«Был болен некто Лазарь... Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий»[ 1 ].
Одним солнечным утром Шри Юктешвар изъяснял христианское Писание на балконе серампурского жилища. Его аудитория состояла из нескольких учеников, включая меня и небольшую группу моих студентов из Ранчи.
– В этом месте Иисус называет себя Сыном Божьим. Хотя Он и был действительно един с Богом, здесь Его упоминание имеет глубокий безличный смысл, – объяснял гуру. – Сын Божий – это Христос, или божественное сознание в человеке. Смертный не может славить Бога. Единственное почитание, которое он в состоянии оказать своему Творцу, – это искать Его: человек не может славить некую абстракцию, которой не знает. Слава, или нимб вокруг головы святых, есть символическое свидетельство их способности воздавать истинное божественное почитание.
Шри Юктешвар продолжал чтение удивительной истории о воскрешении Лазаря. По завершении ее учитель впал в долгое молчание с раскрытой священной книгой на коленях.
– Мне тоже посчастливилось видеть подобное чудо, – проговорил он наконец торжественно, – Лахири Махасая воскресил из мертвых одного из моих друзей.
На лицах ребят рядом со мной отразилась улыбка с выражением живого интереса. Во мне тоже было еще достаточно от мальчишки, чтобы обрадоваться не только философии, но и любому рассказу, который я мог услышать от Шри Юктешвара, о его чудесных общениях со своим гуру.
«Мы с Рамой были неразлучны, – начал учитель. – Он был застенчив и любил уединение, поэтому предпочитал навещать нашего гуру только в часы полуночи и на рассвете, когда множество дневных учеников отсутствовало. Как самый близкий друг Рамы я был как бы духовной отдушиной, через которую он излучал все богатство своих духовных восприятий. В его идеальном товарищеском отношении я находил вдохновение. – Лицо гуру смягчилось под влиянием воспоминаний. – Внезапно Рама был подвергнут суровому испытанию, – продолжал Шри Юктешвар. – Он заразился азиатской холерой. Поскольку наш учитель никогда не возражал против услуг врачей во время серьезной болезни, были вызваны два специалиста. Неистово пытаясь помочь больному, я не переставал глубоко молиться Лахири Махасая о помощи. Поспешив к нему домой, рыдая, я все рассказал ему.
– Врачи осматривают Раму. Он будет здоров, – весело улыбнулся гуру.
С легким сердцем я вернулся к постели друга и нашел его умирающим.
– Он протянет еще час-два, не более, – заявил один из врачей, безнадежно махнув рукой.
Я снова помчался к Лахири Махасая.
– Доктора – люди добросовестные. Я уверен, что Рама будет здоров, – весело успокоил меня учитель.
У Рамы я обнаружил, что оба доктора уже ушли. Один из них оставил мне записку: «Мы сделали все, что могли, но он безнадежен».
Друг и в самом деле имел вид умирающего. Мне было непонятно, как могут не сбыться слова Лахири Махасая, но тем не менее вид быстро угасающего Рамы вынудил меня подумать, что и в самом деле все кончено. Так в метаниях от веры к тревожному сомнению я чем мог помогал другу. Он очнулся и воскликнул:
– Юктешвар, беги к учителю и скажи ему, что я отошел. Попроси его благословить мое тело перед последними церемониями.
С этими словами Рама тяжело вздохнул и испустил дух[ 2 ].
Около часа я поплакал над дорогим мне телом. Он всегда искал тишины и теперь достиг абсолютного покоя смерти. Пришел еще один ученик, я попросил его побыть в доме до моего возвращения и, ошеломленный, поплелся к гуру.
– Ну и как Рама? – лицо Лахири Махасая расплылось в улыбке.
– Господин, вы увидите его через несколько часов, – взволнованно выкрикнул я, – перед тем как его тело увезут в крематорий. – Не выдержав, я открыто застонал.
– Юктешвар, возьми себя в руки. Посиди спокойно и помедитируй.
Мой гуру ушел в самадхи. Вечер и ночь прошли в непрерывном молчании. Я безуспешно боролся за восстановление внутреннего самообладания. На рассвете Лахири Махасая бросил на меня утешающий взгляд.
– Я вижу, ты еще взволнован. Почему же ты не сказал мне вчера, что хочешь, чтобы я оказал Раме осязаемую помощь в виде какого-нибудь снадобья? – Учитель указал на лампаду в форме чаши с неочищенным касторовым маслом: – Налей масло из этой лампы в пузырек и влей Раме в рот семь капель.
– Господин, – возразил я, – он мертв со вчерашнего дня. Какой толк теперь в этом масле?
– Неважно, делай то, что я прошу. – Веселое настроение Лахири Махасая мне было непонятно; я все еще пребывал в состоянии ничем не смягченной утраты. Отлив немного масла, я отправился в дом Рамы.
Найдя тело друга застывшим в тисках смерти, не обращая внимания на это его страшное состояние, я приоткрыл ему губы указательным пальцем правой руки и ухитрился при помощи пробки левой рукой влить каплю за каплей масло сквозь стиснутые зубы. Когда холодных губ Рамы коснулась седьмая капля, он неистово задрожал. Мышцы его с головы до ног затрепетали, и, к моему изумлению, он сел.
– Я видел Лахири Махасая в блеске света! – воскликнул он. – Он сиял, как солнце. «Восстань, оставь свой сон, – приказал он мне. – Приходи с Юктешваром навестить меня».
Я не верил своим глазам, когда Рама оделся и оказался достаточно крепок, чтобы после этой роковой болезни прийти домой к нашему гуру. Там он простерся перед Лахири Махасая со слезами признательности. Учитель был вне себя от радости. Глаза его озорно мигнули мне.
– Юктешвар, – сказал он, – теперь ты, конечно, не преминешь носить с собой пузырек касторового масла. Как увидишь труп, сразу давай масла! Семь капель лампадного масла наверняка должны одолеть силу бога Ямы! [ 3 ]
– Гуруджи, вы смеетесь надо мной. Я никак не пойму, в чем моя ошибка. Скажите, пожалуйста, в чем она.
– Я тебе дважды сказал, что Рама будет здоров, и все же ты не совсем поверил мне, – пояснил Лахири Махасая. – Я не имел в виду, что доктора в состоянии будут вылечить его, а заметил лишь, что они находятся рядом. Между этими двумя замечаниями не было никакой причинной связи. Я не хотел помешать врачам: они тоже должны жить. – И голосом, в котором звучала радость, гуру добавил: – Всегда знай, что неистощимый Параматман[ 4 ] может исцелить любого доктора или не доктора.
– Я понял ошибку, – с раскаянием сознался я. – Теперь понятно, что даже простое наше слово связано со всем космосом».
Когда Шри Юктешвар закончил этот удивительный рассказ, один из зачарованных слушателей позволил себе вполне резонный для ребенка вопрос:
– Господин, – сказал он, – а почему ваш гуру воспользовался именно касторовым маслом?
– Дитя мое, масло не имело никакого значения, кроме того, что я ожидал чего-то материального, и Лахири Махасая выбрал бывшее рядом масло как вещественный символ для пробуждения у меня большей веры. Учитель дал Раме умереть, поскольку я отчасти сомневался. Но божественный гуру знал: раз он сказал, что ученик будет здоров, исцеление должно иметь место, даже если ему придется излечить Раму от смерти – «болезни», обычно неизлечимой.
Шри Юктешвар отпустил маленькую группу и показал мне жестом, чтобы я сел на одеяло у его ног.
– Йогананда, – сказал он с необычайной серьезностью, – ты от рождения был в окружении прямых учеников Лахири Махасая. Великий учитель прожил возвышенную жизнь в частичном уединении и наотрез отказывался позволить последователям создавать какую бы то ни было организацию вокруг его учений. Тем не менее он сделал одно значительное предсказание.
«Лет через пятьдесят после моего ухода, – сказал он, – вследствие глубокого интереса к йоге, проявляемого Западом, о жизни моей будет написано. Провозвестие йоги обойдет весь земной шар и поможет установлению того братства людей, которое происходит от прямого восприятия Единого Отца».
– Сын мой Йогананда, – продолжал Шри Юктешвар, – именно ты должен сыграть свою роль в распространении этой вести и в описании этой святой жизни.
Пятидесятилетие со дня ухода Лахири Махасая исполнилось в 1945 году – году, когда настоящая книга была завершена. Я мог лишь поражаться тому совпадению, что год 1945-й возвестил также начало новой эры – эры, произведшей переворот в науке атомной энергии. Все мыслящие люди, как никогда ранее, обратились к насущным проблемам мира и братства, дабы непрерывное применение физической силы не уничтожило всех людей вместе с их проблемами.
Если бы даже человеческая раса и дела ее под влиянием времени или бомб бесследно исчезли, солнце не сбилось бы со своего курса, и звезды неизменно бодрствовали. Действие космического закона невозможно остановить или изменить, и человек хорошо бы сделал, если бы привел себя с ним в гармонию. Если космос против силы, если солнце не воюет с планетами, а уходит в должное время, чтобы передать звездам их маленькую власть, то к чему нам бронированный кулак? Будет ли от него мир? Не жестокость, а добрая воля вооружает движущую силу вселенной, человечество в мире познает бесчисленные плоды победы, более сладкие, нежели те, что выращены на кровавой почве.
Действительная Лига Наций станет естественной, безымянной силой человеческих сердец. Глубокие симпатии и проницательность, необходимые для исцеления земных ран, не могут проистекать от одного лишь интеллектуального рассмотрения отличия людей, в основе их должно быть сознание человеческого единства – его родства с Богом. Ради осуществления высшего идеала: мир через всеобщее братство – путь йога – учение о личном контакте с Богом распространяется своевременно среди всех людей всех стран.
Хотя цивилизация Индии древнее всякой иной, немногие из историков заметили, что подвиг ее национального выживания ни в коем случае не является случайностью, он логически оправдан преданностью вечным истинам, которые Индия предлагала общему вниманию через лучших представителей, живших в каждом поколении. Благодаря непрерывности бытия, непреходящей перед лицом веков, в состоянии ли сухие ученые верно сказать нам, сколько веков, бросая вызов времени, Индия давала бесценный ответ всем народам!
Библейская история моления Авраама к Богу[ 5 ], чтобы пощадил Он город Содом, если найдутся в нем десять праведников, и в ответе Божьем: «... не истреблю ради десяти» – получает новый смысл в свете избежание Индией участи забвения ее современников – Вавилона, Египта, Греции, Италии.
Ответ Бога ясно показывает, что страна живет не материальными достижениями, но в человеческих шедеврах.
Пусть же слова Божьи вновь будут услышаны в этом, XX веке, дважды утопавшим в крови, не достигнув и половины: ни одна из наций, которая может создать десятерых великих в глазах Неподкупного Судии, не узнает смерти.
Благодаря такого рода убеждениям Индия выстояла перед тысячею хитрых уловок времени. Во всех веках ее земля была освящена познавшими себя учителями; современные Христоподобные мудрецы, такие, как Лахири Махасая и его ученик Шри Юктешвар, явились возвестить о том, что для счастья человека и долговечности нации учение йоги жизненнее и важнее любого материального прогресса.
В печать просочилась весьма скудная информация о Лахири Махасая и его универсальном учении[ 6 ]. За три десятилетия моего пребывания в Индии, Америке и Европе я обнаружил глубокий и искренний интерес к провозвестию освобождающей йоги великого учителя. Как он и предсказал, рассказ о его жизни в печати теперь необходим и на Западе, где достижения великих йогов современности известны мало.
В благочестивой семье брахмана с древней родословной 30 сентября 1828 года родился Лахири Махасая. Место его рождения было село Гхурни в округе Надии близ Кришнанагара в Бенгалии. Он был единственным сыном Муктакаши, второй жены почтенного Гаури Мохана Лахири[ 7 ]. Мать мальчика скончалась, когда он был еще ребенком. Сверх того весьма показательного факта, что она была пылкой поклонницей Господа Шивы[ 8 ], определяемого в Писаниях как «Царь йогов», о ней известно мало.
Мальчик, которого звали Шьям Чаран Лахири, провел ранние годы своей жизни в родовом доме в Гхурни. В три-четыре года его часто видели сидящим в йоговской позе в песках, скрывавших все тело, кроме головы.
Имение Лахири было разрушено зимой 1833 года, когда протекающая вблизи река Джаланги, изменив русло, исчезла в глубинах Ганга. Один из храмов Шивы, основанный семьями Лахири, погрузился в реку вместе с фамильным домом. Один из поклонников спас из бурлящих вод каменное изваяние Господа Шивы и перенес его во вновь построенный храм, ныне хорошо известный как местонахождение Гхурновского Шивы.
Гаур Мохан Лахири с семьей оставил Гхурни и стал обитателем Бенареса, где он тут же воздвиг храм Шивы. Ведя свое хозяйство по дисциплинарным правилам Вед, регулярно соблюдая церемониальное богослужение, он проявлял благотворительность и изучал Писания. Однако, будучи справедливым и непредубежденным, он не отвергал и благотворного потока современных идей.
Мальчик Лахири брал уроки хинди и урду в ученых кругах Бенареса. Он посещал школу, руководителем которой был Джой Нараян Гхошал, обучаясь санскриту, бенгали, французскому и английскому. Принявшись за непосредственное изучение Вед, юный йог жадно прислушивался к дискуссиям ученых брахманов по поводу священных Писаний, в том числе и Махратского пандита Наг-Бхатта.
Шьяма Чаран был добрым, честным и смелым юношей, любимым всеми товарищами. Хорошо сложенный, с сильным телом, он отличался в плавании и искусностью во многих видах ручного труда.
В 1846 году Шьяма Чаран Лахири женился на Шримати Каши Мони, дочери Шри Дебнараяна Саньяла. Будучи образцом настоящей индийской женщины-домохозяйки, Каши Мони бодро взялась за домашние обязанности и исполнение традиционного долга домохозяйки – служение гостям и беднякам. Союз этот был благословлен двумя сыновьями и двумя дочерьми. В возрасте двадцати трех лет, в 1851 году, Лахири Махасая занял место бухгалтера в инженерно-военном ведомстве британского правительства. За время службы он получил много наград. Таким образом, перед очами Божьими он был не только учителем, но имел успех и в маленькой человеческой драме, где играл порученную ему роль служащего в миру.
Поскольку управления военного департамента перемещались, Лахири Махасая переводили в Газипур, Мирджапур, Найнитал, Данапур и Бенарес. После смерти отца Лахири Махасая должен был взять на себя всю ответственность за семью, для которой купил тихой жилище в Гарудешвар Мохулле, по соседству с Бенаресом.
В тридцать три года Лахири Махасая[ 9 ] увидел осуществление цели, ради которой вновь воплотился на земле: близ Раникхета в Гималаях он встретил своего великого гуру Бабаджи, который посвятил его в крия-йогу.
Это был благоприятный случай не для одного Лахири Махасая, это был счастливый момент для всего человечества. Потерянное, давно исчезнувшее высочайшее Искусство йоги было вновь возвращено свету.
Как Ганг[ 10 ], согласно Пуранической истории, пришел с небес на землю, предлагая божественный напиток страдающему от жары набожному Бхагирату, так и в 1861 году небесная река крия-йоги начала течь из тайной цитадели Гималаев в пыльные убежища людей.