза бывают, но только у части пациентов. Про их цветность никогда не спрашивала, но, думаю, это индивидуальные особенности. При использовании современных препаратов эмоциональная окраска снов, если они есть, – нейтральная или положительная, в отличие от такого препарата, как калипсол. При его использовании сны могут быть и с негативной окраской. Одна пациентка после наркоза мне рассказывала, что она спасала меня из лап ЦРУ. Другую клиентку клиники врачи во сне раскачивали за руки и за ноги и бросали с ледяной горки. Согласитесь, никакого позитива.
– Бытует мнение, что наркоз весьма вреден для организма... И что его использование отнимает 10 лет жизни. Что вы думаете об этом?
– Никто вообще-то и не утверждает, что общая анестезия – это райские кущи. Наркоз – это серьезная нагрузка на организм пациента, жизненно необходимая, чтобы защитить его от хирургической агрессии. Мы же принимаем, например, антибиотики при пневмонии, чтобы микроорганизмы, вызвавшие ее, погибли. А потом организм выводит разрушенные микробы, нейтрализует и выводит сам антибиотик. Или вот вы постояли в уличной пробке, подышали городским воздухом – все, нагрузка на легкие, сердце. Организм для того и создан, чтобы поддерживать равновесие в себе и с окружающей средой. Получается, что вся жизнь – это нагрузка на организм. Что же, тогда не оперироваться вообще, не дышать, не есть, не жить?
– А про 10 отнятых лет жизни не сказали...
– Я просто не могу себе представить, откуда взята эта цифра и как можно провести подобное исследование. Где взять такое количество одинаковых людей (в идеале однояйцевых близнецов) и создать из них контрольную группу, где наркоз не проводился, и экспериментальную, где он проводился. Затем провести по медицинским показаниям похожие операции под одинаковым наркозом. Похожие хотя бы по названию и длительности операции. Потом сравнить длительность жизни в этих двух группах, и если в контрольной она оказалась больше, то попытаться понять, не зависит ли это от других причин: места жительства, работы, питания, семейного положения, образования и прочего. Короче говоря, подобные утверждения про 10 лет жизни как минимум ничем не подтверждены.
– Что вы считаете наиболее сложным в своей работе?
– Не дать ей превратиться в рутину, пожалуй. Понимаете, ежедневно мне приходится работать с тремя-четырьмя пациентами. Осматривать их, затем вводить в анестезию, управлять их сном, пробуждать, наблюдать после операции. Так было и три, и пять лет назад, так, скорее всего, будет еще немалый срок. При этом у анестезиолога творческий потенциал не так широк, как у пластического хирурга: выбор хороших препаратов и надежных методик ограничен. Поэтому, делая изо дня в день примерно одно и то же, важно не позволить своему труду формализоваться, обезличиться. Надо постоянно помнить, что твой сегодняшний пациент – это индивидуум, личность со своими переживаниями, опасениями, надеждами. У тебя сейчас начнется обычный наркоз, а у него, возможно, одно из важнейших событий в жизни, к которому он шел многие годы. Поговори с ним, поддержи, дай понять, что всю операцию будешь рядом, и что все закончится хорошо – и человек надолго сохранит признательность к тебе и ко всей клинике.