Иван Федосеевич Сивоконь служил еще в кадровой. В финскую воевал танкистом, сначала башенным стрелком, потом механиком-водителем. Там, на Карельском перешейке, во время штурма линии Маннергейма в жестокие морозы зимы 1939 - 1940 годов поморозил ноги, и теперь в теплой квартире зябнет даже в толстых шерстяных носках.
- Пригодился опыт войны с финнами в начале Великой Отечественной? - спрашиваю я.
- Финны стойкие солдаты, и опыт этот нам, конечно, пригодился, - не торопясь размышляет мой собеседник. - Но когда на нас напала фашистская Германия, это была совсем другая война.
- Самые первые часы помните?
- Еще бы не помнить! 29-я танковая бригада стояла в Бресте, на самой границе, и первый удар пришелся по нашему военному городку. Техника базировалась подальше - в роще, а в городке размещался личный состав и семьи комсостава. Когда это началось, городок еще спал. Было воскресенье 22 июня. От разрывов бомб повылетали стекла, и все заходило ходуном. Я даже обуться не успел, выбежал босой с сапогами в руках. Сапоги были хромовые, у меня срок службы уже подходил к концу, домой готовился. В городке жуткая паника: женщины полуодетые, простоволосые мечутся, кричат, ищут своих детей. Из командования - один комбриг Кривошеин, герой Испании. Стоит затянутый в портупею, показывает, куда бежать.
- Но Брестский гарнизон долго держался!
- Брестская крепость - да. А немцы ее и штурмовать не стали. Их танковые части форсировали Буг и устремились вперед по Минскому шоссе.
- Бой все-таки был?
- Не было никакого боя. До самой старой границы шло беспорядочное отступление: разрозненные части, машины, беженцы, повозки с ранеными - все перемешалось. Кому удалось оторваться от немцев, тот спасся. А сколько там осталось в лесах в окружении, в болотах, никто не знает. Но бригада вышла почти без потерь. Первый бой дали под Кобрином, есть в Брестской области такой райцентр. Мой танк немцы подбили. Башню заклинило, а меня контузило и ранило в голову. До Смоленска отступали кто как мог, а там стали занимать оборону. Появились командиры, хотя и без петлиц. Выходили по двое, по трое, группами. Здесь отбившихся от своих частей стали собирать и поворачивать лицом к противнику. У меня голова в бинтах, какой-то капитан увидел: «Машину вести можешь?» - «Я танкист!» - «Значит, можешь. Садись за руль». И водителю: «А ты вылезай, занимай оборону!»
Ну о Смоленском сражении рассказывать нечего, это известно. Там четыре наших фронта - Западный, Резервный, Центральный, Брянский - остановили противника, и бои не затихали до самого сентября. Очень кровопролитные были бои. Под конец меня и еще таких же кадровых танкистов, кто остался без машин, вызвали в штаб полка и отправили в Харьковское танковое училище. Прямо с передовой.
Танкист в пехоте
- Это как же получилось? - спрашиваю я моего собеседника. - Танкист ведь на войне дороже?
- Дороже-то дороже, но когда решалось под Сталинградом, туда бросали все что было у Ставки под рукой. И всех курсантов - на пополнение 169-й стрелковой дивизии. Сформировали ее кое-как под Астраханью - и в Сталинград. Ни винтовок, ни патронов. Там найдете! Ну нашли, конечно. Кто с немца убитого автомат снял, кто у своих одолжился. Зарылись мы там на берегу. Впереди немец - за спиной Волга. И перекрестились: деваться некуда, назад дороги нет...
- «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова читали? Так и было?
- Так и было. С танками, правда, немец не атаковал, танки у него были сосредоточены в районе заводов, а на нашем участке находился штаб 6-й армии Паулюса. До нас там уже занимала оборону какая-то часть, и мы ее сменили. Кругом одни развалины, на берегу пожары, укрытия никакого, в развалинах засели снайперы - головы не поднять, вылазки можно ждать в любую минуту. Мы немцев слышим, они нас. Перестрелка днем и ночью. На кухню рассчитывать нечего, и за пять месяцев один раз только удалось помыться. Ночью по очереди каждому по черпаку горячей воды досталось.
- А что вокруг? Население?
- Ничего живого. Даже кошек переловили - все-таки приварок. Потом, когда все кончилось, обнаружили в подвале двух женщин - мать и дочь. Все месяцы там отсиживались. Поджаривали на стальном листе зерна пшеницы и питались.
- И все пять месяцев в одной траншее - ни вперед, ни назад?
- А куда назад? Волга! А сбросить нас у немца сил не хватило. Поднимутся - мы их срежем. Угнездились мы в этих развалинах хорошо, прочно. У меня было опыта побольше, я со взводом штаб батальона охранял. Во взводе было несколько автоматчиков, пулемет и сорокапятка. К концу, правда, нас уже мало осталось. Когда вся эта эпопея кончилась, выбрались мы из развалин и пошли на погрузку. Посмотрел я, а в колонне за повозками человек двадцать. Все, что осталось от 1-го батальона 556-го стрелкового полка...
Начштаба Куприн
- Победу на Волге мы одержали с комбатом капитаном Борисовым, - продолжал Сивоконь. - Рассудительный и храбрый был человек. А из Сталинграда нас перекинули на Воронежский фронт, на Курскую дугу. Там полком командовал майор Качур, а прямым моим начальником был начальник штаба батальона лейтенант Костя Куприн - сын писателя Куприна. Он недавно был на фронте, после училища, а я уже порядочно повоевал, и Куприн это ценил и советовался. Парень он был красивый, веселый, жизнерадостный. Отношения у нас были дружеские, брились даже одной бритвой. И во время наступления под Прохоровкой Куприн погиб. Случай вышел нелепый. Рота получила приказ занять населенный пункт, и он эту роту повел. Впереди высокая рожь. Рассыпались цепью, идем. И вдруг со стороны колхозного полевого стана откуда-то слева очередь. Залегли. Потом кто-то высунулся и кричит: «Там наши!» И правда, идет к нам неспеша группа наших солдат, человек десять - пятнадцать, машут руками. Подошли - и в упор из автоматов. Переодетые немцы, диверсионная группа. Как курей перестреляли, а первым - Куприна.
- Где довелось закончить войну? - спросил я Ивана Федосеевича.
- За Днепром. Форсировали его в феврале, против Рогачева. Ночь отсиживались в лесу, а на рассвете пошли. Противник спохватился, авиацию вызвал, артиллерия лупит, с того берега пулеметы поливают. Вперед! Лед немцы размололи, и как я там между полыньями под огнем скакал, плохо помню. Помню только, уже на другом берегу, ворвались в их траншею - и прямо передо мной фриц. Унтер. И парабеллум у него в руке ходуном ходит. Пленные были нужны, обезоружил я его и передал разведчикам. Потом нас развернули на Бобруйск, это уже недалеко от границы, и там меня еще раз контузило. Потерять свой полк я не хотел и остался в строю. И тут опять понадобились бывшие танкисты. Снова в училище, теперь уже в Соликамское, и на этом моя война закончилась.