Прощай, милиция! Ура, полиция

Меню сайта

Категории раздела

Геополитика [8222]

Статистика

Форма входа

Старая форма входа

Главная » Статьи » Политика » Геополитика

Прощай, милиция! Ура, полиция

Уровень больных людей
Сомнительное право на частную жизнь
БЛИЦ
Собачки у меня нет, поэтому гулять мне не с кем.

Чуда не будет

– Ну вот и стала наша милиция полицией. Вывеску поменять – дело, конечно, затратное, однако не столь уж и трудное. Но изменить в одночасье менталитет человека, который утром 1 марта вдруг проснулся полицейским – гораздо сложнее. Если вообще возможно. Что должно произойти? Неужели кто-то всерьез верит, что вместе со сменой названия профессии в голове рядового милиционера автоматически произойдет перенастройка на какие-то другие моральные ценности и нормы?

– В полном смысле этого слова, чуда никакого, наверное, не будет. Вы абсолютно верно говорите, самое главное – то, что заложено у человека в голове. И мы над этим работаем вот уже почти три года, пытаясь изменить отношение и сотрудников органов внутренних дел к службе, и граждан – к милиции. Я имею в виду программу "Первый шаг", которая, кстати, очень удачно вписалась в ныне осуществляемую реформу милиции.

И первое, что мы сделали в рамках этой программы, а теперь будем делать и в рамках вступившего в силу закона "О полиции", – это смена той карательной практики, которую использовала в осуществлении своей деятельности милиция, на социальное партнерство и оказание социальных услуг населению. Нелегкая, скажу вам, задача. Хотя, на первый взгляд, что может быть проще – видеть в каждом гражданине, в первую очередь, человека. Но на практике, оказывается, очень сложно.

Почему-то многие, когда приходят к власти, словно забывают, что вокруг них тоже люди. Начинают считать, что власть, которая оказалась в их распоряжении, дана им, в первую очередь, для того, чтобы распоряжаться ею по собственному усмотрению, а не для того, чтобы защищать людей.

Переломить такое отношение, пожалуй, – самая главная из тех задач, которые сегодня поставлены перед нами в рамках реформы.

Вы знаете, у меня позиция – если кто-то из сотрудников МВД сел пьяный за руль, в течение суток я увольняю его вне зависимости от должностей, званий, предыдущих заслуг, влиятельных покровителей и всего остального. Это уже даже не обсуждается. С людьми случайными, с теми, кто посчитал, что в милиции можно зарабатывать, а не служить, я не работаю.

– Не секрет, что любое сокращение штатов – подходящий способ расправиться с неугодным по каким-то причинам сотрудником. Можете ли вы гарантировать, что под "чистку рядов", которую сейчас затеяло ваше ведомство, не попадут честные, справедливые и принципиальные милиционеры. Ведь такой сотрудник под боком не всегда удобен в чем-то, скажем так, непринципиальному начальнику. А переаттестация, по итогам которой и будет происходить набор сотрудников в полицию, очень даже подходит для того, чтобы избавиться от строптивого подчиненного.

– Безусловно, очень важно, чтобы в систему полиции пришли достойные работники милиции. Начнем с того, что ни один руководитель того или иного подразделения самолично не принимает решения о том, кто будет служить, а кто нет. Существует целая цепочка определенных мероприятий, которые позволяют на каком-то этапе отследить стадию увольнения. И мы, кстати, увольняем не конкретно какого-то сотрудника милиции, мы сокращаем конкретную должность. Если в каком-то подразделении сокращается даже одна должность, уведомление об увольнении предъявляется всем. Так положено. А только потом мы производим отбор по критериям: возраст, физическое состояние, наличие преимущественного права или возможности уйти на пенсию. Конечно же, наряду с перечисленными, оцениваются и оперативно-служебные качества сотрудника.

Я откровенно могу сказать, у нас основной костяк, навскидку – процентов 80 – это те лица, которые достойны служить в полиции и могут выполнять задачи, которые ставит перед ними новый закон. Самое сложное – отобрать лучших из них. И здесь начинает работать та цепочка, о которой я говорил выше.

Первое – это коллектив. Второе – у нас создана комиссия, которая занимается рассмотрением кандидатур. Если кто-то считает, что с ним поступили недостойно, он может обратиться в судебные инстанции. И, наверное, последняя инстанция – это все-таки я, как руководитель, который принимает окончательное решение.

Но это не говорит о том, что все сто процентов останутся на службе. Многие однозначно будут уволены. В 2010 году мы выработали механизм мягкого сокращения штатов – за счет высвобождающихся должностей. В течение года практически не принимали в штат новых сотрудников, поэтому процесс увольнения происходил естественно. Только за счет создания штатного некомплекта мы набрали более двухсот таких единиц. И когда кто-то из сотрудников попадал под сокращение, ему тут же предлагалась та или иная должность. Если она его устраивала, он продолжал работать в системе МВД. "По-живому" – есть такое выражение, мы уволили всего 28 человек. Сегодня у нас такой подушки безопасности в виде некомплекта нет.

– И сколько человек вам придется уволить еще?

– За два года почти тысячу человек.

Водометов нет,

есть бронетехника

– А теперь представьте, на улице вдруг окажется тысяча обиженных людей. Не просто затюканных системой граждан, а профессионалов, которые всю свою жизнь служили государству, но государство посчитало их лишними. Понятно, что даже пенсия милиционера в принципе не сопоставима с его зарплатой, а тем более, с теми заработками, которые сегодня обещают полицейским. Не боитесь, что профессионалы-милиционеры пополнят ряды недовольных, число которых, и это уже ни для кого не секрет, постоянно растет. Согласно последним данным, только в январе количество недовольных происходящим в стране увеличилось на 11 процентов. Не боитесь, что критическая масса, в конце концов, может перевесить?

– Для того, чтобы эти люди не оказались на улице, на республиканском уровне создана правительственная комиссия, которая занимается вопросами их дальнейшего трудоустройства. У нас есть предложения из других силовых ведомств. Наша задача – трудоустроить этих людей именно в силовых структурах, потому что они, как правило, имеют высшее юридическое образование, определенный опыт. В конце концов, на них можно положиться.

Мы не забываем тех людей, которые могли бы еще служить и приносить Родине пользу, но в силу обстоятельств попали под сокращение. Мы принимаем все меры для того, чтобы их трудоустроить, найти им достойную работу, достойное место.

– Мы все свидетели тому, что происходит сейчас в Северной Африке, на Ближнем Востоке. Многие полагают, что и Россия не застрахована от подобных потрясений. Если вдруг у нас возникнет такая ситуация, как поведете себя вы? Спрошу прямо, вы отдадите приказ стрелять по взбунтовавшимся гражданам?

– Не дай бог, конечно, чтобы у нас случилось такое. Конечно, вопрос – будем мы стрелять или не будем – очень серьезный. Мы будем действовать в рамках существующего законодательства, в рамках правового поля. У нас есть перечень того, что и как мы обязаны делать, вплоть до применения, при крайней необходимости, специальных средств.

– У вас есть эти специальные средства?

– Есть все, что положено для того, чтобы защитить наших граждан. Все это имеется в наличии.

– Например, водометы?

– Водометов нет. Но у нас есть бронетехника. Мы получили бронированный тигр, если уж вам так интересно. И все остальное есть. И если потребуется, мы поставленную перед нами задачу выполним. По кустам прятаться не будем, будем исполнять свой долг.

Уровень больных людей

– Но ровно 20 лет назад, в феврале 1991 года, власть тоже пыталась усмирить народ с помощью специальных средств и даже вывела на патрулирование улиц городов вместе с милиционерами военных с автоматами. Но все это не смогло предотвратить того, что в итоге случилось. Не кажется ли вам, что спустя 20 лет события каким-то непостижимым образом повторяются, а в воздухе вновь витает недовольство происходящими процессами, нежелание жить как прежде? Вы не опасаетесь повторения событий?

– Да нет! В Хакасии нет таких деструктивных сил, которые могли бы до этого довести. Для этого должна быть какая-то экономическая подоплека. В свое время еще Валентин Пикуль сказал, что преступность – это зеркальное отражение экономической основы. Я таких экономических основ, которые бы подвигли людей на выражение явного недовольства, на какие-то массовые беспорядки, здесь не вижу.

Если какие-то деструктивные силы и попытаются что-то устроить, это, я думаю, будет на уровне больных людей. В конце концов, наше население политически грамотное, люди понимают, где белое, а где черное. Поэтому я далек от мысли, что кто-то может поддержать такие попытки, если даже они и будут.

Каких-то националистических, шовинистических основ к этому тоже не имеется. Поэтому, я считаю, такого на территории нашей республики не будет.

– Однако летом прошлого года тоже никто не ожидал, что на Первомайскую площадь Абакана выйдут тысячи человек. Я имею в виду митинг против строительства в Хакасии кремниевого завода. Правда, сейчас этот гражданский порыв пытаются, причем очень неуклюже, притянуть хоть каким-то образом к Немцову и его движению "Солидарность", хотя все прекрасно понимают, что на самом деле они не имеют к нему никакого отношения. Но, заметьте, как были накалены страсти и как тогда досталось нашим руководителям, невзирая на имена и занимаемые должности.

– Я тоже был на этом митинге и хочу сказать: то, что люди эмоционально выступали, не говорит о том, что они были готовы пойти на совершение преступления. Это разные вещи. И если бы депутаты горсовета на сутки или двое раньше приняли решение о запрете строительства в городской черте предприятий подобного класса опасности, я думаю, никто бы на этот митинг и не пришел. Здесь многое делалось искусственно, подогревалась обстановка.

Повторю, я слышал выступления людей. Люди вели себя эмоционально, но сдержанно. В конце концов, не было событий, которые случились в декабре на Манежной площади в Москве. А если говорить с точки зрения охраны общественного порядка, я не видел необходимости предпринимать какие-то активные меры, что-то ограждать, кого-то задерживать. Фактов, чтобы кто-то нарушал общественный порядок, не было.

Сомнительное право на частную жизнь

– На ваш взгляд, у нас интернет, социальные сети, мобильная связь – это реальная сила?

– Через интернет я постоянно мониторю события в Хакасии, в стране, тенденции, настроения людей и общества в целом.

– Можете ли вы отслеживать в Сети и выходить на конкретных лиц, скажем, организаторов тех или иных событий?

– Конечно.

– Я к чему это говорю, высокие технологии сейчас развиваются настолько стремительно, что при желании любого человека уже сегодня можно отслеживать и по телефону, и через всемирную паутину. Незаметно для себя мы постепенно теряем такое незыблемое свое право, как право на частную жизнь. На улицах уже скоро на каждом столбе будут висеть видеокамеры. Возможно, есть рациональное зерно в том, что они устанавливаются в магазинах, учреждениях, общественных центрах. Но где, на ваш взгляд, государству стоило бы остановится в своем любопытстве?

– Я думаю, если ты ничего не нарушаешь, то тебе и не стоит ничего бояться. Давайте возьмем простой, элементарный вопрос, многие над этим даже не задумываются. Когда мы идем получать паспорт – сдаем две фотографии. Одну нам наклеивают в паспорт, а вторая остается в органах внутренних дел. Ну никто же не задумывается о том, что его фотография в дальнейшем может быть использована органами внутренних дел. Что она потом переснимается, множится, еще что-то с ней делается. А форма номер один, которую ты заполняешь собственноручно, – это ведь образец твоего почерка. Так?

К примеру, лично я считаю, что все сто процентов населения должны быть дактилоскопированы.

– Почему?

– Я объясню. Сегодня только у нас в республике больше сотни трупов, которые мы не можем идентифицировать. Мы не можем установить, кто этот человек. Если бы сто процентов у нас сегодня в России были дактилоскопированы, то мы эти личности устанавливали бы в течение часа. И знали бы, что это, к примеру, Иванов, который приехал к нам из Кемерова. А ведь этого человека, может быть, родные где-то ищут. На него розыскное дело как на без вести пропавшего заведено и все остальное. Но в отсутствии дактокарты мы не можем установить, кто это.

Еще раз повторю, все эти меры направлены на защиту граждан. И если бы на уровне Российской Федерации был принят соответствующий закон, то таких проблем бы не было.

– Но если идти по такому пути, то можно принять закон о том, чтобы и в каждой спальне была установлена видеокамера?

– Если будет такой закон, значит, установим.

– Однако должна же быть у человека, в конце концов, и частная жизнь!

– Поймите, это все в конечном итоге направлено на безопасность граждан. На защиту самих граждан.

– Илья Иванович, помнится, в рамках борьбы с терроризмом и тоже с целью обеспечения безопасности наших граждан отменили выборы губернаторов. И что? В стране стало меньше террора?

– Но мы говорим только о совершенных в стране терактах, и почему-то все молчат о том, что больше 140 террористических актов было предотвращено.

Терактов

в Хакасии не будет?

– Насколько защищена от терактов Хакасия. Или единственное наше спасение в том, что мы такие маленькие, незаметные, затерянные далеко в Сибири? Внимание к себе особого не привлекаем, и бог нас милует?

– Эту проблему надо рассматривать в комплексе. У нас проводятся определенные мероприятия. С точки зрения оперативно-служебной деятельности, осуществляется определенный комплекс на упреждение, на выявление с отработкой этнических группировок. И отработкой лиц, которые потенциально могут являться носителями угрозы. Мы проводим среди них определенную работу. Работаем с нашими коллегами в Сибири, Москве на упреждение, на получение определенной информации. Отрабатываем эту информацию.

То есть мероприятия проводятся. Но сказать, что мы на сто процентов готовы к тому, чтобы предотвратить и не допустить совершения здесь терактов, я на себя такую смелость не возьму.

Всякие люди приезжают в Хакасию. Гостей мы принимаем, как гостей, радушно, а тех, у кого, скажем, иные настроения – выдворяем. У нас эта система работает.

Когда вспоминаешь всех

– В вашем кабинете очень много икон, почему?

– Я не глубоко верующий человек. Я не хожу в церковь и на исповеди, к сожалению, может быть. Но я всю жизнь прожил с именем Бога. И, наверное, многие из нас, когда совсем плохо, обращаются именно к Богу. А все эти иконы – дарственные, связаны с какими-то определенными событиями. Не считаю страшным, что они есть у меня в кабинете.

– Часто у вас бывали события, когда вы вспоминали Бога?

– Да. Когда находишься между жизнью и смертью, тогда вспоминаешь всех.

– И даже сейчас случается попадать в такие ситуации?

– Сейчас я уже не хожу на задержания преступников, непосредственно сам не участвую в каких-то операциях. Но я 24 года отслужил в уголовном розыске.

Однако, заметьте, из всех многочисленных силовых структур самая мирная и гражданская – МВД – единственная, которая продолжает воевать. Мы и сегодня выполняем задачи в Северо-Кавказском регионе, где каждый день у нас люди воюют. Надо называть вещи своими именами. Мы выполняем там служебно-боевые задачи.

Вообще, хочу сказать, когда идешь на задержание вооруженного преступника, не чувствуешь ничего. Голова светлая, и все делаешь на автоматизме. Тем более, что ты не один и веришь в ту команду, в которой находишься. Понимаешь, что тебя прикроют в любом случае. Но когда операция заканчивается, в крови оказывается такой переизбыток адреналина, что его ничем нельзя снять. И когда часто попадаешь в такие стрессовые ситуации, к ним начинаешь привыкать. И это очень плохо.

После того, как я первый раз побывал в Чечне, несколько дней спать не мог, меня снова туда тянуло.

– Почему? Ведь это же противоестественно постоянно чувствовать себя не то что бы на мушке, но в какой-то степени в опасности? Когда ты понимаешь, что в любой момент твоя жизнь может прерваться по чьей-то воле.

– Это и есть чувство адреналина, когда чувствуешь себя в опасности.

– А не психическое ли это расстройство.

– Нет. Но близко к нему.

– Не срываетесь ли вы потом в семье, превращаясь в этакого домашнего монстра?

– Надо просто уметь выходить из этого состояния. В чем опасность так называемых "синдромов войны"? Мы не умеем или даже просто не боремся с ними. Почему существует афганский синдром? Сегодня мы об этом молчим, но существует и чеченский синдром. Перебороть его можно, только пройдя через серьезный процесс адаптации. С бойцами, возвращающимися из командировок, должны работать психологи. С ними должны работать на профессиональном уровне.

Конечно, наши психологи подключаются, но это не тот уровень, который должен быть, не та помощь, которую должны им оказывать. Поэтому и семьи распадаются, и люди спиваются...

Особенно остро эта проблема возникает у тех людей, которые длительное время находятся в стрессовом состоянии. А когда человек два-три, пять раз выезжает в командировку? У нас уже есть такие, кто и по 12 раз бывал в этих командировках. Это люди, которые фактически уже больше шести лет находятся на войне. А это гораздо больше, чем воевали наши ветераны Великой Отечественной. И поверьте, я не для красного словца хочу сказать, они там не в карты играют и не книжки читают. Они занимаются серьезной работой. Особенно спецподразделения, которые месяцами не спускаются с гор, из леса не выходят. Там каждую секунду можно от пули погибнуть или на мине подорваться. Это, безусловно, накладывает очень серьезный отпечаток и на психику, и на характер человека.

– Каково это – целиться в человека и понимать, что через секунду его не будет, и не будет он жить, потому что вы это сделали?

– А в этот момент даже не задумываешься об этом, в ту секунду даже мысли такой нет. Ты прекрасно понимаешь, что если не успеешь выстрелить сам, выстрелят в тебя.

– Вам приходилось стрелять в людей?

– Давайте не будем углубляться в эту тему.

Угрозыск и белые перчатки

– Вернемся к Богу. Вам есть, в чем исповедоваться перед ним?

– Наверное, много есть, в чем исповедоваться. Я никогда не был ханжой и, наверное, каждый день где-то грех на душу беру, начиная с того, что это я подписываю приказы о наказании сотрудников, об увольнении. Каждый раз, решая человеческую судьбу, я как бы беру этот грех на душу.

А вообще, по характеру я добрый человек, но не добренький. Казалось бы, слова, близкие по звучанию, но между ними очень большая пропасть. И всегда, в первую очередь, в любом видел человека, для меня это самое главное. Я никогда не обманывал и не обману. Кстати, именно за это меня высоко ценили в среде преступного мира.

– Тогда такой вопрос: лично вы поддерживаете тезис знаменитого киногероя Жеглова: "Вор должен сидеть в тюрьме, и общество не волнует, каким способами я его туда засажу"?

– С Жегловым я согласен в одном – для конкретного гражданина, пострадавшего от этого вора, действительно может быть неважно, каким именно образом загнали этого преступника в тюрьму. Но для профессионала это довольно серьезный вопрос. Для того и существует закон об оперативно-розыскной деятельности, который позволяет оперативникам проводить целый комплекс мероприятий. При этом не нарушая закон.

– В вашей жизни, в вашей практике бывали случаи, когда вы поступали подобным образом?

– Наверное, я бы покривил душой, если бы сказал, что 24 года в уголовном розыске отработал в белых перчатках. Но я всегда старался работать головой и всегда старался доказать вину человека интеллектуально. Доказать так, чтобы изобличить его.

– Но можете ли вы утверждать, что безвинно ни один человек по вашей вине не сел в тюрьму?

– Я могу так утверждать. В этом я стопроцентно уверен. Я даже не допускаю, что где-то могла быть ошибка и чтобы умышленно, по моей вине человек сел за то, чего он не совершал. Такого не было!

БЛИЦ

– Какой самый дорогой подарок вы получали и, если не секрет, от кого?

– Для меня и просто хорошая книга, особенно в 70-80-е годы, – очень дорогой подарок. Я любитель хороших книг. На 55-летие министр подарил мне видеокамеру. Для меня это ценный подарок.

– Для вас хорошие книги – это какие?

– У меня много хороших книг, больше тысячи.

– И вы их все прочитали?

– Да нет, конечно. Это невозможно. Но зато некоторые я по два-три раза перечитываю, в зависимости от возраста и настроения.

– За три года в Хакасии вы успели получить здесь жилье?

– Нет, я живу в служебной квартире.

– Вы ходите по улицам Абакана пешком или предпочитаете пользоваться служебным автомобилем? При случае не побоитесь пройтись ночью по городу пешком?

– Не побоюсь. Тем более, по Абакану. Здесь другая проблема, я – узнаваемое лицо, и когда тебя постоянно останавливают, пытаясь пообщаться – не совсем комфортно себя чувствуешь. Агрессии в свой адрес я никогда не ощущал.

Что касается темного времени суток, то я в том возрасте, когда ночью по улицам уже не гуляют. В каких-то увеселительных заведениях я не бываю, по паркам по ночам не прохаживаюсь.

Собачки у меня нет, поэтому гулять мне не с кем.

Ну, а так как я очень рано встаю – просыпаюсь без пятнадцати шесть, будильник завожу на полшестого, поэтому где-то в 22 часа я уже ложусь спать.

– Вы принципиально не бываете в местных кафе и ресторанах?

– Я посещаю их очень редко, и то, если это связано с каким-то торжеством, юбилеем, событием, не прийти на которое я не могу.

– Вы поддерживаете дружеские отношения с кем-нибудь из местных вип-персон, известных в Хакасии людей?

– Нет. Я очень сложный по характеру человек. Так складывается, что я поддерживаю со всеми отношения, но никого из гражданских, кого бы я мог назвать другом, здесь у меня нет. Я не покривлю душой, если скажу, что и из числа работников милиции таких нет.

– У вас вообще нет друзей?

– Близких здесь – нет. Но я богат друзьями по всей стране. Потому что те, с кем я на протяжении 35 лет служил в Магадане, они разъехались по всему бывшему Советскому Союзу.

– Вы – наш первый главный полицейский, как к вам теперь обращаться: господин полицейский?

– Я думаю, что слово "господин" долго еще по отношению к нам не приживется. Думаю, что то обращение, которое существовало до этого, оно гораздо лучше.

Алексей КИРИЧЕНКО

Дополнительно:

Вконтакте появилась страница мэра Абакана